Неточные совпадения
Ясно, что при такой обстановке совсем невозможно было бы существовать, если б не имелось в виду облегчительного элемента, позволяющего взглянуть на все эти ужасы
глазами пьяного человека, который готов и море переплыть, и
с колокольни соскочить без всякой мысли о том, что из этого может произойти.
И вам ничего не остается делать, как согласиться
с этим воплем, потому что вы видите собственными
глазами и чуете сердцем, как всюду, и на земле и под землею, и на воде и под водою — всюду ползет немец.
— Нет, ты вообрази! Все ведь
с песком! Семен-то Архипыч даже
глаза вытаращил: так, говорит, хорошие торговцы не делают!
Никогда, никогда, даже в Париже, мое сердце не билось
с такой силой, как в тот момент, когда святая Москва впервые открылась моим
глазам.
Я догадался, что имею дело
с бюрократом самого новейшего закала. Но — странное дело! — чем больше я вслушивался в его рекомендацию самого себя, тем больше мне казалось, что, несмотря на внешний закал, передо мною стоит все тот же достолюбезный Держиморда,
с которым я когда-то был так приятельски знаком. Да, именно Держиморда! Почищенный, приглаженный, выправленный, но все такой же балагур, готовый во всякое время и отца родного
с кашей съесть, и самому себе в
глаза наплевать…
На этом длинном туловище посажена непропорционально маленькая головка, почти лишенная подбородка,
с крошечным остатком волос на висках и затылке,
с заостренным носом, как у кобчика,
с воспаленными
глазами навыкате и
с совершенно покатым лбом.
Приняв во внимание все вышеизложенное, а равным образом имея в виду, что казенное содержание, сопряженное
с званием сенатора кассационных департаментов, есть один из прекраснейших уделов, на которые может претендовать смертный в сей земной юдоли, — я бодро гляжу в
глаза будущему! Я не ропщу даже на то, что некоторые из моих товарищей по школе, сделавшись адвокатами, держат своих собственных лошадей, а некоторые, сверх того, имеют и клеперов!
"Мы смотрим на него во все
глаза, думаем, не пароксизм ли
с ним.
Но запальчивость эта не только не оскорбила генерала, но, напротив того, понравилась ему. На губах его скользнула ангельская улыбка. Это до такой степени тронуло меня, что и на моих
глазах показались слезы. Клянусь, однако ж, что тут не было лицемерия
с моей стороны, а лишь только счастливое стечение обстоятельств!
Это человек невысокого роста, плотный, даже коренастый, на первый взгляд угрюмый, но
с необыкновенно кроткими
глазами.
Вы, как Исав, готовы за горшок чечевицы продать все так называемые основы ваши! вы говорите о святости вашего суда, а сами между тем на каждом шагу делаете из него или львиный ров, или сиренскую прелесть! вы указываете на брак, как на основу вашего гнилого общества, а сами прелюбодействуете! вы распинаетесь за собственность, а сами крадете! вы со слезами на
глазах разглагольствуете о любви к отечеству, а сами сапоги
с бумажными подметками ратникам ставите!
Я не буду описывать вам,
с каким восторгом я стремился утром к генералу, чтоб доложить ему о своем новом открытии, но едва начал свой рассказ, как уже меня поразило какое-то зловещее выражение, светившееся в его
глазах.
Крыт был дом соломой под щетку и издали казался громадным ощетинившимся наметом; некрашеные стены от времени и непогод сильно почернели; маленькие,
с незапамятных времен не мытые оконца подслеповато глядели на площадь и, вследствие осевшей на них грязи, отливали снаружи всевозможными цветами; тесовые почерневшие ворота вели в громадный темный двор, в котором непривычный
глаз с трудом мог что-нибудь различать, кроме бесчисленных полос света, которые врывались сквозь дыры соломенного навеса и яркими пятнами пестрили навоз и улитый скотскою мочою деревянный помост.
