Пред Самгиным встал Тагильский. С размаха надев на голову
медный шлем, он сжал кулаки и начал искать ими карманов в куртке; нашел, спрятал кулаки и приподнял плечи; розовая шея его потемнела, звучно чмокнув, он забормотал что-то, но его заглушил хохот Кутузова и еще двух-трех людей. Потом Кутузов сказал:
Нехлюдов сошел вниз на двор и мимо пожарных лошадей, и кур, и часового в
медном шлеме прошел в ворота, сел на своего — опять заснувшего извозчика и поехал на вокзал.
Меня, старого москвича и, главное, старого пожарного, резануло это слово. Москва, любовавшаяся своим знаменитым пожарным обозом — сперва на красавцах лошадях, подобранных по мастям, а потом бесшумными автомобилями, сверкающими
медными шлемами, — с гордостью говорила:
Нельзя было не послушать ее в этот час. Я ушел в кухню, снова прильнул к стеклу окна, но за темной кучей людей уже не видно огня, — только
медные шлемы сверкают среди зимних черных шапок и картузов.
Что делаешь, Руслан несчастный, // Один в пустынной тишине? // Людмилу, свадьбы день ужасный, // Всё, мнится, видел ты во сне. // На брови
медный шлем надвинув, // Из мощных рук узду покинув, // Ты шагом едешь меж полей, // И медленно в душе твоей // Надежда гибнет, гаснет вера.
Неточные совпадения
— Да что же интересного? Все они довольны, как
медные гроши; всех победили. Ну, а мне-то чем же довольным быть? Я никого не победил, а только сапоги снимай сам, да еще за дверь их сам выставляй. Утром вставай, сейчас же одевайся,
иди в салон чай скверный пить. То ли дело дома! Проснешься не торопясь, посердишься на что-нибудь, поворчишь, опомнишься хорошенько, всё обдумаешь, не торопишься.
Козаки вновь отступили, готовясь
идти к таборам, а на городском валу вновь показались ляхи, уже с изорванными епанчами. Запеклася кровь на многих дорогих кафтанах, и пылью покрылися красивые
медные шапки.
— Нет, ведь нет? На, возьми вот этот, кипарисный. У меня другой остался,
медный, Лизаветин. Мы с Лизаветой крестами поменялись, она мне свой крест, а я ей свой образок дала. Я теперь Лизаветин стану носить, а этот тебе. Возьми… ведь мой! Ведь мой! — упрашивала она. — Вместе ведь страдать
пойдем, вместе и крест понесем!..
Они шагали на ученье, поблескивая штыками,
шли на вокзалы, сопровождаемые
медным ревом оркестров, вереницы раненых тянулись куда-то в сопровождении сестер милосердия.
Клим
шел к Томилину побеседовать о народе,
шел с тайной надеждой оправдать свою антипатию. Но Томилин сказал, тряхнув
медной головой: