Неточные совпадения
Мелкого
нашего народу с каждым
днем прибывало. Мы знакомились поближе друг с другом, знакомились и с роскошным
нашим новосельем. Постоянных классов до официального открытия Лицея не было, но некоторые профессора приходили заниматься с нами, предварительно испытывая силы каждого, и таким образом, знакомясь с нами, приучали нас, в свою очередь, к себе.
С назначением Энгельгардта в директоры школьный
наш быт принял иной характер: он с любовью принялся за
дело.
Между тем как товарищи
наши, поступившие в гражданскую службу, в июне же получили назначение; в том числе Пушкин поступил в коллегию иностранных
дел и тотчас взял отпуск для свидания с родными.
Первая моя мысль была — открыться Пушкину: он всегда согласно со мною мыслил о
деле общем (respub-lica), по-своему проповедовал в
нашем смысле — и изустно и письменно, стихами и прозой.
— Много успел со времени разлуки
нашей передумать об этих
днях, — вижу беспристрастно все происшедшее, чувствую в глубине сердца многое дурное, худое, которое не могу себе простить, но какая-то необыкновенная сила покорила, увлекала меня и заглушала обыкновенную мою рассудительность, так что едва ли какое-нибудь сомнение — весьма естественное — приходило на мысль и отклоняло от участия в действии, которое даже я не взял на себя труда совершенно узнать, не только по важности его обдумать.
В письме вашем от 28 сентября, которое получено братцом вашим в самый Екатеринин
день, вы между прочим просите кого-нибудь из нас описать вам новое
наше жилище. По поручению Ивана Ивановича с удовольствием исполняю ваше желание, любезнейшая Анна Ивановна, и постараюсь, сколько могу, дать вам ясное понятие о столь занимательной для вас тюрьме.
В
день воспоминаний лицейских я получил письмо твое от 8 апреля, любезный друг Малиновский; ты, верно, не забыл 9 июня [9 июня —
день окончания выпускных экзаменов для лицеистов 1-го выпуска, в 1817 г.] и, глядя на чугунное кольцо, которому минуло 21 год, мысленно соединился со всеми товарищами, друзьями
нашей юности.
Второе твое письмо получил я у них, за два
дня до кончины незабвенной подруги
нашего изгнания. Извини, что тотчас тебе не отвечал — право, не соберу мыслей, и теперь еще в разброде, как ты можешь заметить. Одно время должно все излечивать — будем когда-нибудь и здоровы и спокойны.
Я объяснил со смехом пополам, послал
нашу рыбу в Тобольск. Между тем, шутя, пересказал этот необыкновенный случай в письме к сестре. Пусть читают в канцелярии и покажут губернатору, что он не имеет права возвращать писем. Формально
дела заводить не стоит…
Вообще я недоволен переходом в Западную Сибирь, не имел права отказать родным в желании поселить меня поближе, но под Иркутском мне было бы лучше. Город
наш в совершенной глуши и имеет какой-то свой отпечаток безжизненности. Я всякий
день брожу по пустым улицам, где иногда не встретишь человеческого лица. Женский пол здесь обижен природой, все необыкновенно уродливы.
Странный человек Кучевский — ужели он в самом
деле не будет тебе отвечать, как бывало говаривал? Мне жаль, что я его не навестил, когда был в Иркутске: подробно бы тебя уведомил об его бытье; верно, он хорошо устроился. Борисовы сильно меня тревожат: ожидаю от Малиновского известия о их сестрах; для бедного Петра было бы счастие, если бы они могли к ним приехать. Что
наш сосед Андреевич? Поговори мне об нем — тоже ужасное положение.
В двух словах скажу вам, почтенный Михаил Александрович, что три
дня тому назад получил добрейшее письмо ваше с рукописью. От души благодарю вас за доверенность, с которою вы вверяете полезный ваш труд. Тут же нашел я, открыв письмо из Иркутска, и записочку доброго
нашего Павла Сергеевича [Бобрищева-Пушкина]. Радуюсь вашему соединению…
Как сон пролетели приятные минуты
нашего свидания. Через 24 часа после того, как я взглянул в последний раз на вас, добрый мой Иван Дмитриевич, я уже был в объятиях детей и старушки Марьи Петровны. Они все ожидали меня как необходимого для них человека. Здесь я нашел Басаргина с женой: они переехали к нам до моего возвращения. Наскоро скажу вам, как случилось горестное событие 27 декабря. До сих пор мы больше или меньше говорим об этом
дне, лишь только сойдемся.
