— Нет, не потому это, Пименыч, — прервал писарь, — а оттого, что простой человек, окроме как своего невежества, натурального естества
ни в жизнь произойти не в силах. Ну, скажи ты сам, какие тут, кажется, гласы слышать? известно, трава зябёт, хошь в поле, хошь в лесу — везде одно дело!
Неточные совпадения
«Кому от этого вред! ну, скажите, кому? — восклицает остервенившийся идеолог-чиновник, который великим постом
в жизнь никогда скоромного не едал,
ни одной взятки не перекрестясь не бирал, а о любви к отечеству отродясь без слез не говаривал, — кому вред от того, что вино
в казну не по сорока, а по сорока пяти копеек за ведро ставится!»
И
в самом деле, как бы
ни была грязна и жалка эта
жизнь, на которую слепому случаю угодно было осудить вас, все же она
жизнь, а
в вас самих есть такое нестерпимое желание жить, что вы с закрытыми глазами бросаетесь
в грязный омут — единственную сферу, где вам представляется возможность истратить как попало избыток
жизни, бьющий ключом
в вашем организме.
Так пробыла она несколько минут, и Техоцкий возымел даже смелость взять ее сиятельство за талию: княжна вздрогнула; но если б тут был посторонний наблюдатель, то
в нем не осталось бы
ни малейшего сомнения, что эта дрожь происходит не от неприятного чувства, а вследствие какого-то странного, всеобщего ощущения довольства, как будто ей до того времени было холодно, и теперь вдруг по всему телу разлилась
жизнь и теплота.
И ведь все-то он этак! Там ошибка какая
ни на есть выдет: справка неполна, или законов нет приличных — ругают тебя, ругают, — кажется, и
жизни не рад; а он туда же,
в отделение из присутствия выдет да тоже начнет тебе надоедать: «Вот, говорит, всё-то вы меня под неприятности подводите». Даже тошно смотреть на него. А станешь ему, с досады, говорить: что же, мол, вы сами-то, Яков Астафьич, не смотрите? — «Да где уж мне! — говорит, — я, говорит, человек старый, слабый!» Вот и поди с ним!
Да; жалко, поистине жалко положение молодого человека, заброшенного
в провинцию! Незаметно, мало-помалу, погружается он
в тину мелочей и, увлекаясь легкостью этой
жизни, которая не имеет
ни вчерашнего,
ни завтрашнего дня, сам бессознательно делается молчаливым поборником ее. А там подкрадется матушка-лень и так крепко сожмет
в своих объятиях новобранца, что и очнуться некогда. Посмотришь кругом: ведь живут же добрые люди, и живут весело — ну, и сам станешь жить весело.
Иду я по улице и поневоле заглядываю
в окна. Там целые выводки милых птенцов, думаю я, там любящая подруга
жизни, там чадолюбивый отец, там так тепло и уютно… а я! Я один как перст
в целом мире; нет у меня
ни жены,
ни детей, нет
ни кола
ни двора, некому
ни приютить,
ни приголубить меня, некому сказать мне «папасецка», некому назвать меня «брюханчиком»;
в квартире моей холодно и неприветно. Гриша вечно сапоги чистит [47] или папиросы набивает… Господи, как скучно!
Эта скачка очень полезна; она поддерживает во мне
жизнь, как рюмка водки поддерживает
жизнь в закоснелом пьянице. Посмотришь на него: и руки и ноги трясутся, словно весь он ртутью налит, а выпил рюмку-другую — и пошел ходить как
ни в чем не бывало. Точно таким образом и я: знаю, что на мне лежит долг, и при одном этом слове чувствую себя всегда готовым и бодрым. Не из мелкой корысти, не из подлости действую я таким образом, а по крайнему разумению своих обязанностей, как человека и гражданина.
Я взглянул на его жену; это была молодая и свежая женщина, лет двадцати пяти; по-видимому, она принадлежала к породе тех женщин, которые никогда не стареются, никогда не задумываются, смотрят на
жизнь откровенно, не преувеличивая
в глазах своих
ни благ,
ни зол ее.