— Постой, что еще вперед будет! Площадь-то какая прежде была? экипажи из грязи народом вытаскивали! А теперь посмотри — как есть красавица! Собор-то, собор-то! на кумпол-то взгляни! За пятнадцать верст, как по остреченскому тракту едешь, видно! Как
с последней станции выедешь — всё перед
глазами, словно вот рукой до города-то подать! Каменных домов сколько понастроили! А ужо, как Московскую улицу вымостим да гостиный двор выстроим — чем не Москва будет!
— Старший сын, Николай, дельный парень вышел.
С понятием. Теперь он за сорок верст, в
С***, хлеб закупать уехал!
С часу на час домой жду. Здесь-то мы хлеб нынче не покупаем; станция, так конкурентов много развелось, приказчиков
с Москвы насылают, цены набивают. А подальше — поглуше. Ну, а младший сын, Яков Осипыч, — тот
с изъянцем.
С год места на
глаза его не пущаю, а по времени, пожалуй, и совсем от себя отпихну!
Через минуту в комнату вошел средних лет мужчина, точь-в-точь Осип Иваныч, каким я знал его в ту пору, когда он был еще мелким прасолом. Те же ласковые голубые
глаза, та же приятнейшая улыбка, те же вьющиеся каштановые
с легкою проседию волоса. Вся разница в том, что Осип Иваныч ходил в сибирке, а Николай Осипыч носит пиджак. Войдя в комнату, Николай Осипыч помолился и подошел к отцу, к руке. Осип Иваныч отрекомендовал нас друг другу.
— И кончать тоже
с умом надо. Сами в
глаза своего дела не видели, а кругом пальца обернуть его хотите. Ни
с мужиками разговору не имели, ни какова такова земля у вас есть — не знаете. Сколько лет терпели, а теперь в две минуты конец хотите сделать!
Но ведь для этого надобно жить в Чемезове, надобно беспокоиться, разговаривать, хлопать по рукам, запрашивать, уступать… А главное, жить тут, жить
с чистым сердцем, на
глазах у всевозможных сердцеведцев, официальных и партикулярных, которыми кишит современная русская провинция! Вот что страшит. Еще в Петербурге до меня доходили, через разных приезжих из провинции, слухи об этих новоявленных сердцеведцах.
— Это так точно-с. Главная причина, как его показать покупателю. Можно теперича и так показать, что куда он ни взглянул, везде у него лес в
глазах будет, и так показать, что он только одну редочь увидит. Проехал я давеча Ковалихой; в бочку-то, направо-то… ах, хорош лесок! Ну, а ежели полевее взять — пильщикам заплатить не из чего!
— Да, сударь, всякому люду к нам теперь ходит множество. Ко мне — отцы, народ деловой, а к Марье Потапьевне — сынки наведываются. Да ведь и то сказать:
с молодыми-то молодой поваднее, нечем со стариками. Смеху у них там… ну, а иной и
глаза таращит — бабенке-то и лестно, будто как по ней калегвардское сердце сохнет! Народ военный, свежий, саблями побрякивает — а время-то, между тем, идет да идет. Бывают и штатские, да всё такие же румяные да пшеничные — заодно я их всех «калегвардами» прозвал.
Когда мы вошли (было около двух часов утра), то
глазам нашим представилась следующая картина: Марья Потапьевна, в прелестнейшем дезабилье из какой-то неслыханно дорогой материи, лежала
с ножками на кушетке и играла кистями своего пеньюара; кругом на стульях сидело четверо военных и один штатский.
Рослая, ширококостая, высокогрудая,
с румяным, несколько более чем нужно круглым лицом,
с большими серыми навыкате
глазами,
с роскошною темно-русою косой,
с алыми пухлыми губами, осененными чуть заметно темным пушком, она представляла собой совершенный тип великорусской красавицы в самом завидном значении этого слова.
На этот раз Легкомысленный спасся. Но предчувствие не обмануло его. Не успели мы сделать еще двух переходов, как на него напали три голодные зайца и в наших
глазах растерзали на клочки! Бедный друг!
с какою грустью он предсказывал себе смерть в этих негостеприимных горах! И как он хотел жить!
