— Коего шута на конце лесованья они не видали здесь? —
сказал дядя Онуфрий. — Опять же колокольцев не слыхать, а начальство разве без колокольца поедет? Гляди, лысковцы [Оптовые лесопромышленники из Лыскова. Их не любят лесники за обманы и обиды.] не нагрянули ль… Пусто б им было!.. Больше некому. Пойти посмотреть самому, — прибавил он, направляясь к лесенке.
— То-то и есть, что деялось, —
сказал дядя Онуфрий. — Мы видели, что на небе перед полночью было… Тут-то вот и премудрая, тайная сила Творца Небесного… И про ту силу великую не то что мы, люди старые, подростки у нас знают… Петряйко! Что вечор на небе деялось? — спросил он племянника.
— Пошто не указать — укажем, —
сказал дядя Онуфрий, — только не знаю, как вы с волочками-то сладите. Не пролезть с ними сквозь лесину… Опять же, поди, дорогу-то теперь перемело, на Масленице все ветра дули, деревья-то, чай, обтрясло, снегу навалило… Да постойте, господа честные, вот я молодца одного кликну — он ту дорогу лучше всех знает… Артемушка! — крикнул дядя Онуфрий из зимницы. — Артем!.. погляди-ко на сани-то: проедут на Ялокшу аль нет, да слезь, родной, ко мне не на долгое время…
— Артель лишку не берет, —
сказал дядя Онуфрий, отстраняя руку Патапа Максимыча. — Что следовало — взято, лишнего не надо… Счастливо оставаться, ваше степенство!.. Путь вам чистый, дорога скатертью!.. Да вот еще что я скажу тебе, господин купец; послушай ты меня, старика: пока лесами едешь, не говори ты черного слова. В степи как хочешь, а в лесу не поминай его… До беды недалече… Даром, что зима теперь, даром, что темная сила спит теперь под землей… На это не надейся!.. Хитер ведь он!..
— На постоялый тебе? —
сказал дядя Елистрат, ухватясь рукою за край Алексеевой тележки. — А ты вот бери отселева прямо… Все прямо, вдоль по набережной… Переулок там увидишь налево, налево и ступай. Там улица будет, на улице базар; ты ее мимо… Слышь?.. Мимо базара под самую, значит, гору, тут тебе всякий мальчишка постоялый двор укажет. А не то поедем заодно, я те и путь укажу и все, что тебе надобно, мигом устрою.
Прислушиваясь к ним, Алексей смотрит бодрее, на душе у него становится спокойней, пожалуй, хоть и «спасибо»
сказать дяде Елистрату, что привел его в такое место, где умные люди бывают, где многому хорошему можно научиться.
Неточные совпадения
«Родной
дядя! Так он
сказал, — думала Настя. —
Дядя, не брат, он
сказал. Значит, у тяти и тут про меня дума была… Ох, чтоб беде не случиться!..»
— То и говорю, что высоко камешки кидаешь, — ответил Артемий. — Тут вашему брату не то что руки-ноги переломают, а пожалуй, в город на ставку свезут. Забыл аль нет, что Паранькин
дядя в головах сидит? —
сказал Артемий.
— Да, волки теперь гуляют — ихня пора, — молвил
дядя Онуфрий, — Господь им эту пору указал… Не одним людям, а всякой твари
сказал он: «Раститеся и множитесь». Да… ихня пора… — И потом, немного помолчав, прибавил: — Значит, вы не в коренном лесу заночевали, а где-нибудь на рамени. Серый в теперешнюю пору в лесах не держится, больше в поле норовит, теперь ему в лесу голодно. Беспременно на рамени ночевали, недалече от селенья. К нам-то с какой стороны подъехали?
— Ничем не попорчена, —
сказал он, рассматривая их. — Да и портиться тут нечему, потому что в стрелке не пружина какая, а одна только Божия сила… Видишь, в одну сторону обе стрелки тянут… Вот сивер, тут будет полдень, тут закат, а тут восток, — говорил
дядя Онуфрий, показывая рукой страны света по направлению магнитной стрелки.
— А я так знаю, — молвил
дядя Онуфрий, обращаясь к паломнику. — Знаю, отчего вечор твоя матка на сторону воротила… Коли хочешь,
скажу, чтобы мог ты понимать тайную силу Божию… Когда смотрел в матку-то, в котором часу?
