Неточные совпадения
Бог помощь вам, друзья
мои,
В заботах жизни, царской службы,
И на пирах разгульной дружбы,
И в сладких таинствах любви!
Бог помощь вам, друзья
мои,
И в счастье, и в житейском горе,
В стране чужой, в пустынном море
И в темных пропастях земли.
Здравствуйте, милые
мои, я опять, благодаря
бога, нашел возможность писать к вам. Может, утешат вас минуты, которые с добрым
моим товарищем путешествия… с тем, который должен будет вам доставить эту тетрадку. — О чем? И как спросить?
Начнем с последнего нашего свидания, которое вечно будет в памяти
моей. Вы увидите из нескольких слов, сколько можно быть счастливым и в самом горе. Ах, сколько я вам благодарен, что Annette, что все малютки со мной. [Имеются в виду портреты родных — сестер, их детей и т. д.] Они меня тешили в
моей золотой тюрьме, ибо новый комендант на чудо отделал наши казематы. Однако я благодарю
бога, что из них выбрался, хотя с цепями должен парадировать по всей России.
Устал, милые
мои, извините — мы опять едем на телегах, ибо снег стаял. Остановились на два часа отдохнуть, и я пользуюсь первым сном фельдъегеря, хочется и самому немного прилечь, бока разломило.
Бог с вами! До завтра.
Ну! любезные
мои, пора нам начинать опять прощаться, хотя горько, ко надо благодарить
бога, что и так удалось покалякать. Не знаю только, разберете ли вы это маранье.
Где и что с нашими добрыми товарищами? Я слышал только о Суворочке, что он воюет с персианами — не знаю, правда ли это, — да сохранит его
бог и вас; доброй
моей Марье Яковлевне целую ручку. От души вас обнимаю и желаю всевозможного счастия всему вашему семейству и добрым товарищам. Авось когда-нибудь узнаю что-нибудь о дорогих мне.
Не могу тебе дать отчета в
моих новых ощущениях: большой беспорядок в мыслях до сих пор и жизнь кочевая. На днях я переехал к ксендзу Шейдевичу; от него, оставив вещи, отправлюсь в Урик пожить и полечиться; там пробуду дней десять и к 1 сентябрю отправлюсь в дальний путь; даст
бог доберусь до места в месяц, а что дальше — не знаю.
По этому поводу Якушкин писал Пущину: «Прочел ваше письмо, из которого вижу, что вам предстоит какое-то поприще, совершенно мной для вас не предвиденное; ради
бога, потерпите
мою дерзость: я никакой не имею возможности представить себе вас именно золотопромышленником и искателем золота — на что оно вам?
Желаю вам весело начать новый год — в конце его минет двадцатилетие
моих странствований. Благодарю
бога за все прошедшее, на него надеюсь и в будущем. Все, что имело начало, будет иметь и конец: в этой истине все примиряется.
Начались сибирские наши жары, которые вроде тропических.
Моя нога их не любит; я принужден был бросить кровь и несколько дней прикладывать лед. Это замедляет деятельность; надобно, впрочем, платить дань своему возрасту и благодарить
бога, что свежа голова. Беда, как она начнет прихрамывать; а с ногой еще можно поправиться.
Про себя скажу тебе, что я, благодаря
бога, живу здорово и спокойно. Добрые
мои родные постоянно пекутся обо мне и любят попрежнему. В 1842 году лишился я отца — известие об его кончине пришло, когда я был в Тобольске с братом Николаем. Нам была отрада по крайней мере вместе его оплакивать. Я тут получил от Николая образок, которым батюшка благословил его с тем, чтобы он по совершении дальнего путешествия надел мне его на шею.
Здесь задержала меня больная
моя нога; теперь, благодаря
бога, лучше; с лишком месяц продолжающееся лечение Вольфа дает надежду безопасно продолжать путешествие.
Слава
богу, что эти новые припадки в инвалидной
моей ноге случились перед тем городом, где я нашел попечение дружбы и товарища-лекаря, иначе это могло бы дать развернуться болезни, если бы пришлось тащиться без помощи все вперед.
Погрустил я с вами, добрая Надежда Николаевна: известие о смерти вашего внука Васи сильно нас поразило. Тут невольно мысль и молитва о близких покойного. Да успокоит вас милосердый
бог в этом новом горе. В сердечном
моем сочувствии вы не сомневаетесь — боюсь распространяться, чтоб не заставить вас снова задуматься, хотя вполне уверен в вашей полной покорности воле божьей.
