Были тогда куроцапы оседлые, которые жили в своих гнездах и куроцапствовали
в границах, указанных планами генерального межевания, и были куроцапы кочующие, облеченные доверием, которые разъезжали по дорогам и наблюдали, чтобы основы оседлого куроцапства пребывали незыблемыми.
Неточные совпадения
Когда я бываю за
границей, то многие даже тайные советники меня,
в этом отношении, испытывают и остаются довольны.
Все прошлое лето, как вам известно, я прошатался за
границей (ужасно, что там про нас рассказывают!) и все рвался оттуда домой. А между тем ведь там, право, недурно. Какие фрукты
в Париже
в сентябре! какие рестораны! какие магазины! какая прелестная жизнь на бульварах!
Я и сам это возражение, за
границей, тайному советнику Дыбе сделал — и знаете ли, что он мне ответил?"А прочие пусть пребывают
в трудах" — только и всего!
В сущности, когда, по прибытии из-за
границы, я, обращаясь к домочадцам, сказал: кушайте и гуляйте — я именно настоящую ноту угадал. Но когда я к тому прибавил: а дальше видно будет — то заблуждался. Ничего не будет видно.
Являются представления об общем благе, об общечеловеческой семье, о праве на счастье; и чем больше расширяются
границы этих представлений, тем больше находит для себя,
в этих
границах, работы человеческая мысль и деятельность.
Года два тому назад (помнится,
в самый разгар"диктатуры сердца"), шатаясь за
границей, я встретился
в одном из водяных городков Германии с экспекторирующим соотечественником.
За табльдотом мы познакомились. Оказалось, что он помпадур, и что у него есть"вверенный ему край",
в котором он наступает на закон. Нигде
в другом месте — не то что за
границей, а даже
в отечестве — он, милая тетенька, наступать на закон не смеет (составят протокол и отошлют к мировому), а въедет
в пределы"вверенного ему края" — и наступает безвозбранно. И, должно быть, это занятие очень достолюбезное, потому что за
границей он страшно по нем тосковал, хотя всех уверял, что тоскует по родине.
Европейцы никак не предполагали, чтобы кафры, после испытанных неудач в 1819 г., отважились на открытую войну, поэтому и не приняли никаких мер к отражению нападения, и толпы кафров в декабре 1834 г. ворвались
в границы колонии.
Он идет не к преображению этого мира в Царство Божие, а к утверждению
в границах этого мира Царства Божия без Бога, а значит, и без человека, ибо Бог и человек неразрывно связаны.
…Я начинаю ревновать Пилецкого-Урбановича. Очень понимаю, что у ног жены моей, но все-таки скажи ему, что я старый дуэлист, что еще в Лицее называл меня [так] Вильгельм. [См. выше, примеч. к письму 88.] Это остановит страсть его
в границах. Ты знаешь, что я не шучу!
Неточные совпадения
В воротах с ними встретился // Лакей, какой-то буркою // Прикрытый: «Вам кого? // Помещик за
границею, // А управитель при смерти!..» — // И спину показал. // Крестьяне наши прыснули: // По всей спине дворового // Был нарисован лев. // «Ну, штука!» Долго спорили, // Что за наряд диковинный, // Пока Пахом догадливый // Загадки не решил: // «Холуй хитер: стащит ковер, //
В ковре дыру проделает, //
В дыру просунет голову // Да и гуляет так!..»
Правдин. Подобное бесчеловечие вижу и
в здешнем доме. Ласкаюсь, однако, положить скоро
границы злобе жены и глупости мужа. Я уведомил уже о всех здешних варварствах нашего начальника и не сумневаюсь, что унять их возьмутся меры.
Между тем новый градоначальник оказался молчалив и угрюм. Он прискакал
в Глупов, как говорится, во все лопатки (время было такое, что нельзя было терять ни одной минуты) и едва вломился
в пределы городского выгона, как тут же, на самой
границе, пересек уйму ямщиков. Но даже и это обстоятельство не охладило восторгов обывателей, потому что умы еще были полны воспоминаниями о недавних победах над турками, и все надеялись, что новый градоначальник во второй раз возьмет приступом крепость Хотин.
18) Дю-Шарио, виконт, Ангел Дорофеевич, французский выходец. Любил рядиться
в женское платье и лакомился лягушками. По рассмотрении, оказался девицею. Выслан
в 1821 году за
границу.
Когда он разрушал, боролся со стихиями, предавал огню и мечу, еще могло казаться, что
в нем олицетворяется что-то громадное, какая-то всепокоряющая сила, которая, независимо от своего содержания, может поражать воображение; теперь, когда он лежал поверженный и изнеможенный, когда ни на ком не тяготел его исполненный бесстыжества взор, делалось ясным, что это"громадное", это"всепокоряющее" — не что иное, как идиотство, не нашедшее себе
границ.