Неточные совпадения
С тех
пор, сказавши себе раз навсегда, что муж ей не товарищ, она все внимание свое устремила исключительно на один предмет: на округление головлевского имения, и действительно,
в течение сорокалетней супружеской жизни, успела удесятерить свое состояние.
— Ты что, как мышь на крупу, надулся! — не утерпит, прикрикнет она на него, — или уж с этих
пор в тебе яд-то действует! нет того, чтобы к матери подойти: маменька, мол, приласкайте меня, душенька!
Горничные ходили на цыпочках; ключница Акулина совалась, как помешанная: назначено было после обеда варенье варить, и вот пришло время, ягоды вычищены, готовы, а от барыни ни приказу, ни отказу нет; садовник Матвей пришел было с вопросом, не
пора ли персики обирать, но
в девичьей так на него цыкнули, что он немедленно отретировался.
— Не помню. Кажется, что-то было. Я, брат, вплоть до Харькова дошел, а хоть убей — ничего не помню. Помню только, что и деревнями шли, и городами шли, да еще, что
в Туле откупщик нам речь говорил. Прослезился, подлец! Да, тяпнула-таки
в ту
пору горя наша матушка-Русь православная! Откупщики, подрядчики, приемщики — как только Бог спас!
— А деньги на что! презренный металл на что? Мало ста тысяч — двести бери! Я, брат, коли при деньгах, ничего не пожалею, только чтоб
в свое удовольствие пожить! Я, признаться сказать, ей и
в ту
пору через ефрейтора три целковеньких посулил — пять, бестия, запросила!
— То-то. Мы как походом шли — с чаями-то да с кофеями нам некогда было возиться. А водка — святое дело: отвинтил манерку, налил, выпил — и шабаш. Скоро уж больно нас
в ту
пору гнали, так скоро, что я дней десять не мывшись был!
Это было
в особенности для него мучительно, потому что с тех
пор, как вино сделалось для него запретным плодом, аппетит его быстро усилился.
Что я
в ту
пору трудов приняла, чтоб его на службу-то втереть! — и все как с гуся вода!
— «Ах» да «ах» — ты бы
в ту
пору, ахало, ахал, как время было. Теперь ты все готов матери на голову свалить, а чуть коснется до дела — тут тебя и нет! А впрочем, не об бумаге и речь: бумагу, пожалуй, я и теперь сумею от него вытребовать. Папенька-то не сейчас, чай, умрет, а до тех
пор балбесу тоже пить-есть надо. Не выдаст бумаги — можно и на порог ему указать: жди папенькиной смерти! Нет, я все-таки знать желаю: тебе не нравится, что я вологодскую деревнюшку хочу ему отделить?
С этих
пор он безусловно замолчал. По целым дням ходил по комнате, наморщив угрюмо лоб, шевеля губами и не чувствуя усталости. Временами останавливался, как бы желая что-то выразить, но не находил слова. По-видимому, он не утратил способности мыслить; но впечатления так слабо задерживались
в его мозгу, что он тотчас же забывал их. Поэтому неудача
в отыскании нужного слова не вызывала
в нем даже нетерпения. Арина Петровна с своей стороны думала, что он непременно подожжет усадьбу.
Только что начал он руки на молитву заводить — смотрит, ан
в самом кумполе свет, и голубь на него смотрит!» Вот с этих
пор я себе и положила: какова
пора ни мера, а конец жизни у Сергия-троицы пожить!
В доме, до сих
пор тихом, вдруг поднялась тревога; захлопали двери, забегали люди, раздались крики: барин едет! барин едет! — и все население усадьбы разом высыпало на крыльцо.
Одни крестились, другие просто стояли
в выжидательном положении, но все, очевидно, сознавали, что то, что до сих
пор происходило
в Дубровине, было лишь временное, что только теперь наступает настоящее, заправское, с заправским хозяином во главе.
Никогда не приходило Арине Петровне на мысль, что может наступить минута, когда она будет представлять собой «лишний рот», — и вот эта минута подкралась и подкралась именно
в такую
пору, когда она
в первый раз
в жизни практически убедилась, что нравственные и физические ее силы подорваны.
Она только глядела, глядела до тех
пор, пока старческая дремота не начинала вновь гудеть
в ушах и не заволакивала туманом и поля, и церкви, и деревни, и бредущего вдали мужика.
С этих
пор Арина Петровна зачастила
в Головлево.
— Ну, и десятский
в этакую
пору с подводой не нарядит!
— Помнится, я
в двадцать четвертом году
в Москву ездила — еще
в ту
пору я Павлом была тяжела, — так ехала я
в декабре месяце
в Москву…
Он довольно охотно ездил
в Головлево, особливо с тех
пор, как вышел
в офицеры, но не потому, чтобы находил удовольствие беседовать с отцом, а просто потому, что всякого человека, не отдавшего себе никакого отчета
в жизненных целях, как-то инстинктивно тянет
в свое место.
Всегда, с тех
пор как он начал себя помнить, дело было поставлено так, что лучше казалось совсем отказаться от какого-нибудь предположения, нежели поставить его
в зависимость от решения отца.
Уже накануне вечером она была скучна. С тех
пор как Петенька попросил у нее денег и разбудил
в ней воспоминание о «проклятии», она вдруг впала
в какое-то загадочное беспокойство, и ее неотступно начала преследовать мысль: а что, ежели прокляну? Узнавши утром, что
в кабинете началось объяснение, она обратилась к Евпраксеюшке с просьбой...
Но мечтания эти покуда еще не представляли ничего серьезного и улетучивались, не задерживаясь
в его мозгу. Масса обыденных пустяков и без того была слишком громадна, чтоб увеличивать ее еще новыми,
в которых покамест не настояло насущной потребности. Порфирий Владимирыч все откладывал да откладывал, и только после внезапной сцены проклятия спохватился, что
пора начинать.
