Неточные совпадения
Между тем
в Людмиле была страсть к щеголеватости во всем:
в туалете,
в белье,
в убранстве комнаты; тогда как Сусанна почти презирала это, и
в ее спальне был только большой образ с лампадкой и довольно жесткий диван, на котором она
спала; Муза тоже мало занималась своей комнатой, потому что никогда почти не оставалась
в ней, но, одевшись, сейчас же сходила вниз, к своему фортепьяно.
Все хлопоты по свадьбе
в смысле распоряжений
пали на gnadige Frau, а
в смысле денежных расходов — на Егора Егорыча. Жених, как только дано ему было слово, объявил, что он Музу Николаевну берет так, как она есть, а потому просит не хлопотать об
туалете невесты, который и нельзя сделать хоть сколько-нибудь порядочный
в губернском городе, а также не отделять его будущей жене какого-либо состояния, потому что он сам богат. Когда эти слова его были переданы Сусанной матери, старуха вдруг взбунтовалась.
Дело
в том, что на потолке этой уборной была довольно искусно нарисована Венера, рассыпающая цветы, которые как бы должны были
упасть с потолка на поправляющих свой
туалет дам и тем их еще более украсить, — мысль сама по себе прекрасная, но на беду
в уборной повесили для освещения люстру, крючок которой пришелся на средине живота Венеры, вследствие чего сказанное стихотворение гласило: «Губернский предводитель глуп, ввинтил Венере люстру
в пуп».
Неточные совпадения
Элиза Августовна не проронила ни одной из этих перемен; когда же она, случайно зашедши
в комнату Глафиры Львовны во время ее отсутствия и случайно отворив ящик
туалета, нашла
в нем початую баночку rouge végétal [румян (фр.).], которая лет пятнадцать покоилась рядом с какой-то глазной примочкой
в кладовой, — тогда она воскликнула внутри своей души: «Теперь пора и мне выступить на сцену!»
В тот же вечер, оставшись наедине с Глафирой Львовной, мадам начала рассказывать о том, как одна — разумеется, княгиня — интересовалась одним молодым человеком, как у нее (то есть у Элизы Августовны) сердце изныло, видя, что ангел-княгиня сохнет, страдает; как княгиня, наконец,
пала на грудь к ней, как к единственному другу, и живописала ей свои волнения, свои сомнения, прося ее совета; как она разрешила ее сомнения, дала советы; как потом княгиня перестала сохнуть и страдать, напротив, начала толстеть и веселиться.
Будете вы вещи на Смоленском рынке продавать! Вы
попадете в больницу, и посмотрю я, как вы
в вашем сиреневом
туалете… Ах, ах…
Туалеты дам отличались изысканным щегольством; на кавалерах были сюртуки с иголочки, но
в обтяжку и с перехватом, что не совсем обыкновенно
в наше время, панталоны серые с искоркой и городские, очень глянцевитые шляпы. Низенький черный галстук туго стягивал шею каждого из этих кавалеров, и во всей их осанке сквозило нечто воинственное. Действительно, они были военные люди; Литвинов
попал на пикник молодых генералов, особ высшего общества и с значительным весом.
Графиня стала раздеваться перед зеркалом. Откололи с нее чепец, украшенный розами; сняли напудренный парик с ее седой и плотно остриженной головы. Булавки дождем сыпались около нее. Желтое платье, шитое серебром,
упало к ее распухлым ногам. Германн был свидетелем отвратительных таинств ее
туалета; наконец, графиня осталась
в спальной кофте и ночном чепце:
в этом наряде, более свойственном ее старости, она казалась менее ужасна и безобразна.
Между тем, пока дамы
спали, а потом делали свой
туалет,
в сени мужской половины явился оборванный и босоногий крестьянский мальчонко и настойчиво требовал, чтобы длинный чужой барин вышел к кому-то за гуменник.