Неточные совпадения
В устах всех Петербург представляется чем-то вроде жениха, приходящего в полуночи [1](Смотри Примечания 1 в конце книги); но ни те, ни другие, ни третьи не искренни; это
так, façon de parler, [манера говорить (франц.).] потому
что рот у нас не покрыт.
С тех пор, однако ж, как двукратно княгиня Чебылкина съездила с дочерью в столицу, восторги немного поохладились: оказывается, «qu'on n'y est jamais chez soi», [
что там никогда не чувствуешь себя дома (франц.)]
что «мы отвыкли от этого шума»,
что «le prince Курылкин, jeune homme tout-à-fait charmant, — mais que ça reste entre nous — m'a fait tellement la cour, [Князь Курылкин, совершенно очаровательный молодой человек — но пусть это останется между нами —
так ухаживал за мной (франц.).]
что просто совестно! — но все-таки какое же сравнение наш милый, наш добрый, наш тихий Крутогорск!»
Коли хотите, проживают в нем
так называемые негоцианты, но они пробубнились до
такой степени,
что, кроме ношебного платья и неоплатных долгов, ничего не имеют.
Да, я люблю тебя, далекий, никем не тронутый край! Мне мил твой простор и простодушие твоих обитателей! И если перо мое нередко коснется
таких струн твоего организма, которые издают неприятный и фальшивый звук, то это не от недостатка горячего сочувствия к тебе, а потому собственно,
что эти звуки грустно и болезненно отдаются в моей душе. Много есть путей служить общему делу; но смею думать,
что обнаружение зла, лжи и порока также не бесполезно, тем более
что предполагает полное сочувствие к добру и истине.
«…Нет, нынче не то,
что было в прежнее время; в прежнее время народ как-то проще, любовнее был. Служил я, теперича, в земском суде заседателем, триста рублей бумажками получал, семейством угнетен был, а не хуже людей жил. Прежде знали,
что чиновнику тоже пить-есть надо, ну, и место давали
так, чтоб прокормиться было
чем… А отчего? оттого,
что простота во всем была, начальственное снисхождение было — вот
что!
Увидят,
что человек-то дельный,
так и поддадутся, да и как еще: прежде по гривенке, может, просил, а тут — шалишь! по три пятака, дешевле не моги и думать.
Министром ему быть настоящее место по уму; один грех был: к напитку имел не то
что пристрастие, а
так — какое-то остервенение.
— Мое, говорит, братцы, слово будет
такое,
что никакого дела, будь оно самой святой пасхи святее, не следует делать даром: хоть гривенник, а слупи, руки не порти.
Приедет в деревню, да и начнет утопленника-то пластать; натурально, понятые тут, и фельдшер тоже, собака
такая,
что хуже самого Ивана Петровича.
Ведь мы знаем,
что он наших рук не минует,
так отчего ж и не потешить его?
Жил у нас в уезде купчина, миллионщик, фабрику имел кумачную, большие дела вел. Ну, хоть
что хочешь, нет нам от него прибыли, да и только!
так держит ухо востро,
что на-поди. Разве только иногда чайком попотчует да бутылочку холодненького разопьет с нами — вот и вся корысть. Думали мы, думали, как бы нам этого подлеца купчишку на дело натравить — не идет, да и все тут, даже зло взяло. А купец видит это, смеяться не смеется, а
так, равнодушествует, будто не замечает.
Что же бы вы думали? Едем мы однажды с Иваном Петровичем на следствие: мертвое тело нашли неподалеку от фабрики. Едем мы это мимо фабрики и разговариваем меж себя,
что вот подлец, дескать, ни на какую штуку не лезет. Смотрю я, однако, мой Иван Петрович задумался, и как я в него веру большую имел,
так и думаю: выдумает он что-нибудь, право выдумает. Ну, и выдумал. На другой день, сидим мы это утром и опохмеляемся.