Опять из Туринска приветствую тебя, любезный, милый друг Евгений. Опять горестная весть отсюда: я не застал Ивашева. Он скоропостижно умер 27 декабря вечером и похоронен в тот самый
день, когда в прошлом году на
наших руках скончалась Камилла Петровна. В Тобольске это известие меня не застало: письмо Басаргина, где он просил меня возвратиться скорее, пришло два
дни после моего отъезда. В Ялуторовске дошла до меня эта печальная истина — я тотчас в сани и сюда…
Очень рад, что твои финансовые
дела пришли в порядок. Желаю, чтобы вперед не нужно было тебе писать в разные стороны о деньгах. Должно быть, неприятно распространяться об этом предмете. Напиши несколько строк Семенову и скажи ему общую
нашу признательность за пятьсот рублей, которые ему теперь уже возвращены.
…Вчерашняя почта привезла Марье Петровне письма, где говорят, что
дело ее идет хорошо, но еще нет окончательного слова от Медведя, который, вероятно, при свадьбе сделает милость
нашим сиротам.
Мы кончили Паскаля, — теперь он уже в переплете. Я кой-где подскабливаю рукопись и недели через две отправлю в Петербург. Вероятно, она вознаградит труды доброго
нашего Павла Сергеевича. Между тем без хвастовства должен сказать, что без меня вряд ли когда-нибудь это
дело кончилось. Немного ленив
наш добрый оригинал. Он неимоверно потолстел. Странно видеть ту же фигуру в виде Артамона. Брат его и Барятинский с ним.
Я поджидаю книгу, которую вы хотели заставить меня перевести для лицейского капитала. Присылайте, я душою готов содействовать доброму вашему
делу. На
днях минет
нашему кольцу 24 года. Оно на том же пальце, на который вы его надели.
Нельзя ли Степану Михайловичу помочь нам в этом горе. В самом
деле такое положение совершенно уничтожит
нашего несчастного Гаврилу Марковича.
Почта привезла мне письмо от Annette, где она говорит, что мой племянник Гаюс вышел в отставку и едет искать золото с кем-то в компании. 20 февраля он должен был выехать; значит, если вздумает ко мне заехать, то на этой неделе будет здесь. Мне хочется с ним повидаться, прежде нежели написать о
нашем переводе; заронилась мысль, которую, может быть, можно будет привести в исполнение. Басаргин вам объяснит, в чем
дело.
В этих словах выражается общее
наше горе, которого тяжесть я
разделяю с тобой.
Скоро я надеюсь увидеть Вильгельма, он должен проехать через
наш город в Курган, я его на несколько
дней заарестую. Надобно будет послушать и прозы и стихов. Не видал его с тех пор, как на гласисе крепостном нас собирали, — это тоже довольно давно. Получал изредка от него письма, но это не то, что свидание.
Заболтался. Оболенский напоминает, что имениннику пора похлопотать о предстоящих посетителях. В эти торжественные
дни у нас обыкновенно отворяется одна дверь, которая заставлена ширмой, и романтический
наш порядок в доме принимает вид классический. Пора совершить это превращение. Прощайте.
Начались сибирские
наши жары, которые вроде тропических. Моя нога их не любит; я принужден был бросить кровь и несколько
дней прикладывать лед. Это замедляет деятельность; надобно, впрочем, платить дань своему возрасту и благодарить бога, что свежа голова. Беда, как она начнет прихрамывать; а с ногой еще можно поправиться.
Как нарочно, случился сегодня почтовый
день; надобно присесть к маленьким листикам — будет всего три: один на запад, другие два на восток — в Иркутск; около него также рассеяна большая колония
наших.