И вот, хотя отвлеченный грабеж, по-видимому, гораздо меньше режет
глаза и слух, нежели грабеж, производимый в форме операции над живым материалом, но
глаза Осипа Иваныча почему-то уже не смотрят так добродушно-ясно, как сматривали во время оно, когда он в"худой одёже"за гривенник доезжал до биржи; напротив того, он старается их скосить вбок, особливо при встрече
с старым знакомым.
Несколько перстней
с крупными брильянтами блеснуло мне в
глаза.
Генерал называет Антошку подлецом и христопродавцем; Антошка называет генерала"гнилою колодою". Оба избегают встреч друг
с другом, оба стараются даже не думать друг об друге, и оба не могут ступить шагу, чтобы одному не бросился в
глаза новый
с иголочки домик"нового человека", а другому — тоже не старая, но уже несомненно потухающая усадьба"ветхого человека"…
И в тот же таинственный час, крадучись, выходит из новенького дома Антошка, садится на берег и тоже не может свести лисьих
глаз с барской усадьбы.
Тем не менее на
глазах генерала работа по возведению новой усадьбы шла настолько успешно, что он мог уже в июле перейти в новый, хотя далеко еще не отделанный дом и сломать старый. Но в августе он должен был переселиться в губернский город, чтобы принять участие в работах комитета, и дело по устройству усадьбы замялось. Иону и Агнушку генерал взял
с собой, а староста, на которого было возложено приведение в исполнение генеральских планов, на все заочные понуждения отвечал, что крестьяне к труду охладели.
В его
глазах,
с быстротой молнии, исчезали громадные куски сахару, а расход чухонского масла, чая и кофея становился просто-напросто скандальным.
Это уже был не прежний худой и замученный Антошка,
с испитым лицом,
с вдавленною грудью,
с полным отсутствием живота, который в обшарпанном длиннополом сюртуке ждал только мановения, чтобы бежать вперед, куда
глаза глядят.
Тем не менее сначала это была борьба чисто платоническая. Генерал один на один беседовал в кабинете
с воображаемым нигилистом, старался образумить его, доказывал опасность сего, и хотя постоянно уклонялся от объяснения, что следует разуметь под словом сие,но по тем огонькам, которые бегали при этом в его
глазах, ясно было видно, что дело идет совсем не о неведомом каком-то нигилизме, а о совершившихся новшествах, которые, собственно, и составляли неизбывную обиду, подлежавшую генеральскому отмщению.
Прочитав это письмо, генерал окончательно поник головой. Он даже по комнатам бродить перестал, а сидел, не вставаючи, в большом кресле и дремал. Антошка очень хорошо понял, что письмо Петеньки произвело аффект, и сделался еще мягче, раболепнее. Евпраксея,
с своей стороны, прекратила неприступность. Все люди начали ходить на цыпочках, смотрели в
глаза, старались угадать желания.
— Вон
с моих
глаз, негодяй!
Все его оставили, и он не мог даже претендовать на такое забвение, а мог только удивленными
глазами следить, как все спешит ликвидировать и бежать из своего места. Оставались только какие-то мрачные наемники, которым удалось, при помощи ненавистных мужиков, занять по земству и мировым судам места,
с которыми сопряжено кое-какое жалованье.
Это был в полном смысле слова русский бель-ом: белый, рыхлый,
с широким лицом,
с пушистою светло-русою бородкой и
с узенькими, бегающими
глазами.
Эти люди обладают чрезвычайным чутьем относительно мелочей жизни и замечательною подвижностью, которая дозволяет им везде попадаться в
глаза, так сказать,
с оника.
Через минуту,
с подносом, уставленным чашками, вошла или, вернее сказать, выплыла и сама Авдотья Григорьевна. Это была женщина среднего роста, белая, рассыпчатая,
с сахарными грудями,
с серыми
глазами навыкате,
с алыми губами сердечком, словом сказать, по-купечески — красавица.
И действительно, через несколько секунд
с нашим тарантасом поравнялся рослый мужик, имевший крайне озабоченный вид. Лицо у него было бледное,
глаза мутные, волоса взъерошенные, губы сочились и что-то без умолку лепетали. В каждой руке у него было по подкове, которыми он звякал одна об другую.
