Неточные совпадения
Весьма естественно, что
Мари, имея в виду такого рода исключительные заботы со стороны
матери, сидела очень спокойно в зале и читала какой-то роман.
—
Мари влюблена… Ребенок, который еще ничего не понимает; она влюблена? — говорила
мать.
Мало этого, чтобы прекратить всякую возможность для
Мари видеться с Хозаровым и в посторонних домах, Катерина Архиповна решилась притвориться на некоторое время больною и никуда не выезжать с семейством. Но что значат человеческие усилия против могущества все преоборающей и над всем торжествующей любви? Между тем как
мать и влюбленный толстяк думали, что они предостерегли себя со всех сторон от опасности, опасность эта им угрожала отовсюду.
Она советовала Хозарову увезти
Мари и подать просьбу на
мать за управление имением; а Рожнова сама обещалась засадить в тюрьму за то, что будто бы он обругал ее, благородную девицу, и обругал такими словами, которых она даже и не слыхивала.
«
Мари! Я осмеливаюсь называть вас этим отрадным для меня именем, потому что вашим наивным да, сказанным на вечере у Мамиловой, вы связали вашу судьбу с моей. Но люди хотят расторгнуть нас: ваша
мать приготовила другого жениха. Вы его, конечно, знаете, и потому я не хочу в этих строках называть его ужасного для меня имени; оно, конечно, ужасно и для вас, потому что в нем заключается ваша и моя погибель.
Катерина Архиповна с умыслом распорядилась таким образом, чтобы остаться наедине с гостьей и послушать, что она еще скажет про
Мари, и если это про сватовство Хозарова, то отделать эту госпожу хорошенько, так как страстная
мать вообще не любила участия посторонних людей в ее семейных делах, и особенно в отношении идола, за исключением, впрочем, участия Рожнова, в рассуждении которого она, как мы знаем, имела свою особую цель.
— Мне очень странно, Варвара Александровна, — сказала
мать, — слышать от вас такое, даже обидное для девушки, заключение, тем более, что
Мари еще ребенок, который даже, может быть, и не понимает этого.
Впрочем,
Мари была, право, доброго характера; она умеренно пользовалась исключительной любовью
матери, не весьма часто капризничала, сестер своих она не ненавидела, как ненавидели те ее, и вместе с тем страстно любила кошек.
Она прямо ему сказала, что он никогда не был
матерью и потому не может понимать ее горя и что если он и любит
Мари, то любит ее как мужчина…
Мари тоже поцеловала руку
матери, но не говорила ни слова. На глазах ее опять показались слезы.
Страстная
мать уже окончательно не в состоянии была бороться с желанием дочери, тем более что
Мари все еще ничего не ела и лежала в постели.
Часов в десять
Мари проснулась, и первый ее вопрос, который она сделала
матери, был: возвратился ли папенька, и приедет ли сегодня Сергей Петрович?
Мари сконфузилась и бросилась обнимать
мать, а потом подала жениху руку, которую тот, как водится, страстно поцеловал.
Проговоря это, Хозаров обнял и страстно расцеловал жену, которая тотчас же отправилась к
матери. Во время прихода
Мари Катерина Архиповна была занята чем-то очень серьезным. Перед ней стояла отпертая шкатулка, и она пересматривала какие-то бумаги, очень похожие на ломбардные билеты. Услышав скрип двери, она хотела было все спрятать, но не успела.
Марья Антоновна, видевшая из наугольной, что Сергей Петрович прошел к себе, хотела к нему войти, но дверь была заперта; она толкнулась раз, два, — ответа не последовало; она начала звать мужа по имени, — молчание. Несколько минут
Мари простояла в раздумье, потом пошла к
матери.
Мари тотчас же перестала плакать, взяла деньги и поцеловала у
матери руку, но зато расплакалась Катерина Архиповна.
— Изволь,
Мари, я возьму эти деньги, потому что хотя они и лежат у Катерины Архиповны, но все-таки твои, и она их неправильно захватила по правам
матери.
Сергей Петрович еще несколько времени беседовал с своею супругою и, по преимуществу, старался растолковать ей, что если она его любит, то не должна слушаться
матери, потому что маменьки, как они ни любят своих дочерей, только вредят в семейном отношении, — и вместе с тем решительно объявил, что он с сегодняшнего дня намерен прекратить всякие сношения с Катериной Архиповной и даже не будет с ней говорить.
Мари начала было просить его не делать этого, но Хозаров остался тверд в своем решении.
Досаднее всего, что из-за меня, как сказывала их горничная моей девушке, вышла между
матерью,
Мари и мужем целая история: укоры, слезы, истерика и тому подобное.
