Неточные совпадения
— Пустое дело. Почесть что задаром купил. Иван Матвеич, помещик тут
был,
господин Сибиряков прозывался. Крестьян-то он в казну отдал. Остался у него лесок — сам-то он в него не заглядывал, а лесок ничего, хоть на какую угодно стройку гож! — да болотце десятин с сорок. Ну, он и говорит, Матвей-то Иваныч: «Где мне, говорит, с этим дерьмом возжаться!» Взял да и продал Крестьян Иванычу за бесценок. Владай!
— Ну, вот изволите видеть. А Петру Федорычу надо, чтоб и недолго возжаться, и чтоб все
было в сохранности. Хорошо-с. И стал он теперича подумывать, как бы
господина Скачкова от приятелев уберечь. Сейчас, это, составил свой плант, и к Анне Ивановне — он уж и тогда на Анне-то Ивановне женат
был. Да вы, чай, изволили Анну-то Ивановну знавать?
«А вот, говорит, за двадцать верст отселе у
господина помещика лес за сорок тысяч купили, а лесу-то там по дешевой цене тысяч на двести
будет».
— Да-с; вот вы теперь, предположим, в трактире чай
пьете, а против вас за одним столом другой
господин чай
пьет. Ну, вы и смотрите на него, и разговариваете с ним просто, как с человеком, который чай
пьет. Бац — ан он неблагонадежный!
— Даже с превеликим моим удовольствием-с.
Был и со мною лично случай; был-с. Прихожу я, например, прошлою осенью, к
господину Парначеву, как к духовному моему сыну; в дом…
«Вы, — говорит мне
господин Парначев, — коли к кому в гости приходите, так прямо идите, а не подслушивайте!» А Лука Прохоров сейчас же за шапку и так-таки прямо и говорит: «Мы, говорит, Валериан Павлыч, об этом предмете в другое время побеседуем, а теперь между нами лишнее бревнышко
есть».
— Был-с, и прошедшею осенью, по проискам
господина Парначева, сменен-с.
— Позволю себе спросить вас: ежели бы теперича они не злоумышляли, зачем же им
было бы опасаться, что их подслушают? Теперича, к примеру, если вы, или я, или
господин капитан… сидим мы, значит, разговариваем… И как у нас злых помышлений нет, то неужели мы станем опасаться, что нас подслушают! Да милости просим! Сердце у нас чистое, помыслов нет — хоть до завтрева слушайте!
— Ну, да, подслушивали. Вот это самое подслушиванием и называется. Ведь вы же сами сейчас сказали, что даже не успели «потрафить», как
господин Парначев отворил дверь? Стало
быть…
— Стало
быть,
господину Парначеву так-таки ничего и не
будет?
— Скажите, скажите! я не обижусь. Ну-с, конференция, стало
быть, кончена; о
господине Парначеве вы никаких больше сведений сообщить не имеете?
— А так мы их понимаем, как
есть они по всей здешней округе самый вредный господин-с. Теперича, ежели взять их да еще
господина Анпетова, так это именно можно сказать: два сапога — пара-с!
— Всё-с, ваше высокородие! Словом сказать, всё-с. Хоша бы, например, артели, кассы… когда ж это видано? Прежде, всякий, ваше высокородие, при своем деле состоял-с:
господин на службе
был, купец торговал, крестьянин, значит, на
господина работал-с… А нынче, можно сказать, с этими кассами да с училищами, да с артелями вся чернядь в гору пошла!
— Позвольте! оставим, капитан, эпизоды! — вступился Колотов, — и
будем заниматься предметом нашей конференции. Итак, вы говорите, что
господин Парначев этим поступком сильно вас оскорбил?
— И вы полагаете, что со стороны
господина Парначева тут
был умысел?
— Зачем же вы тогда прямо не заметили
господину Парначеву, что он поступает оскорбительно для вас и ваших гостей! Может
быть, дело-то и разъяснилось бы.
— Сделайте ваше одолжение! зачем же им сообщать! И без того они ко мне ненависть питают! Такую, можно сказать, мораль на меня пущают: и закладчик-то я, и монетчик-то я! Даже на каторге словно мне места нет! Два раза дело мое с
господином Мосягиным поднимали! Прошлой зимой, в самое, то
есть, бойкое время, рекрутский набор
был, а у меня, по их проискам, два питейных заведения прикрыли! Бунтуют против меня — и кончено дело! Стало
быть, ежели теперича им еще сказать — что же такое
будет!