Из Иркутска я получил подробности о смерти доброго
нашего Артамона — он умер сознательно с необыкновенным спокойствием. Сам потребовал священника и распорядился всеми своими
делами. Что год, то новые могилы!..
Я в полном смысле слова Иоанн безземельный, порадуюсь, что тебя занимает собственность. Мы совершенно в разных обстоятельствах и потому вкусы
наши различны. Буду ждать известий о твоем
деле, лишь бы тебе удалось доказать свое право' вопреки всем министрам…
У меня все
наши семейные
дни написаны батюшкиной рукой.
Просто чудеса делаются с
нашими питомцами. Безвыходное
дело нам, а особенно вам с ними. Мне только беда в том, что я должен разрешить, как иногда и большею частью случается с генерал-губернаторами, не понимая ничего или очень мало.
Впрочем, от
наших рассуждений на этом листке
дела не подвинутся, надобно действовать.
На
днях был у меня
наш общий знакомый Тулинов — я просил его распечь г-на полицмейстера: не знаю, будет ли после этого лучше.
— Приезд Давыдовых совпал у нас с проводами сыновей старика
нашего Тизенгаузена: они три
дня после их отправились домой, проживши здесь шесть недель.
Обнимаю вас, добрый друг. Передайте прилагаемое письмо Созоновичам. Барон [Барон — В. И. Штейнгейль.] уже в Тобольске — писал в
день выезда в Тары. Спасибо племяннику-ревизору, [Не племянник, а двоюродный брат декабриста И. А. Анненкова, сенатор H. Н. Анненков, приезжавший в Сибирь на ревизию.] что он устроил это
дело. — 'Приветствуйте ваших хозяев — лучших людей. Вся
наша артель вас обнимает.
Какой же итог всего этого болтания? Я думаю одно, что я очень рад перебросить тебе словечко, — а твое
дело отыскивать меня в этой галиматье. Я совершенно тот же бестолковый, неисправимый человек, с тою только разницею, что на плечах десятка два с лишком лет больше. Может быть, у
наших увидишь отъезжающих, которые везут мою рукопись, ты можешь их допросить обо мне, а уж я, кажется, довольно тебе о себе же наговорил.
Но
дело не в том: мы не будем доискиваться до математической точности, как теперь хлопочут добрые люди о возрасте
нашей матушки России, [Речь идет об установлении даты тысячелетия России (отмечалось в 1862 г.).] будем довольны, что листки долетают —
днем раньше,
днем позже — это еще не беда…
Пора бы, наконец, убедиться, что нет никакой опасности от
нашего движения, — между тем существование было бы несколько похоже на
дело.
Знаю, что такой же есть у Егора Антоновича, а твой явился как во сне;
наши старики меня в нем не узнают, а я в этом
деле сам не судья.
Обними всех
наших ветеранов старого Лицея. — Константину Данзасу должен был дать весточку обо мне некто Кроль, молодой человек, очень милый, ему знакомый, который недавно здесь проезжал из Иркутска. Бориса расцелуй за меня и когда-нибудь, в свободную минуту от
дел казенных, порадуй меня словечком. Случаи писать бывают.
Одним словом, ура Лицею старого чекана! Это был вечером тост при громком туше. Вся древность
наша искренно
разделила со мной благодарное чувство мое; оно сливалось необыкновенно приятно со звуками вашего фортепиано. Осушили бокалы за вас, добрые друзья, и за
нашего старого директора. Желали вам всего отрадного; эти желания были так задушевны, что они должны непременно совершиться.
Вероятно, не удивило тебя письмо Балакшина от 26 июня. Ты все это передал Николаю, который привык к проявлениям Маремьяны-старицы. [Прозвище Пущина за его заботы о всех нуждающихся в какой-либо помощи.] — Записку о Тизенгаузене можешь бросить, не делая никаких справок. Это тогдашние бредни
нашего doyen d'âge, [Старшего годами, старшины (франц.).] от которых я не мог отделаться. Сын его сказал мне теперь, что означенный Тизенгаузен давно имеет другое место. Это
дело можно почислить решенным.