…Вся наша ялуторовская артель нетерпеливо меня ждет. Здесь нашел я письма. Аннушка всех созвала на Новый год. Я начну дома это торжество благодарением
богу за награду после 10 лет [10-ти лет — ссылки на поселение.] за возобновление завета с друзьями — товарищами изгнания… Желаю вам, добрый друг, всего отрадного в 1850 году. Всем нашим скажите
мой дружеский оклик: до свиданья! Где и как, не знаю, но должны еще увидеться…
На Новый год обнимаю вас, добрый друг; я здесь, благодарный
богу и людям за отрадную поездку. Пожмите руку Александре Семеновне, приласкайте Сашеньку. Аннушка
моя благодарит ее за милый платочек. Сама скоро к ней напишет. Она меня обрадовала своею радостью при свидании. Добрые старики все приготовили к
моему приезду. За что меня так балуют, скажите пожалуйста. Спешу. Обнимите наших. Скоро буду с вами беседовать. Не могу еще опомниться.
Эти стихи из нашей песни пришли мне на мысль, отправляя к тебе обратно
мой портрет с надписью. Отпустить шутку случается и теперь — слава
богу, иначе нельзя бы так долго прожить на горизонте не совсем светлом. Не помнишь ли ты всей песни этой? Я бы желал ее иметь.
Все
мои в России, благодаря
бога, здоровы и попрежнему продолжают опекать меня. У Николая две дочери и сын. Я ему даю об вас весточку. Он с дружбою всех помнит.
Тут просто действует провидение, и я только должен благодарить
бога и добрую женщину. Теперь подготовляю, что нужно для дороги, и с полной уверенностью провожу Аннушку. Может быть,
бог даст, и сам когда-нибудь ее увижу за Уралом… Жаль, что я не могу тебе послать теперь письма Дороховой, — впрочем, если Мария Николаевна поедет с Аннушкой, то я тебе с нею их перешлю, но только с тем непременным условием, чтобы ты мне их возвратил. Это
мое богатство. Не знаю, за что эта добрая женщина с такою дружбою ко мне…
Для Гусевой сделай, что можешь. Я ей всегда пишу, чтобы она прямо обращалась к тебе. Мы с ней в частых сношениях, ко от меня, кроме изъяснений, никакого нет толку. В полном смысле слова: Маремьяна-старица! Это уже вошло в
мое призвание. Благодаря
бога, старая Маремьяна иногда и не бесполезно заботится.
Вчера Щепкин принес мне ваши листки, добрый друг
мой фотограф; с сжатым сердцем читал я их; на этот раз пожалел сильно, что нет у меня власти. Однако я через кого могу буду здесь действовать — авось
бог поможет песчинке что-нибудь сделать… Так сильно все это меня волнует, что… действует и на организм…
Слух о
моей женитьбе справедлив. 22 мая я соединен с Н. Д. Ф. — Благодарю
бога за наш союз. Покамест пользуюсь деревенским воздухом и пью воды в деревне жены. Не знаю еще, где мы будем жить постоянно, — это решится, когда я выздоровлю, если
бог поможет.
Уверять вас, что благодарю
бога за соединение
мое с заветным
моим другом, было бы лишнее. Все это так дивно устроилось, что я как будто еще не верю, но мрачно то, что я не могу поправиться здоровьем. Не совсем утешительна для жены
моей постоянная
моя хворость, но и этим она не тяготится, весело и терпеливо переносит все эти заботы и попечения…
Здоровье
мое, благодаря
бога, поправляется. Авось скоро выпишусь из лазарета.
…Люблю тебя более, когда ты влюблена в меня! Вот тебе истина нагая. Но как сделать, чтобы ты уверовала в эту правду? Авось поможет
бог! Нельзя же, друг, чтобы ты, наконец, не поверила мне… Покоряюсь всему с любовью к тебе, которая именно парит над подозрениями за старые
мои, не оскорбляющие тебя, мимолетные привязанности. Это достойно и праведно…
Ты говоришь, добрая Марья Николаевна, что
мое сердце любвеобильно.Ты совершенно справедливо это замечаешь — оно так создано, следовательно, не назовешь меня, читая эти строки, гречневой кашей.
Бог помог природное настроение не утратить среди многих толчков, доставшихся и на
мою долю. И за это глубокое ему благодарение! Не знаю, до какой степени плодотворна эта любовь, но знаю, что она и мучение
мое и отрада. Ты все это поймешь, не нужно пояснений. Впрочем, люблю потому, что приятно любить…
Я точно это время часто имел вести о тебе от
моих домашних. Знаю твой подвиг храбрости, или по крайней мере нетрусости, что иногда все равно. Мне Annette описывала пожар и твое присутствие духа среди этой тревоги, а как раз всякого другого озадачила бы в твоем положении одинаково тогда с малютками. Хвала
богу, но и тебе спасибо! Я просил Annette тебя расцеловать.
Если увидишь кого-нибудь из
моих, скажи, что жив Чурилка! Все слава
богу.
Не говорю вам о глубокой
моей благодарности за ваше посещение: кажется, это между нами ясно. В награду вам скажу, что пульсация значительно меньше теперь против прошедшей; в известных вам случаях не возвращается. Бывает, но редко и слабее. Я это добро приписываю силе вашей воли. Вообще и другие припадки уменьшаются, но в сложности нет еще настоящего восстановления сил. Если это
богу угодно, то он ускорит или даст терпение, которым не хвастаю сам.