Неточные совпадения
Очевидно,
что всех понятий, как бы они
ни были ограниченны, этими двумя фразами никак не выразишь, и бедные девицы вновь осуждены прибегнуть
к этому дубовому русскому языку, на котором не выразишь никакого тонкого чувства.
Через неделю, глядь,
что ни на есть
к первому кожевенному заводчику с обыском: „Кожи-то, мол, у тебя краденые“. Краденые не краденые, однако откуда взялись и у кого купил, заводчик объясниться не мог.
Да и мало ли еще случаев было! Даже покойниками, доложу вам, не брезговал! Пронюхал он раз,
что умерла у нас старуха раскольница и
что сестра ее сбирается похоронить покойницу тут же у себя, под домом.
Что ж он?
ни гугу, сударь; дал всю эту церемонию исполнить да на другой день
к ней с обыском. Ну, конечно, откупилась, да штука-то в том,
что каждый раз, как ему деньги занадобятся, каждый раз он
к ней с обыском...
Приходит он
к городничему и рассказывает,
что вот так и так, „желает, дескать, борода в землю в мундире лечь, по закону же не имеет на то
ни малейшего права; так не угодно ли вам будет, Густав Карлыч, принять это обстоятельство
к соображению?“
Вообще, Порфирий Петрович составляет ресурс в городе, и
к кому бы вы
ни обратились с вопросом о нем, отвсюду наверное услышите один и тот же отзыв: «Какой приятный человек Порфирий Петрович!», «Какой милый человек Порфирий Петрович!»
Что отзывы эти нелицемерны — это свидетельствуется не только тоном голоса, но и всею позою говорящего. Вы слышите,
что у говорящего в это время как будто порвалось что-то в груди от преданности
к Порфирию Петровичу.
Однако сын не сын управительский, а надели рабу божьему на ноги колодки, посадили в темную, да на другой день
к допросу: «Куда деньги девал,
что прежде воровал?» Как
ни бились, — одних волос отец две головы вытаскал, — однако не признался: стоит как деревянный, слова не молвит. Только когда помянули Парашку — побледнел и затрясся весь, да и говорит отцу...
«Кому от этого вред! ну, скажите, кому? — восклицает остервенившийся идеолог-чиновник, который великим постом в жизнь никогда скоромного не едал,
ни одной взятки не перекрестясь не бирал, а о любви
к отечеству отродясь без слез не говаривал, — кому вред от того,
что вино в казну не по сорока, а по сорока пяти копеек за ведро ставится!»
— Не имею этой чести, — отвечает Анфиса Петровна, состроивши на лице бесконечно язвительную улыбку, потому
что Анфисе Петровне ужасно обидно,
что мсьё Щедрин, с самого дня прибытия в Крутогорск,
ни разу не заблагорассудил явиться
к ней с почтением.
В патетических местах она оборачивается
к публике всем корпусом, и зрачки глаз ее до такой степени пропадают,
что сам исправник Живоглот — на
что уж бестия —
ни под каким видом их нигде не отыскал бы, если б на него возложили это деликатное поручение.
Она же по стопам родителей не пошла, и столь много даже сыздетска
к богу прилепилась,
что ни о
чем больше не помышляла, разве о том, чтобы младые свои страсти сокрушить и любить единого господа и спаса своего.
Как перед богом, так и перед вашим сиятельством объясняюсь,
что ни я,
ни товарищи мои не подали
к тому
ни малейшего повода, потому
что мы шли, разговаривая тихим манером, как приличествует мирным гражданам, любящим свое отечество…
Ижбурдин. А оттого это, батюшка,
что на все свой резон есть-с. Положим, вот хоть я предприимчивый человек. Снарядил я, примерно, карабь, или там подрядился
к какому
ни на есть иностранцу выставить столько-то тысяч кулей муки. Вот-с, и искупил я муку, искупил дешево — нече сказать, это все в наших руках, — погрузил ее в барки… Ну-с, а потом-то куда ж я с ней денусь?
Да с тех-то пор и идет у них дебош: то женский пол соберет, в горнице натопит, да в
чем есть и безобразничает, или зазовет
к себе приказного какого
ни на есть ледящего: «Вот, говорит, тебе сто рублев, дозволь, мол, только себя выпороть!» Намеднись один пьянчужка и согласился, да только
что они его, сударь, выпустили, он стал в воротах, да и кричит караул.