Слово за словом, купец видит,
что шутки тут плохие, хочь и впрямь пруд спущай, заплатил три тысячи, ну, и дело покончили. После мы по пруду-то маленько поездили, крючьями в воде потыкали, и тела, разумеется, никакого не нашли. Только, я вам скажу, на угощенье, когда уж были мы все выпивши, и расскажи Иван Петрович купцу, как все дело было; верите ли,
так обозлилась борода,
что даже закоченел весь!
За
что ни возьмется, все у него
так выходит,
что любо-дорого смотреть.
Приедет, бывало, в расправу и разложит все эти аппараты: токарный станок, пилы разные, подпилки, сверла, наковальни, ножи
такие страшнейшие,
что хоть быка ими резать; как соберет на другой день баб с ребятами — и пошла вся эта фабрика в действие: ножи точат, станок гремит, ребята ревут, бабы стонут, хоть святых вон понеси.
И ведь не то чтоб эти дела до начальства не доходили: доходили, сударь, и изловить его старались, да не на того напали —
такие штуки отмачивал под носом у самого начальства,
что только помираешь со смеху.
На ту пору был начальником губернии
такой зверь,
что у!!! (и в старину
такие скареды прорывались).
Вот и вздумал он поймать Ивана Петровича, и научи же он мещанинишку: „Поди, мол, ты к лекарю, объясни,
что вот
так и
так, состою на рекрутской очереди не по сущей справедливости, семейство большое: не будет ли отеческой милости?“ И прилагательным снабдили, да
таким, знаете, все полуимперьялами,
так, чтоб у лекаря нутро разгорелось, а за оградой и свидетели, и все как следует устроено: погиб Иван Петрович, да и все тут.
И
так, сударь, искусно он всю эту комедию подделал,
что и нас всех жалость взяла.
— Ты, говорит, думаешь,
что я и впрямь с ума спятил,
так нет же, все это была штука. Подавай, говорю, деньги, или прощайся с жизнью; меня, говорит, на покаянье пошлют, потому
что я не в своем уме — свидетели есть,
что не в своем уме, — а ты в могилке лежать будешь.
Ну, конечно-с, тут разговаривать нечего: хочь и ругнул его тесть, может и чести коснулся, а деньги все-таки отдал. На другой же день Иван Петрович, как ни в
чем не бывало. И долго от нас таился, да уж после, за пуншиком, всю историю рассказал, как она была.
А он, по счастью, был на ту пору в уезде, на следствии, как раз с Иваном Петровичем. Вот и дали мы им знать,
что будут завтра у них их сиятельство,
так имели бы это в предмете, потому
что вот
так и
так, такие-то, мол, их сиятельство речи держит. Струсил наш заседатель, сконфузился
так,
что и желудком слабеть начал.
—
Что мне, брат, в твоей жизни, ты говори дело. Выручать
так выручать, а не то выпутывайся сам как знаешь.
А их сиятельство и не замечают,
что мундир-то совсем не тот (даже мундира не переменил,
так натуру-то знал): зрение, должно полагать, слабое имели.
— На вас, — говорят их сиятельство, — множество жалоб, и притом
таких,
что мало вас за все эти дела повесить.
Только уж очень неопрятно себя держат, и болезни это у них иностранные развелись,
так,
что из рода в род переходят.
Само собой, следствие; ну, невзначай
так невзначай, и суд уездный решил дело
так,
что предать, мол, это обстоятельство воле божьей, а мужика отдать на излечение уездному лекарю.
Ну, это, я вам доложу, точно грех живую душу
таким родом губить. А по прочему по всему чудовый был человек, и прегостеприимный — после, как умер, нечем похоронить было: все,
что ни нажил, все прогулял! Жена до сих пор по миру ходит, а дочки — уж бог их знает! — кажись, по ярмонкам ездят: из себя очень красивы.
Так вот-с какие люди бывали в наше время, господа; это не то
что грубые взяточники или с большой дороги грабители; нет, всё народ-аматёр был. Нам и денег, бывало, не надобно, коли сами в карман лезут; нет, ты подумай да прожект составь, а потом и пользуйся.
