Любовь Гордеевна. Какая гордость, Митенька! До гордости ли теперь! Ты, Митенька, не сердись на меня, не попомни моих прежних слов: это только девичья глупость была одна, я винюсь перед тобой!
Не шутки с тобой шутить, а приласкать бы мне тебя, бедного, надо было. (Прилегает к нему на грудь.) А ну как тятенька да не захочет нашего счастия, что тогда?
Неточные совпадения
Любовь Гордеевна. Нет, Митенька, я тебе в правду написала, а
не в
шутку. А ты меня любишь?
Митя. Ты, коли любишь, эти
шутки брось!
Не к месту они. Эх, пропадай моя голова! (Обнимает ее.) Разве силой возьмут, волей
не отдам. Я за тебя, Люба, душу положу!
Любим Карпыч. Это брат шутит-то, что за тебя дочь отдает, а я сшучу с тобой такую
шутку, что будет тебе
не по желудку!
Любим Карпыч. Брат, погоди,
не гони! Ты думаешь, Любим Торцов пришел
шутки шутить, ты думаешь, пьян Любим Торцов? Я пришел вам загадки загадывать. (Коршунову.) Отчего у осла длинные уши? Ну-ка, давай ответ!
— Да, это
не шутка, — сказал Степан Аркадьич, с грустью вглядываясь в эти оживленные, материнские глаза, теперь уж не ребячьи, не вполне уже невинные. И, хотя он и обещал Алексею Александровичу не говорить про Анну, он не вытерпел.
Так к году Лев-отец
не шуткой думать стал, // Чтобы сынка невежей не оставить, // В нем царску честь не уронить, // И чтоб, когда сынку придётся царством править, // Не стал бы за сынка народ отца бранить.
— Не жалуйся, кум, не греши: капитал есть, и хороший… — говорил опьяневший Тарантьев с красными, как в крови, глазами. — Тридцать пять тысяч серебром —
не шутка!
Теперь на мысе Доброй Надежды, по берегам, европейцы пустили глубоко корни; но кто хочет видеть страну и жителей в первобытной форме, тот должен проникнуть далеко внутрь края, то есть почти выехать из колонии, а это
не шутка: граница отодвинулась далеко на север и продолжает отодвигаться все далее и далее.
Неточные совпадения
«Ну! леший
шутку славную // Над нами подшутил! // Никак ведь мы без малого // Верст тридцать отошли! // Домой теперь ворочаться — // Устали —
не дойдем, // Присядем, — делать нечего. // До солнца отдохнем!..»
Влас отвечал задумчиво: // — Бахвалься! А давно ли мы, //
Не мы одни — вся вотчина… // (Да… все крестьянство русское!) //
Не в
шутку,
не за денежки, //
Не три-четыре месяца, // А целый век… да что уж тут! // Куда уж нам бахвалиться, // Недаром Вахлаки!
И гнется, да
не ломится, //
Не ломится,
не валится… // Ужли
не богатырь? // «Ты шутишь
шутки, дедушка! — // Сказала я. — Такого-то // Богатыря могучего, // Чай, мыши заедят!»
К дьячку с семинаристами // Пристали: «Пой „Веселую“!» // Запели молодцы. // (Ту песню —
не народную — // Впервые спел сын Трифона, // Григорий, вахлакам, // И с «Положенья» царского, // С народа крепи снявшего, // Она по пьяным праздникам // Как плясовая пелася // Попами и дворовыми, — // Вахлак ее
не пел, // А, слушая, притопывал, // Присвистывал; «Веселою» //
Не в
шутку называл.)
— Коли всем миром велено: // «Бей!» — стало, есть за что! — // Прикрикнул Влас на странников. — //
Не ветрогоны тисковцы, // Давно ли там десятого // Пороли?..
Не до
шуток им. // Гнусь-человек! —
Не бить его, // Так уж кого и бить? //
Не нам одним наказано: // От Тискова по Волге-то // Тут деревень четырнадцать, — // Чай, через все четырнадцать // Прогнали, как сквозь строй! —