И между тем там, за этими толстыми железными затворами,
в этих каменных стенах, куда не проникает
ни один звук,
ни один луч веселого божьего мира, есть также своего рода
жизнь; там также установляются своеобразные отношения, заводятся сильные и слабые, образуется свое общее мнение, свой суд — посильнее и подействительнее суда смотрительского.
Коли хотите, есть у них свои удовольствия, свои отклонения от постоянно суровой, уединенно-эгоистической
жизни, но эти удовольствия, эти увлечения принимают какой-то темный, плотяный характер;
в них нет
ни мягкости,
ни искренней веселости, и потому они легко превращаются
в безобразный и голый разврат.
Я, говорит, не за тем век изжила, чтоб под конец
жизни в панёвщицы произойти; мне, говорит, окромя твоего капиталу, тоже величанье лестно, а какой же я буду человек за твоим за Андрюшкой? — просто последний человек!"На том и порешили, что быть
в здешнем месте Андрюшке только наездом и
ни во что, без согласия Мавры Кузьмовны, не вступаться.
— Нет, ничего. Я сам увижусь. Мне жаль Лизу. И что может посоветовать ей Макар Иванович? Он сам ничего не смыслит ни в людях,
ни в жизни. Вот что еще, мой милый (он меня давно не называл «мой милый»), тут есть тоже… некоторые молодые люди… из которых один твой бывший товарищ, Ламберт… Мне кажется, все это — большие мерзавцы… Я только, чтоб предупредить тебя… Впрочем, конечно, все это твое дело, и я понимаю, что не имею права…
Неточные совпадения
Стародум. От двора, мой друг, выживают двумя манерами. Либо на тебя рассердятся, либо тебя рассердят. Я не стал дожидаться
ни того,
ни другого. Рассудил, что лучше вести
жизнь у себя дома, нежели
в чужой передней.
Есть законы мудрые, которые хотя человеческое счастие устрояют (таковы, например, законы о повсеместном всех людей продовольствовании), но, по обстоятельствам, не всегда бывают полезны; есть законы немудрые, которые, ничьего счастья не устрояя, по обстоятельствам бывают, однако ж, благопотребны (примеров сему не привожу: сам знаешь!); и есть, наконец, законы средние, не очень мудрые, но и не весьма немудрые, такие, которые, не будучи
ни полезными,
ни бесполезными, бывают, однако ж, благопотребны
в смысле наилучшего человеческой
жизни наполнения.
Когда же совсем нечего было делать, то есть не предстояло надобности
ни мелькать,
ни заставать врасплох (
в жизни самых расторопных администраторов встречаются такие тяжкие минуты), то он или издавал законы, или маршировал по кабинету, наблюдая за игрой сапожного носка, или возобновлял
в своей памяти военные сигналы.
Он прошел вдоль почти занятых уже столов, оглядывая гостей. То там, то сям попадались ему самые разнообразные, и старые и молодые, и едва знакомые и близкие люди.
Ни одного не было сердитого и озабоченного лица. Все, казалось, оставили
в швейцарской с шапками свои тревоги и заботы и собирались неторопливо пользоваться материальными благами
жизни. Тут был и Свияжский, и Щербацкий, и Неведовский, и старый князь, и Вронский, и Сергей Иваныч.
Получив письмо Свияжского с приглашением на охоту, Левин тотчас же подумал об этом, но, несмотря на это, решил, что такие виды на него Свияжского есть только его
ни на чем не основанное предположение, и потому он всё-таки поедет. Кроме того,
в глубине души ему хотелось испытать себя, примериться опять к этой девушке. Домашняя же
жизнь Свияжских была
в высшей степени приятна, и сам Свияжский, самый лучший тип земского деятеля, какой только знал Левин, был для Левина всегда чрезвычайно интересен.