Да ведь и то надо
сказать, ваше степенство, — примолвил, лукаво улыбаясь,
дядя Онуфрий, — часто и в церковь-то ходить нашему брату накладно.
— Позвать, отчего не позвать! Позову — это можно, — говорил
дядя Онуфрий, — только у нас николи так не водилось… — И, обратясь к Петряю, все еще перемывавшему в грязной воде чашки и ложки,
сказал: — Кликни ребят, Петряюшка, все, мол, идите до единого.
— Можешь всю артель тащить… Слово
скажи — все до единого поедем, — отвечал
дядя Онуфрий.
Патап Максимыч, посмотрев на Петряя, подумал, что от подростка в пути большого проку не будет. Заметив, что не только
дядя Онуфрий, но и вся артель недовольна, что «подсыпке» ехать досталось,
сказал, обращаясь к лесникам...
— Сбери-ка, молодец, к сторонке посуду-то, —
сказал ему
дядя Елистрат, — да вели обрядить нам московскую селянку, да чтоб было поперчистей да покислей. Капусты-то не жалели бы.
— Известно с какой!.. — с важностью ответил
дядя Елистрат. — Со стерлядью да со свежей осетриной… Да чтоб стерлядь-то живая была, не снулая — слышишь?.. А для верности подь-ко сюда, земляк, —
сказал он, обращаясь к Алексею, — выберем сами стерлядку-то, да пометим ее, чтоб эти собачьи дети надуть нас не вздумали.
Ден через пять огляделся Алексей в городе и маленько привык к тамошней жизни. До смерти надоел ему охочий до чужих обедов
дядя Елистрат, но Алексей скоро отделался от его наянливости.
Сказал земляку, что едет домой, а сам с постоялого двора перебрался в самую ту гостиницу, где обедал в день приезда и где впервые отроду услыхал чудные звуки органа, вызвавшие слезовую память о Насте и беззаветной любви ее, — звуки, заставившие его помимо воли заглянуть в глубину души своей и устыдиться черноты ее и грязи.
Неточные совпадения
«А сам небось молчишь! // Мы не в тебя, старинушка! // Изволь, мы
скажем: видишь ли, // Мы ищем,
дядя Влас, // Непоротой губернии, // Непотрошеной волости, // Избыткова села!..»
Тут башмачки козловые // Дед внучке торговал, // Пять раз про цену спрашивал, // Вертел в руках, оглядывал: // Товар первейший сорт! // «Ну,
дядя! два двугривенных // Плати, не то проваливай!» — //
Сказал ему купец.
— Экой молодец стал! И то не Сережа, а целый Сергей Алексеич! — улыбаясь
сказал Степан Аркадьич, глядя на бойко и развязно вошедшего красивого, широкого мальчика в синей курточке и длинных панталонах. Мальчик имел вид здоровый и веселый. Он поклонился
дяде, как чужому, но, узнав его, покраснел и, точно обиженный и рассерженный чем-то, поспешно отвернулся от него. Мальчик подошел к отцу и подал ему записку о баллах, полученных в школе.
Он слышал, как его лошади жевали сено, потом как хозяин со старшим малым собирался и уехал в ночное; потом слышал, как солдат укладывался спать с другой стороны сарая с племянником, маленьким сыном хозяина; слышал, как мальчик тоненьким голоском сообщил
дяде свое впечатление о собаках, которые казались мальчику страшными и огромными; потом как мальчик расспрашивал, кого будут ловить эти собаки, и как солдат хриплым и сонным голосом говорил ему, что завтра охотники пойдут в болото и будут палить из ружей, и как потом, чтоб отделаться от вопросов мальчика, он
сказал: «Спи, Васька, спи, а то смотри», и скоро сам захрапел, и всё затихло; только слышно было ржание лошадей и каркание бекаса.
Аркадий с сожалением посмотрел на
дядю, и Николай Петрович украдкой пожал плечом. Сам Павел Петрович почувствовал, что сострил неудачно, и заговорил о хозяйстве и о новом управляющем, который накануне приходил к нему жаловаться, что работник Фома «дибоширничает» и от рук отбился. «Такой уж он Езоп, —
сказал он между прочим, — всюду протестовал себя [Протестовал себя — зарекомендовал, показал себя.] дурным человеком; поживет и с глупостью отойдет».