Неточные совпадения
В Могилеве, на станции, встречаю фельдъегеря, разумеется, тотчас спрашиваю его:
не знает ли он чего-нибудь о Пушкине. Он
ничего не мог сообщить мне об нем, а рассказал только, что за несколько дней до его выезда сгорел в Царском Селе Лицей, остались одни стены и воспитанников поместили во флигеле. [Пожар в здании Лицея был 12 мая.] Все это вместе заставило меня нетерпеливо желать скорей добраться до столицы.
[Дальнейшие три фразы («
Не зная ничего…
не утешало нас»)
не были опубликованы в 1859 г.
Не зная ничего положительного, приписывали эту ссылку бывшим тогда неудовольствиям между ним и графом Воронцовым.
Не знаю, за кого приняла меня, только,
ничего не спрашивая, бросилась обнимать.
Разбирайте, как
знаете, мои клетки. [Листок исписан также поперек текста — за отсутствием бумаги; имеются и другие письма такого вида.] Отыщите в них только то чувство, которое без выражения существует, — больше
ничего не желает верный вам П.
Вы
знаете, как мужчины самолюбивы, — я
знаю это понаслышке, но, как член этого многочисленного стада, боюсь
не быть исключением [из] общего правила. Про женщин
не говорю. Кроме хорошего, до сих пор в них
ничего не вижу — этого убеждения никогда
не потеряю, оно мне нужно. Насчет востока мы многое отгадали: откровенно говорить теперь
не могу, — когда-нибудь поболтаем
не на бумаге. Непременно уверен, что мы с вами увидимся — даже, может быть, в Туринске…
Матвей Муравьев читал эту книгу и говорит, что негодяй Гризье, которого я немного
знал, представил эту уважительную женщину
не совсем в настоящем виде; я ей
не говорил
ничего об этом, но с прошедшей почтой пишет Амалья Петровна Ледантю из Дрездена и спрашивает мать, читала ли Анненкова книгу, о которой вы теперь от меня слышали, — она говорит, что ей хотелось бы, чтоб доказали, что г-н Гризье (которого вздор издал Alexandre Dumas) пишет пустяки.
Из Иркутска нового
ничего нет. Завтра Машенькины именины. Там меня вспомнят. Но Марья Николаевна редко мне пишет — потому и я
не так часто к ней пишу. Со мной беда. Как западет мысль, что я наскучаю, так непременно налево кругом сделаю.
Не знаю, хорошо ли я думаю, — иначе
не могу…
Не знаю, верить ли слухам о тайных обществах [Тайные общества — общество петрашевцев.] в России. Кажется, только новые жертвы, если и справедливы слухи. Оболенской тоже пишет как слышанное от других проезжих. Здесь
ничего подобного
не слыхать…
…Очень бы хотелось получить письма, которые Шаховский обещал мне из России. Может, там что-нибудь мы бы нашли нового. В официальных мне ровно
ничего не говорят — даже по тону
не замечаю, чтобы у Ивана Александровича была тревога, которая должна всех волновать, если теперь совершается повторение того, что было с нами. Мы здесь
ничего особенного
не знаем, как ни хлопочем с Михаилом Александровичем поймать что-нибудь новое: я хлопочу лежа, а он кой-куда ходит и все возвращается ни с чем.
Ты напрасно говоришь, что я 25 лет
ничего об тебе
не слыхал. Наш директор писал мне о всех лицейских. Он постоянно говорил, что особенного происходило в нашем первом выпуске, — об иных я и в газетах читал.
Не знаю, лучше ли тебе в Балтийском море, но очень рад, что ты с моими. Вообще
не очень хорошо понимаю, что у вас там делается, и это естественно. В России меньше всего
знают, что в ней происходит. До сих пор еще
не убеждаются, что гласность есть ручательство для общества, в каком бы составе оно ни было.
Крепко тебя обнимаю. Ты еще и о других моих листках будешь слышать — везде один и тот же вздор. По этому ты меня
узнаешь — больше мне
ничего не нужно.
До приезда Бачманова с твоим письмом, любезный друг Матюшкин, то есть до 30 генваря, я
знал только, что инструмент будет, но ровно
ничего не понимал, почему ты
не говоришь о всей прозе такого дела, — теперь я и
не смею об ней думать. Вы умели поэтизировать, и опять вам спасибо — но довольно, иначе
не будет конца.
Пишущие столы меня нисколько
не интересуют, потому что с чертом никогда
не был в переписке, да и
не намерен ее начинать. Признаюсь, ровно тут
ничего не понимаю. Пусть забавляются этим те, которых занимает такая забава.
Не знаю, что бы сказал, если б увидел это на самом деле, а покамест и
не думаю об столе с карандашом. Как угадать все модные прихоти человечества?…
Я
ничего не загадываю, но и
не удивлюсь, если скажут: отправляйтесь куда
знаете. 30 лет без нескольких месяцев — такая хронология
не часто бывает…
Неленька меня тревожит; последнее письмо обещает, что будет смягчение, но я
не разделяю эти надежды, пока
не узнаю что-нибудь верное. — Это милое существо с ума у меня
не сходит. — Обещала меня уведомить тотчас, когда будет конфирмация. — И тут
ничего не поймешь.
Сегодня пишу тебе, заветный друг, два слова в Нижн кий.
Не знаю даже, застанет ли этот листок тебя там, Я сейчас еду с Матвеем в Тобольск хлопотать о билетах насчет выезда. Свистунов пишет, что надобно подавать просьбы. Если бы они давно это сказали, все было бы давно кончено. Надобно понудить губернское правление. Иначе
ничего не будет. Хочется скорее за Урал. Я везу Ивана Дмитриевича, который
не терпит холоду.
Не знаю, помнит ли меня в 849-м году Федя Кучевской, но я его очень помню. Обнимите его. Что делается с его отцом? Давным-давно
ничего не слышу.
Вот они и сладили это дело… по правде сказать, нехорошее дело! Я после и говорил это Печорину, да только он мне отвечал, что дикая черкешенка должна быть счастлива, имея такого милого мужа, как он, потому что, по-ихнему, он все-таки ее муж, а что Казбич — разбойник, которого надо было наказать. Сами посудите, что ж я мог отвечать против этого?.. Но в то время я
ничего не знал об их заговоре. Вот раз приехал Казбич и спрашивает, не нужно ли баранов и меда; я велел ему привести на другой день.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я
не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе
ничего и
не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Хлестаков. Черт его
знает, что такое, только
не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора,
ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше
ничего нет?
Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с
ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за ним, но, оборотившись, говорит с укоризной Бобчинскому.)Уж и вы!
не нашли другого места упасть! И растянулся, как черт
знает что такое. (Уходит; за ним Бобчинский.)
Подлее его
ничего на свете
не знаю.
Стародум. А того
не знают, что у двора всякая тварь что-нибудь да значит и чего-нибудь да ищет; того
не знают, что у двора все придворные и у всех придворные. Нет, тут завидовать нечему: без знатных дел знатное состояние
ничто.