Иудушка тоже не понимал. Он не понимал, что открывавшаяся перед его глазами могила уносила последнюю связь его с живым миром, последнее живое существо, с которым он мог делить прах, наполнявший его. И что отныне этот прах, не находя истока, будет накопляться
в нем до тех
пор, пока окончательно не задушит его.
— Что! не нравится! — что ж, хоть и не нравится, а ты все-таки дядю послушай! Вот я уж давно с тобой насчет этой твоей поспешности поговорить хотел, да все недосужно было. Не люблю я
в тебе эту поспешность: легкомыслие
в ней видно, нерассудительность. Вот и
в ту
пору вы зря от бабушки уехали — и огорчить старушку не посовестились! — а зачем?
Развязки нехитрых романов девичьей обыкновенно бывали очень строгие и даже бесчеловечные (виновную выдавали замуж
в дальнюю деревню, непременно за мужика-вдовца, с большим семейством; виновного — разжаловывали
в скотники или отдавали
в солдаты); но воспоминания об этих развязках как-то стерлись (память культурных людей относительно прошлого их поведения вообще снисходительна), а самый процесс сослеживания «амурной интриги» так и мелькал до сих
пор перед глазами, словно живой.
Так, например, у папеньки Петра Иваныча, дряхлого семидесятилетнего старика, тоже «сударка» была и тоже оказалась вдруг с прибылью, и нужно было, по высшим соображениям, эту прибыль от старика утаить. А она, Арина Петровна, как на грех, была
в ту
пору в ссоре с братцем Петром Петровичем, который тоже, ради каких-то политических соображений, беременность эту сослеживал и хотел старику глаза насчет «сударки» открыть.
— А вот с икоркой у меня случай был — так именно диковинный!
В ту
пору я — с месяц ли, с два ли я только что замуж вышла — и вдруг так ли мне этой икры захотелось, вынь да положь! Заберусь это, бывало, потихоньку
в кладовую и все ем, все ем! Только и говорю я своему благоверному: что, мол, это, Владимир Михайлыч, значит, что я все икру ем? А он этак улыбнулся и говорит: «Да ведь ты, мой друг, тяжела!» И точно, ровно через девять месяцев после того я и выпросталась, Степку-балбеса родила!
До сих
пор,
в какую бы сторону ни шла его пустопорожняя фантазия, повсюду она встречала лишенное границ пространство, на протяжении которого складывались всевозможные комбинации.
До сих
пор Евпраксеюшка была до такой степени беззащитна, что Порфирий Владимирыч мог угнетать ее без малейших опасений. Благодаря крайней неразвитости ума и врожденной дряблости характера, она даже не чувствовала этого угнетения. Покуда Иудушка срамословил, она безучастно смотрела ему
в глаза и думала совсем о другом. Но теперь она вдруг нечто поняла, и ближайшим результатом пробудившейся способности понимания явилось внезапное, еще не сознанное, но злое и непобедимое отвращение.
Прежде ей никогда не приходило
в голову спросить себя, зачем Порфирий Владимирыч, как только встретит живого человека, так тотчас же начинает опутывать его целою сетью словесных обрывков,
в которых ни за что уцепиться невозможно, но от которых делается невыносимо тяжело; теперь ей стало ясно, что Иудушка,
в строгом смысле, не разговаривает, а «тиранит» и что, следовательно, не лишнее его «осадить», дать почувствовать, что и ему пришла
пора «честь знать».
До сих
пор эти инстинкты как-то тупо тлели
в ней, теперь — они горячо и привязчиво вспыхнули.
— По крайности, теперь хоть забава бы у меня была! Володя! Володюшка! рожоный мой! Где-то ты? чай, к паневнице
в деревню спихнули! Ах, пропасти на вас нет, господа вы проклятые! Наделают робят, да и забросят, как щенят
в яму: никто, мол, не спросит с нас! Лучше бы мне
в ту
пору ножом себя по горлу полыхнуть, нечем ему, охавернику, над собой надругаться давать!
— Да,
в ту
пору ровно семьдесят десятин мерили, ну, а нынче… тогда десятина-то хозяйственная была, против нынешней
в полтора раза побольше.
— Те-те-те, голубушка! лучше уж не грешите! — без церемонии обличает ее Иудушка, — коли на то пошло, так я все перед вами сейчас выложу! Почему вы, например, тетеньку Варвару Михайловну
в ту
пору не остановили?
— Или бы вот, например, другое дело, — продолжает между тем Иудушка, любуясь смущением маменьки, — зачем вы для брата Степана
в ту
пору дом
в Москве покупали?
— Нужды нет, что жили, а все-таки… Киотка-то и до сих
пор в Погорелке стоит, а чья она? Лошадь маленькая — тоже; шкатулочка чайная… сам собственными глазами еще при папеньке
в Головлеве ее видел! а вещичка-то хорошенькая!
— Что так! свою-то, видно, уж съели? Ах, ах, грех какой! Вот кабы вы поменьше водки пили, да побольше трудились, да Богу молились, и землица-то почувствовала бы! Где нынче зерно — смотришь, ан
в ту
пору два или три получилось бы! Занимать-то бы и не надо!
И давно бы мне за ум взяться
пора! давно бы
в деньги все обратить, да и уехать от вас!
Аннинька отправилась
в ту
пору из Головлева прямо
в Москву и начала хлопотать, чтоб ее и сестру приняли на казенную сцену.
До сих
пор кровь еще не говорила
в ней, хотя она имела много поклонников и не стеснялась
в обращении с ними.
С этих
пор каждый вечер
в столовой появлялась закуска.