Неточные совпадения
Вы почувствуете, что Палашка
была для дедушки не просто Палашкой, а олицетворением его права; что он, услаждая свой взор ее потрясаниями, приобретал не на два рубля с рыла удовольствия, а сознавал удовлетворенным свое
чувство дворянина.
— Так ты помаленьку, не вдруг! Сперва „о децентрализации“, потом „о необходимости оглушения, в смысле временного усыпления
чувств“, потом „о переформировании де сиянс академии“.
Есть даже прожект „о наижелательнейшем для всех сторон упразднении женского вопроса“. Честью тебе ручаюсь: начни только! Пригубь! Не успеешь и оглянуться, как сам собой, без масла, всю груду проглотишь!
Очевидно
было, что устранение моих денег из первоначального их помещения не прошло ему даром и что в его жизнь проникло новое начало, дотоле совершенно ей чуждое. Это начало — всегдашнее, никогда не оставляющее, человека, совершившего рискованное предприятие по присвоению чужой собственности, опасение, что вот-вот сейчас все кончится, соединенное с
чувством унизительнейшей зависимости вот от этого самого Гаврюшки, который в эту минуту в такой нахальной позе стоял перед ним.
Затем,
были ли наши предки доступны так называемому наплыву
чувств?
Но ежели ни фрондерство, ни наплыв
чувств не могли произвести самообкладывания, то нужно ли доказывать, что экономические вицы, вроде того, что равномерность равномерна, а равноправность равноправна, —
были тут ни при чем? Нет, об этом нет надобности даже говорить. Как люди интересов вполне реальных, наши деды не понимали никаких вицев, а, напротив того, очень хорошо понимали, что равномерность именно потому и называется равномерностью, что она никогда не бывает равномерною.
Очевидно, стало
быть, что мысль о самообкладывании принадлежит всецело нам, потомкам наших предков, и должна
быть рассматриваема как результат: во-первых, способности выдерживать наплыв
чувств, несколько большей против той, которою обладали наши предки, во-вторых, вечно присущей нам мысли о якобы правах и, в-третьих, нашей страсти к политико-экономическим вицам.
А так как
чувство это доступно всякому, то можно себе представить, как громадно должно
быть число пенкоснимателей!
За кого стыдно, за себя или за сановника, — не знаю, но, во всяком случае,
чувство, которое я испытывал,
было самого неприятного свойства.
Спорить
было бесполезно, ибо в Прокопе все
чувства и мысли прорывались как-то случайно. Сегодня он негодует на немцев и пропагандирует мысль о необходимости свергнуть немецкое иго; завтра он же
будет говорить: чудесный генерал! одно слово, немец! и даже станет советовать: хоть бы у немцев министра финансов на подержание взяли — по крайности, тот аккуратно бы нас обремизил!
Откровенно говоря, первое
чувство, заговорившее во мне,
было дрянное
чувство зависти.
Когда разнесся слух, что в Петербурге имеет
быть VIII международный статистический конгресс, мной прежде всего овладело естественное
чувство гордости.
— Mais… j'en prendrai avec plaisir [С удовольствием.] — скромно отвечал маститый старец, но скромность эта
была так полна
чувства собственного достоинства, что мы сразу поняли, что не мы почтили старца, но старец почтил нас.
Это
была уже вторая руководящая мысль, которая привела нас к путанице. Во время статистического конгресса нас преследовало гордое убеждение, что мы не лыком шиты; теперь оно сменилось другим, более смиренномудреным, убеждением: мы виноваты, а там разберут. В обоих случаях основу представляло то
чувство неизвестности, которое всякие сюрпризы делает возможными и удобоисполнимыми.
Если сестрицы сознавали свое право на обладание моим миллионом и если при этом им
было присуще
чувство собственности, то они
были обязаны идти до конца, влечься к своему миллиону инстинктивно, фаталистически, во что бы то ни стало и что бы из того ни произошло!
И в
чувстве собственности, и в
чувстве союза семейного не может
быть сделок, ибо это даже не принципы, а естественное влечение человеческой природы.
Правда, и у него
была минута слабости — минута, когда он предложил молодому Хлестакову десять тысяч рублей срыву, но затем он уже, как говорится, осатанел и вел себя как человек, в котором естественное
чувство собственности совершенно заглушило все другие, наплывные соображения…
То
было время, когда и покаявшиеся и простившие слились в одних общих объятиях, причем первые, в знак возвращения к лучшим
чувствам, сделали на двугривенный уступок и, очистив себя этим путем от скверны прошлого, получили даровые билеты на вход в святилище нового дела.
Пусть чувствует себе, как хочет и что хочет, а мы, несмотря на его
чувства,
будем идти далее полегоньку вперед.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет, а о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем:
есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим
чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
Трудись! Кому вы вздумали // Читать такую проповедь! // Я не крестьянин-лапотник — // Я Божиею милостью // Российский дворянин! // Россия — не неметчина, // Нам
чувства деликатные, // Нам гордость внушена! // Сословья благородные // У нас труду не учатся. // У нас чиновник плохонький, // И тот полов не выметет, // Не станет печь топить… // Скажу я вам, не хвастая, // Живу почти безвыездно // В деревне сорок лет, // А от ржаного колоса // Не отличу ячменного. // А мне
поют: «Трудись!»
«
Пей, вахлачки, погуливай!» // Не в меру
было весело: // У каждого в груди // Играло
чувство новое, // Как будто выносила их // Могучая волна // Со дна бездонной пропасти // На свет, где нескончаемый // Им уготован пир!
Милон. Душа благородная!.. Нет… не могу скрывать более моего сердечного
чувства… Нет. Добродетель твоя извлекает силою своею все таинство души моей. Если мое сердце добродетельно, если стоит оно
быть счастливо, от тебя зависит сделать его счастье. Я полагаю его в том, чтоб иметь женою любезную племянницу вашу. Взаимная наша склонность…
Софья. Подумай же, как несчастно мое состояние! Я не могла и на это глупое предложение отвечать решительно. Чтоб избавиться от их грубости, чтоб иметь некоторую свободу, принуждена
была я скрыть мое
чувство.