— Побывайте в степях, посмотрите, — молвил Василий Борисыч. — Да… Вот что я вам, Михайло Васильич, скажу, — продолжал он, возвыся голос, — когда Христос
сошел на землю и принял на себя знак рабий, восхотел он, Владыко, бедность и нищету освятить. Того ради избрал для своего рождества самое бедное место, какое было тогда на земле. И родился Царь Небесный в тесном грязном вертепе среди скотов бессловесных… Поди теперь в наши степи — что ни дом, то вертеп Вифлеемский.
Неточные совпадения
Да об этом не тужит лесник, каждый день молится Богу, поскорей бы Господь белую зиму
на черную
землю сослал…
— Повечерие
на отходе, — чуть не до
земли кланяясь Патапу Максимычу, сказал отец Спиридоний, монастырский гостиник, здоровенный старец, с лукавыми, хитрыми и быстро, как мыши, бегающими по сторонам глазками. — Как угодно вам будет, гости дорогие, — в часовню прежде, аль
на гостиный двор, аль к батюшке отцу Михаилу в келью? Получаса не
пройдет, как он со службой управится.
Ровною поступью
проходила она между рядами склонявшихся перед нею до
земли инокинь и белиц и стала
на свое игуменское место.
Лежит Настя, не шелохнется; приустали резвы ноженьки, притомились белы рученьки,
сошел белый свет с ясных очей. Лежит Настя, разметавшись
на тесовой кроватушке — скосила ее болезнь трудная… Не дождевая вода в Мать-Сыру
Землю уходит, не белы-то снеги от вешнего солнышка тают, не красное солнышко за облачком теряется — тает-потухает бездольная девица. Вянет майский цвет, тускнет райский свет — красота ненаглядная кончается.
Добрые полчаса
прошли… Наконец мимо кланявшихся чуть не до
земли мужиков
прошел Карп Алексеич в присутствие и там развалился
на креслах головы.
Пошел было, как обычно
хожу, а проводник в самое ухо мне шепчет: «Тише
на́
землю ступай, услышат…» Господи, Боже мой, и по земле-то надо с опаской
ходить!..
— Вот что: теперь, пожалуй, лучше не
ходите к ней, — сказала Фленушка, — оченно уж людно здесь, да опять же
на нас,
на приезжих, много глаз глядят… Вечерком лучше, после заката, —
на всполье тогда выходите. Как сюда въезжали, видели, крест большой в
землю вкопан стоит? От того креста дорожка вдоль речки к перелеску пошла, по ней идите… Да смотрите, чур не обмануть. Беспременно приходите.
До солнечного восхода она веселится. Ясно горят звезды в глубоком темно-синем небе, бледным светом тихо мерцает «Моисеева дорога» [Млечный Путь.], по краям небосклона то и дело играют зарницы, кричат во ржи горластые перепела, трещит дерчаг у речки, и в последний раз уныло кукует рябая кукушка. Пришла лета макушка, вещунье больше не куковать…
Сошла весна сó неба, красно лето
на небо вступает, хочет жарами
землю облить.
Проходя мимо открытого окна, Фленушка заглянула в него… Как в темную ночь сверкнет
на один миг молния, а потом все, и небо, и
земля, погрузится в непроглядный мрак, так неуловимым пламенем вспыхнули глаза у Фленушки, когда она посмотрела в окно… Миг один — и, подсевши к столу, стала она холодна и степенна, и никто из девиц не заметил мимолетного ее оживления. Дума, крепкая, мрачная дума легла
на высоком челе, мерно и трепетно грудь поднималась. Молчала Фленушка.
Замеченный Аграфеной Петровной, быстро вскочил Самоквасов с завалины и еще быстрее пошел, но не в домик Марьи Гавриловны, где уже раздавались веселые голоса проснувшихся гостей, а за скитскую околицу.
Сойдя в Каменный Вражек, ушел он в перелесок. Там в тени кустов раскинулся
на сочной благовонной траве и долго, глаз не сводя, смотрел
на глубокое синее небо, что в безмятежном покое лучезарным сводом высилось над
землею. Его мысли вились вокруг Фленушки да Дуни Смолокуровой.
Ливмя лил дождь, шумно клонились вершины высокоствольных деревьев, оглушительный треск и раскаты громо́вых ударов не умолкали
на небе, золотые, зубчатые молнии то и дело вспыхивали в низко нависших над
землею тучах, а он недвижимо лежал
на месте, с которого только что Дуня
сошла, не слыша ни рева бури, ни грома, ни шума деревьев, не чувствуя ливня, не видя ярко блещущих молний…
В самом деле, ведь стоит только вдуматься в положение каждого взрослого, не только образованного, но самого простого человека нашего времени, набравшегося носящихся в воздухе понятий о геологии, физике, химии, космографии, истории, когда он в первый раз сознательно отнесется к тем, в детстве внушенным ему и поддерживаемым церквами, верованиям о том, что бог сотворил мир в шесть дней; свет прежде солнца, что Ной засунул всех зверей в свой ковчег и т. п.; что Иисус есть тоже бог-сын, который творил всё до времени; что этот бог
сошел на землю за грех Адама; что он воскрес, вознесся и сидит одесную отца и придет на облаках судить мир и т. п.
Телятев. Да мог ли я ждать! Вы любезны со мной, вы для меня
сходите на землю с вашей неприступной высоты. Вы были Дианой, презирающей мужской род, с луной в прическе, с колчаном за плечами; а теперь вы преобразились в простую, сердечную, даже наивную пейзанку, из тех, которые в балетах пляшут, перебирая свой передник. Вот так. (Делает обыкновенные пейзанские жесты.)
— Ну, нет!.. Нет!.. — заговорил Бегушев, замотав головой и каким-то трагическим голосом. — Пусть лучше
сойдет на землю огненный дождь, потоп, лопнет кора земная, но я этой курицы во щах, о которой мечтал Генрих Четвертый [Курица во щах, о которой мечтал Генрих Четвертый. — Имеется в виду французский король Генрих IV (1553–1610), якобы выражавший желание, чтобы у каждого французского крестьянина была к обеду курица.], миру не желаю.
Неточные совпадения
Василий указал
на метку ногой, и Левин пошел, как умел, высевать
землю с семенами.
Ходить было трудно, как по болоту, и Левин,
пройдя леху, запотел и, остановившись, отдал севалку.
«Разве я не знаю, что звезды не
ходят? — спросил он себя, глядя
на изменившую уже свое положение к высшей ветке березы яркую планету. — Но я, глядя
на движение звезд, не могу представить себе вращения
земли, и я прав, говоря, что звезды
ходят».
Прошли снега и реки, — работы так вдруг и закипят: там погрузки
на суда, здесь расчистка дерев по лесам, пересадка дерев по садам, и пошли взрывать повсюду
землю.
Размешайте заряд пороху в чарке сивухи, духом выпейте, и все
пройдет — не будет и лихорадки; а
на рану, если она не слишком велика, приложите просто
земли, замесивши ее прежде слюною
на ладони, то и присохнет рана.
Все были хожалые, езжалые:
ходили по анатольским берегам, по крымским солончакам и степям, по всем речкам большим и малым, которые впадали в Днепр, по всем заходам [Заход — залив.] и днепровским островам; бывали в молдавской, волошской, в турецкой
земле; изъездили всё Черное море двухрульными козацкими челнами; нападали в пятьдесят челнов в ряд
на богатейшие и превысокие корабли, перетопили немало турецких галер и много-много выстреляли пороху
на своем веку.