— Стало
быть,
господину Парначеву так-таки ничего и не
будет!! — вдруг, словно громом, раскатился Терпибедов.
Позовут, бывало, Дерунова в столовую и посадят вместе с
господами чай
пить.
— Вот это самое и он толковал, да вычурно что-то. Много, ах, много нынче безместных-то шляется! То с тем, то с другим. Намеднись тоже Прокофий Иваныч — помещик здешний, Томилиным прозывается — с каменным углем напрашивался: будто бы у него в имении не
есть этому углю конца. Счастливчики вы,
господа дворяне! Нет-нет да что-нибудь у вас и окажется! Совсем
было капут вам — ан вдруг на лес потребитель явился. Леса извели — уголь явился. Того гляди, золото окажется — ей-богу, так!
— А по-твоему,
барин, не бунт! Мне для чего хлеб-то нужен? сам, что ли, экую махину съем! в амбаре, что ли, я гноить его
буду? В казну, сударь, в казну я его ставлю! Армию, сударь, хлебом продовольствую! А ну как у меня из-за них, курицыных сынов, хлеба не
будет! Помирать, что ли, армии-то! По-твоему это не бунт!
— Поступков не
было. И становой, сказывают, писал: поступков, говорит, нет, а ни с кем не знакомится, книжки читает… так и ожидали, что увезут! Однако ответ от вышнего начальства вышел: дожидаться поступков. Да барин-то сам догадался, что нынче с становым шутка плохая: сел на машину — и айда в Петербург-с!
— Однако ведь вы сами говорите, что за кандауровским
барином никаких поступков не
было?
— Много денег, сам знаю, что много! Ради родителей вызволить
барина хотел, как еще маленьким человеком
будучи, ласку от них видел!
— Стало
быть, ты и хлеба-соли моей отведать но хочешь! Ну,
барин, не ждал я! А родители-то! родители-то, какие у тебя
были!
— К тебе не к тебе, а ты тоже на ус мотай! От стариков-то не отворачивайся. Ежели когда и поучат, тебя жалеючи, — ни сколько тебе убытку от этого и
будет! Кандауровский-то
барин недалеко от твоей вотчины жил! Так-то!
Что
было бы с"кандауровским
барином", если б начальство не написало:"дожидаться поступков"! Что сталось бы с ним, если б судьба его зависела единственно от усмотрения сердцеведца-станового!
А"кандауровский
барин"между тем плюет себе в потолок и думает, что это ему пройдет даром. Как бы не так! Еще счастлив твой бог, что начальство за тебя заступилось,"поступков ожидать"велело, а то
быть бы бычку на веревочке! Да и тут ты не совсем отобоярился, а вынужден
был в Петербург удирать! Ты надеялся всю жизнь в Кандауровке, в халате и в туфлях, изжить, ни одного потолка неисплеванным не оставить — ан нет! Одевайся, обувайся, надевай сапоги и кати, неведомо зачем, в Петербург!
— Эх, Степан Лукьяныч, как это, братец, ты говоришь:"соврал!"Могу ли я теперича
господина обманывать! Может, я через это самое кусок хлеба себе получить надеюсь, а ты говоришь:"соврал!"А я все одно, что перед богом, то и перед
господином! Возьмем теперича хоть это самое Филипцево!
Будем говорить так: что для
господина приятнее, пять ли тысяч за него получить или три? Сказывай!
— Потому что у нас всё на чести! — ораторствовал Заяц. —
Будем так говорить:
барин лес продает, а Тихон Иванов его осматривает. В одном месте посмотрит — ах, хорош лесок! в другом поглядит — вот так, брат, лесок! Правильно ли я говорю?
— Стало
быть, перепустили маленько. А вы,
господа, не всё зараз. Посрамословьте малость, да и на завтра что-нибудь оставьте! Дней-то ведь впереди много у бога!
— А я так, право, дивлюсь на вас,
господа"калегварды"! — по своему обыкновению, несколько грубо прервал эти споры Осип Иваныч, — что вы за скус в этих Жюдиках находите! Смотрел я на нее намеднись: вертит хвостом ловко — это так! А настоящего фундаменту, чтоб, значит, во всех статьях состоятельность чувствовалась — ничего такого у нее нет! Да и не может
быть его у французенки!
— Не понравятся они вам,
господин, то
есть, Дерунов…
— Хрисанф Петрович
господин Полушкин-с? — Да у Бакланихи, у Дарьи Ивановны, приказчиком
был — неужто ж не помните! Он еще при муже именьем-то управлял, а после, как муж-то помер, сластить ее стал. Только до денег очень жаден. Сначала тихонько поворовывал, а после и нахалом брать зачал. А обравши, бросил ее. Нынче усадьбу у Коробейникова, у Петра Ивановича, на Вопле на реке, купил, живет себе помещиком да лесами торгует.
— На пароход еще за сутки приедем. Ты, чай, и
выпил, и закусил дома с «
барином», а я на пустых-то щах только зубы себе нахлопал!
— Талалыкина
господина. Он у нас в те поры, как наши в Крыму воевали, предводителем
был да сапоги для ополчения ставил. Сам поставщик, сам и приемщик. Ну, и недоглядел, значит, что подошвы-то у сапогов картонные!
— Нет, ты мое угадай, а я твое слово давно угадал! Нам, мол, умныим, чай надо
пить, а вы, дураки, невелики
бары: и за деньги босиком проходите!
В самом деле,
господа, что такое завещание? — завещание, говорите вы,
есть выражение воли завещателя.
Выражение это, которое так сильно вас интригует,
господин поверенный противной стороны… это страшное для вас выражение —
есть СОБСТВЕННОСТЬ!!"
Но, с другой стороны, я очень хорошо понимаю, что на дело моей доверительницы можно,
было взглянуть и с иной точки зрения (поощренный успехом, адвокат до того разыгрался, что с самою любезною откровенностью, казалось, всем и каждому говорил:"Я шалопай очень разносторонний,
господа! я и не такие штуки проделать согласен!").
"
Господа! — говорил я, — не
будем обманываться! взглянем на предмет спора прямо, без адвокатских уверток и в особенности без так называемых цветов красноречия!
Господа! не
будем обманывать себя!
— Всё! и эта дерзкая назойливость (ces messieurs et ces dames ne demandent pas, ils commandent! [эти
господа и дамы не просят, они приказывают (франц.)]), и это полупрезрительное отношение к авторитету благоразумия и опытности, и, наконец, это поругание всего, что
есть для женщины драгоценного и святого! Всё!
Тебеньков тем опасен, что он знает (или, по крайней мере, убежден, что знает), в чем
суть либеральных русских идей, и потому, если он раз решится покинуть гостеприимные сени либерализма, то, сильный своими познаниями по этой части, он на все резоны
будет уже отвечать одно: «Нет,
господа! меня-то вы не надуете! я сам
был „оным“! я знаю!» И тогда вы не только ничего с ним не поделаете, а, напротив того, дождетесь, пожалуй, того, что он, просто из одного усердия, начнет открывать либерализм даже там, где
есть лишь невинность.
На все извороты их Тебеньков даст один холодный и ясный ответ: «
Господа! вы меня не надуете! я сам
был „оным“! я знаю!»
И вдруг выискивается какой-нибудь intrus [выскочка (франц.)] и выпаливает нам в упор: «Вы,
господа, ездите к Бергу смотреть, как француженки юпки поднимают!» Согласись, что это
было бы крайне неприятно!
Представь же себе теперь, что вдруг выступает вперед наглец и, заручившись этими фактами, во все горло орет:"
Господа! посмотрите-ка! ведь собственность-то, семейство-то, основы-то ваши… фюйю!"Не вправе ли мы
будем замазать этому человеку рот и сказать:"Дурак! чему обрадовался! догадался?! велика штука! ты догадался, а мы и подавно!
Поэтому я не только не
буду препятствовать желанию баронессы, но сам поеду сопровождать ее, сам предупрежу
господина Сеченова.
En somme, c'est un pauvre sire, [В общем, это жалкий
господин (франц.)] и
было бы даже удивительно, что Полина (c'est le petit nom de la dame en question [таково имя дамы, о которой идет речь (франц.)]) интересуется им, если б он не
был богат.
P. S. Вчера, в то самое время, как я разыгрывал роли у Полины, Лиходеева зазвала Федьку и поднесла ему стакан водки. Потом спрашивала, каков
барин? На что Федька ответил:"
Барин насчет женского полу — огонь!"Должно
быть, ей это понравилось, потому что сегодня утром она опять вышла на балкон и стояла там все время, покуда я смотрел на нее в бинокль. Право, она недурна!"