Неточные совпадения
Иван Онуфрич весь синь от злости; губы его дрожат; но он сознает, что есть-таки в
мире сила, которую даже его бесспорное и неотразимое
величие сломить не может! Все он себе покорил, даже желудок усовершенствовал, а придорожного мужика покорить не мог!
В большей части случаев я успеваю в этом. Я столько получаю ежедневно оскорблений, что состояние озлобления не могло не сделаться нормальным моим состоянием. Кроме того, жалованье мое такое маленькое, что я не имею ни малейшей возможности расплыться в материяльных наслаждениях. Находясь постоянно впроголодь, я с гордостью сознаю, что совесть моя свободна от всяких посторонних внушений, что она не подкуплена брюхом: как у этих «озорников», которые смотрят на
мир с высоты гастрономического
величия.
Но внимание всех уже оставило их, оно обращено на осетрину; ее объясняет сам Щепкин, изучивший мясо современных рыб больше, чем Агассис — кости допотопных. Боткин взглянул на осетра, прищурил глаза и тихо покачал головой, не из боку в бок, а склоняясь; один Кетчер, равнодушный по принципу к
величиям мира сего, закурил трубку и говорит о другом.
Неточные совпадения
— Иногда кажется, что понимать — глупо. Я несколько раз ночевал в поле; лежишь на спине, не спится, смотришь на звезды, вспоминая книжки, и вдруг — ударит, — эдак, знаешь, притиснет: а что, если
величие и необъятность вселенной только — глупость и чье-то неумение устроить
мир понятнее, проще?
И, стремясь возвыситься над испытанным за этот день, — возвыситься посредством самонасыщения словесной мудростью, — Самгин повторил про себя фразы недавно прочитанного в либеральной газете фельетона о текущей литературе; фразы звучали по-новому задорно, в них говорилось «о духовной нищете людей, которым жизнь кажется простой, понятной», о «
величии мучеников независимой мысли, которые свою духовную свободу ценят выше всех соблазнов
мира».
Смотрите вы на все эти чудеса,
миры и огни, и, ослепленные, уничтоженные
величием, но богатые и счастливые небывалыми грезами, стоите, как статуя, и шепчете задумчиво: «Нет, этого не сказали мне ни карты, ни англичане, ни американцы, ни мои учители; говорило, но бледно и смутно, только одно чуткое поэтическое чувство; оно таинственно манило меня еще ребенком сюда и шептало:
Величие и слава
мира остаются соблазном и грехом, а не высшей ценностью, как у западных людей.
Но русским людям, несмотря на все соблазны, которым они подвержены, очень свойственно отрицание
величия и славы этого
мира.