Весьма естественно, что я, желая жить самостоятельным семьянином, требовал, чтобы
Мари взяла от
матери принадлежащее ей имение, потому что желал бы и в усадьбе сделать некоторые улучшения и прикупить бы к ней что-нибудь, соображаясь с местностью; не тут-то было: с первых моих слов начались слезы, истерика, после которых мы не смеем и заикнуться об этом сказать маменьке, которой, конечно, весьма приятно иметь в своих руках подобный лакомый кусок.
Я очень любил
Мари и, конечно, обожал бы ее всю жизнь, если бы она поняла меня; но что же прикажете делать, она лучше понимает свою
мать и также видит во мне мота.
Мари первоначально испугалась этого решения
матери и начала ее упрашивать не переезжать от них; но Катерина Архиповна растолковала дочери, что если ее мерзавец-муженек в самом деле переедет на другую квартиру, то это будет весьма неприлично и уже ни на что не будет походить.
Мари целые дни начала проводить у
матери, которая, с своей стороны, стараясь предостеречь дочь от влияния мужа, беспрестанно толковала ей, какой тот мот, какой он пустой и бесчувственный человек и как он мало любит ее.
Последнее время
Мари уже целые дни проводила у
матери; ей было даже очень нескучно, потому что к старухе начал ходить один из числа трех офицеров — подпоручик Пириневский.
Пириневский и
Мари, при появлении постороннего лица, отскочили один от другого. Варвара Александровна едва имела силы совладать с собою. Сконфузившись, растерявшись и не зная, что начать делать и говорить, спросила она тоже совершенно потерявшуюся
Мари о
матери, потом села, а затем, услышав, что Катерина Архиповна больна и теперь заснула, гостья встала и, почти не простившись, отправилась домой.
Неточные совпадения
Верочка опять видела прежнюю
Марью Алексевну. Вчера ей казалось, что из — под зверской оболочки проглядывают человеческие черты, теперь опять зверь, и только. Верочка усиливалась победить в себе отвращение, но не могла. Прежде она только ненавидела
мать, вчера думалось ей, что она перестает ее ненавидеть, будет только жалеть, — теперь опять она чувствовала ненависть, но и жалость осталась в ней.
— Осел! подлец! убил! зарезал! Вот же тебе! — муж получил пощечину. — Вот же тебе! — другая пощечина. — Вот как тебя надобно учить, дурака! — Она схватила его за волоса и начала таскать. Урок продолжался немало времени, потому что Сторешников, после длинных пауз и назиданий
матери, вбежавший в комнату, застал
Марью Алексевну еще в полном жару преподавания.
Когда он кончил, то Марья Алексевна видела, что с таким разбойником нечего говорить, и потому прямо стала говорить о чувствах, что она была огорчена, собственно, тем, что Верочка вышла замуж, не испросивши согласия родительского, потому что это для материнского сердца очень больно; ну, а когда дело пошло о материнских чувствах и огорчениях, то, натурально, разговор стал представлять для обеих сторон более только тот интерес, что, дескать, нельзя же не говорить и об этом, так приличие требует; удовлетворили приличию, поговорили, — Марья Алексевна, что она, как любящая
мать, была огорчена, — Лопухов, что она, как любящая
мать, может и не огорчаться; когда же исполнили меру приличия надлежащею длиною рассуждений о чувствах, перешли к другому пункту, требуемому приличием, что мы всегда желали своей дочери счастья, — с одной стороны, а с другой стороны отвечалось, что это, конечно, вещь несомненная; когда разговор был доведен до приличной длины и по этому пункту, стали прощаться, тоже с объяснениями такой длины, какая требуется благородным приличием, и результатом всего оказалось, что Лопухов, понимая расстройство материнского сердца, не просит
Марью Алексевну теперь же дать дочери позволения видеться с нею, потому что теперь это, быть может, было бы еще тяжело для материнского сердца, а что вот Марья Алексевна будет слышать, что Верочка живет счастливо, в чем, конечно, всегда и состояло единственное желание Марьи Алексевны, и тогда материнское сердце ее совершенно успокоится, стало быть, тогда она будет в состоянии видеться с дочерью, не огорчаясь.
Все они бесчеловечно дрались, а
Марью Андреевну (дочь московского немца-сапожника) даже строгая наша
мать называла фурией.
Иохим полюбил эту девушку, и она полюбила его, но когда моя
мать по просьбе Иохима пошла к Коляновской просить отдать ему
Марью, то властная барыня очень рассердилась, чуть ли не заплакала сама, так как и она и ее две дочери «очень любили
Марью», взяли ее из деревни, осыпали всякими благодеяниями и теперь считали, что она неблагодарная…