Когда я проснулся, солнце стояло уже высоко, но как светло оно сияло, как тепло оно грело! На улицах было сухо; недаром же говорят старожилы,
что какая
ни будь дурная погода на шестой неделе поста, страстная все дело исправит, и
к светлому празднику будет сухо и тепло. Мне сделалось скучно в комнате одному, и я вышел на улицу, чтоб на народ поглядеть.
И привели
к нам старика древнего, слепого и глухого; ну, того об
чем ни спрашивали, окроме «асиньки» ничего не добились.
Следовательно, все это,
что ни существует, оправдывается и исторически, и физиологически, и этнографически… tout va pour le mieux dans le meilleur des mondes, [все идет
к лучшему в этом лучшем из миров (франц.).] как удостоверяет наш общий приятель, доктор Панглосс.
Репутация эта до такой степени утвердилась за мной,
что если моему начальнику не нравится физиономия какого-нибудь смертного, он
ни к кому, кроме меня, не взывает об уничтожении этого смертного.
Я привык уж
к праздности, я въелся в нее до такой степени,
что даже и думать
ни о
чем не хочется, точно, знаешь, все мыслящие способности пеленой какою-то подернуты: не могу, да и все тут!
Привычка ли обращаться преимущественно с явлениям мира действительного, сердечная ли сухость, следствии той же практичности, которая приковывает человека
к факту и заставляет считать бреднями все то,
что ускользает от простого, чувственного осязания, — как бы то
ни было, но, во всяком случае, мне показалось
что я внезапно очутился в какой-то совершенно иной атмосфере, в которой не имел
ни малейшего желания оставаться долее.
Только и разговору у нас в этот раз было. Хотел я подойти
к ней поближе, да робостно: хотенье-то есть, а силы нетутка. Однако, стало быть, она заприметила,
что у меня сердце по ней измирает: на другой день и опять
к колодцу пришла. Пришел и я. Известно, стою у сруба да молчу, даже
ни слова молвить не могу: так, словно все дыханье умерло, дрожу весь — и вся недолга. В этот раз она уж сама зачала.
К тому же и такая была у меня мысль,
что перед смертью кажный человек сокровенным ведением просвещается; стало быть, если б совесть его была
чем ни на есть замарана, зачем же бы ему не примириться с ней перед смертью: там ведь не человеческий суд, а божий!
Случился в это самое время в Ножовке заседатель. Как
ни секретно мы свое дело устраивали, однако он пронюхал,
что вот, дескать, помер старик без покаяния; пришел
к нам в дом.
— Ты, — говорит, — сбежать не думаешь ли? так от нас
к тебе такой человек приставлен будет,
что ни на пядь тебя от себя не отпустит.
Старуха была
ни жива
ни мертва; она и тряслась, и охала, и кланялась ему почти в ноги и в то же время охотно вырвала бы ему поганый его язык, который готов был, того и гляди, выдать какую-то важную тайну. Мое положение также делалось из рук вот неловким; я не мог не предъявить своего посредничества уже по тому одному,
что присутствие Михеича решительно мешало мне приступить
к делу.
— Кто же это прибывает… кажется, мы все старые: мы, сударь, никого ведь неволить
ни к себе,
ни от себя не можем… Да
что ж ты ко мне-то, сударь? Ведь тут, кажется, и мужчины есть — вон хоть бы Иван Мелентьич…
— Так вот-с эта Мавра Кузьмовна, — продолжал он, — и задумала учредить здесь свою эпархию Скитов ей, пожалуй, не жалко, потому
что в ту пору хоть и была она в уваженье, да все как-то на народе ее не видать было; там,
что ни выдет, бывало, все-таки больше не
к ней, а ко всем скитам сообща относят, ну, а теперь она действует сама собой, и у всех, значит, персонально на виду.
По той причине,
что мы
ни к какому другому делу способности в себе не имеем: все нам кажется,
что оно равно не так, не по форме глядит, — ну, и тоскуешь до понедельника.
Засветили в доме огня, и вижу я с улицы-то, как они по горницам забегали: известно, прибрать
что ни на есть надо. Хозяин же был на этот счет уже нашустрен и знал, за какой причиной в ночную пору чиновник наехал. Морили они нас на морозе с четверть часа; наконец вышел
к нам сам хозяин.