— Ох, уж и не говорите! на
таком деле попался,
что совестно сказать, — на мертвом теле.
И верите ли, ведь знаю я,
что меня учинят от дела свободным, потому
что улик прямых нет,
так нет же, злодеи, истомили всего.
Уж это, я вам доложу, самое последнее дело, коли человек белокурый да суров еще: от
такого ни в
чем пардону себе не жди.
Повлекут раба божия в острог, а на другой день и идет в губернию пространное донесение,
что вот
так и
так, „имея неусыпное попечение о благоустройстве города“ — и пошла писать. И
чего не напишет! И „изуверство“, и „деятельные сношения с единомышленниками“, и „плевелы“, и „жатва“ — все тут есть.
Такой ли зверь сделался,
что боже упаси.
Глаза у ней были голубые, да
такие мягкие да ласковые,
что, кажется, зверь лютый — и тот бы не выдержал — укротился.
Прислан был к нам Фейер из другого города за отличие, потому
что наш город торговый и на реке судоходной стоит. Перед ним был городничий, старик, и
такой слабый да добрый. Оседлали его здешние граждане. Вот приехал Фейер на городничество, и сзывает всех заводчиков (а у нас их не мало, до пятидесяти штук в городе-то).
Так и не взял: смекнул, видно,
что по разноте-то складнее, нежели скопом.
Молчит Фейер, только усами, как таракан, шевелит, словно обнюхивает,
чем пахнет. Вот и приходит как-то купчик в гостиный двор в лавку, а в зубах у него цигарка. Вошел он в лавку, а городничий в другую рядом: следил уж он за ним шибко, ну, и свидетели на всякий случай тут же. Перебирает молодец товары, и всё швыряет, всё не по нем, скверно да непотребно, да и все тут; и рисунок не тот, и доброта скверная, да уж и
что это за город
такой,
что, чай, и ситцу порядочного найтить нельзя.
А он, заместо ответа,
такое, сударь, тут загнул,
что и хмельному не выговорить.
Приходит он к городничему и рассказывает,
что вот
так и
так, „желает, дескать, борода в землю в мундире лечь, по закону же не имеет на то ни малейшего права;
так не угодно ли вам будет, Густав Карлыч, принять это обстоятельство к соображению?“
А впрочем, мы, чиновники, этого Фейера не любили. Первое дело, он нас перед начальством исполнительностью в сумненье приводил, а второе, у него все это как-то уж больно просто выходило, —
так, ломит нахрапом сплеча, да и все.
Что ж и за удовольствие этак-то служить!
Я всегда удивлялся, сколько красноречия нередко заключает в себе один палец истинного администратора. Городничие и исправники изведали на практике всю глубину этой тайны;
что же касается до меня, то до тех пор, покуда я не сделался литератором, я ни о
чем не думал с
таким наслаждением, как о возможности сделаться, посредством какого-нибудь чародейства, указательным пальцем губернатора или хоть его правителя канцелярии.
Алексей Дмитрич очень хорошо сознавал,
что на месте Желвакова он бы и не
так еще упарил лошадей, но порядок службы громко вопиял о мыле и щелоке, и мыло и щелок были употреблены в дело.
Только мне и самому будто досадно стало,
что вот из-за скотов, можно сказать, бессловесных
такое поношение претерпеть должен…
— Ну
так то-то же! — сказал Дмитрий Борисыч и хотел было погрозить пальцем, по подобию его высокородия, но, должно быть, не изловчился, потому
что Алексеев засмеялся.
Распорядившись
таким образом, он поворотился к окну и увидел на улицах
такую грязь,
что его собственные утки плавали в ней как в пруде.
— Это
что такое? — спросил Дмитрий Борисыч.
— А
что «
что такое»? — спросил Алексеев.
И в самом деле,
чего тут «тово», когда уж «грязь
так грязь и есть» и «всё от бога».
Ну, если да они скажут,
что «я, дескать, с
такими канальями хлеба есть не хочу!» — а этому ведь бывали примеры.