На
днях был у меня моряк Каралов с твоим листком от 5 марта. Читал его с признательностию, мне стало так совестно, что я очень бранил себя и пишу тебе мою повинную с сыном
нашего Якушкина, который был здесь ревизором в Тобольской губернии по межевой части. — Он надеется тебя лично увидеть и дать изустную весть обо мне.
Морякам
нашим трудно теперь. Синопское
дело чуть ли не последнее было столкновение. Нахимов, без сомнения, славно действовал, но калибр [Калибр — диаметр канала огнестрельного оружия; в данном случае: сила артиллерии.] был на его стороне: ему нетрудно было громить фрегаты, да еще турецкие. Не сожалеешь ли ты теперь, что вне знатного поля?
На
нашем здешнем горизонте тоже отражается европейский кризис. Привозные вещи вздорожали. Простолюдины беспрестанно спрашивают о том, что делается за несколько тысяч верст. Почтовые
дни для нас великое
дело. Разумеется, Англии и Франции достается от нас большое чихание. Теперь и Австрия могла бы быть на сцене разговора, но она слишком низка, чтоб об ней говорить. — Она напоминает мне
нашего австрийца Гауеншильда. Просто желудок не варит. Так и хочется лакрицу сплюснуть за щекой.
В августе был у меня Яков Дмитриевич; объезжая округ, он из Перми завернул ко мне и погостил четыре
дня. Вполне
наш. Это был праздник — добрый человек, неизменно привязанный к нам по старине. Велел очень кланяться тебе и брату. Он очень жалеет, что не мог быть у вас за Байкалом до выезда из Иркутска. Теперь его постоянное жительство в Омске. Сашенька здорова, но все же опасаются нервических ее припадков.
Что будет дальше — неизвестно и также трудно разгадать, как все современные вопросы, о которых дал себе слово не писать, а только спорить и кричать без конца. Это и исполняется при
наших сходках. Если угодно участвовать, милости просим сюда. Однако донесения из Крыма так на меня подействовали, что несколько
дней и не спорил. Грешно потчевать православных такими бюллетенями. — Но я забыл, что не пишу о событиях.
Несколько
дней тому назад я получил, добрая Марья Николаевна, ваше письмо от 20 октября. Спасибо вам, что вы мне дали отрадную весточку о
нашем больном. Дай бог, чтоб поддержалось то лучшее, которое вы в нем нашли при последнем вашем посещении. Дай бог, чтоб перемена лечения, указанная Пироговым, произвела желаемый успех! Мне ужасно неловко думать, что Петр, юнейший между нами, так давно хворает и хандрит естественным образом: при грудных болезнях это почти неизбежное
дело.
Маремьянствую несознательно, а иначе сделать не умею. С другой стороны, тут же подбавилось: узнал, что Молчанов отдан под военный суд при Московском ордонансгаузе. [Комендантском управлении.] Перед глазами беспрерывно бедная Неленька! оттасоваться невозможно. Жду не дождусь оттуда известия, как она ладит с этим новым, неожиданным положением. Непостижимо, за что ей досталась такая доля? За что нам пришлось, в семье
нашей, толковать о таких грязных
делах?
…Яуже имел известие о приезде Я. Д. Казимирского в Иркутск. Он 25 генваря явился на Ангару, и все
наши обняли его радушно. Даже Иван Дмитриевич, надев доху, выплыл из дому, где сидел почти всю зиму безвыходно. — Черемша свое
дело сделала — дай бог, чтоб раны совсем закрылись. — Чех должен теперь быть с отцом, не понимаю, какая цель была командировать его к инородцам.
Прочие
дни он был и мил и любезен с
нашими дамами на обедах и вечерах.
Оленька, верно, вам писала, что я в вагоне встретился с Башмаковым молодым, который хотел послать денег
нашему старику — хотел доставлять ему ежегодно 300 целковых. Без сомнения, начало этому
делу уже положено, и Флегонт Миронович успокоен, потому что молодой Башмаков намерен был выслать в Тобольск 150 ц. тотчас по приезде в Петербург. Я с ним расстался в Твери, оставшись у племянницы Полторацкой на сутки. Обнимаю вас крепко.