Однако ничего, молчит. Только проехали и еще версты
с две, я опять:"Право, говорю, выстою!" — а сам полегоньку
с козел в тарантас… словно как ненароком. И вдруг, братец ты мой, как свистнет она меня по рылу кулаком… инда звезды в
глаза вступили!
— Простонародью, черняди-с, — отвечает обозчик, не моргнув
глазом.
Но я уже не слушал: я как-то безучастно осматривался кругом. В
глазах у меня мелькали огни расставленных на столах свечей, застилаемые густым облаком дыма; в ушах раздавались слова: «пас»,"проберем","не признает собственности, семейства"… И в то же время в голове как-то назойливее обыкновенного стучала излюбленная фраза:"
с одной стороны, должно сознаться, хотя,
с другой стороны, — нельзя не признаться"…
Помилуйте! — говорю я, — разве можно иметь дело
с людьми, у которых губы дрожат,
глаза выпучены и руки вертятся, как крылья у мельницы?
Я сам смотрел на это снисходительными
глазами… до нынешнего вечера-с!
— A d'autres, mon cher! Un vieux sournois, comme moi, ne se laisse pas tromper si facilement. [Говори это другим, мой дорогой! Старую лисицу вроде меня не так-то легко провести (франц.)] Сегодня к вам лезут в
глаза с какою-нибудь Медико-хирургическою академиею, а завтра на сцену выступит уже вопрос об отношениях женщины к мужчине и т. д. Connu! [Знаем! (франц.)]
Выходец из провинции, в фуражке
с красным околышком,
с широким затылком,
с трепещущим под кашне кадыком и
с осовелыми
глазами, уставился против елисеевских окон и только что не вслух думал: «Хорошо бы тут родиться, тут получить воспитание, тут жениться и тут умереть, буде бессмертие не дано человеку!» Перед магазином эстампов остановилась целая толпа и глядела на эстамп, изображавший девицу
с поднятою до колен рубашкою; внизу эстампа было подписано: «L'oiseau envole».
И в наружности, и в манерах его прежде всего поражала очень милая смесь откровенной преданности
с застенчивою почтительностью; сверх того, он имел постоянно бодрый вид, а когда смотрел в
глаза старшим, то взгляд его так отливал доверчивостью и признательностью, что старшие, в свою очередь, не могли оторвать от него
глаз и по этой причине называли его василиском благонравия.
Бабенька смотрит Пашеньке в
глаза и не налюбуется на нее; Пашенька,
с своей стороны, докладывает, что приходил к ней недавно в город мужик из Жостова, Михей Пантелеев, просил оброк простить, потому что погорел,"да я ему, милая бабенька, не простила".
–"Сыну моему Семену — село Вырыпаево
с деревнями, всего триста пятьдесят пять душ; второе, сыну моему Дмитрию — село Последово
с деревнями, да из вырыпаевской вотчины деревни Манухину, Веслицыну и Горелки, всего девятьсот шестьдесят одну душу…" — Марья Петровна остановилась и взглянула на Митеньку: ей очень хотелось, чтоб он хоть ручку у ней поцеловал, но тот даже не моргнул
глазом. — Да что ж ты молчишь-то! что ты, деревянный, что ли! — почти крикнула она на него.
Ты знаешь, я никогда не был охотник ни до очень молоденьких женщин, ни до женщин
с черными волосами и темными
глазами.
Я сказала сейчас, что женщины любят то, что в порядочном обществе известно под именем causerie. [легкой беседы (франц.)] Наедине
с женщиной мужчина еще может, a la rigueur, [в крайнем случае (франц.)] ограничиться вращением зрачков, но в обществе он непременнодолжен уметь говорить или, точнее, — занимать. Поэтому ему необходимо всегдаиметь под руками приличный сюжет для разговора, чтобы не показаться ничтожным в
глазах любимой женщины. Ты понимаешь, надеюсь, к чему я веду свою речь?