Неточные совпадения
— Полно, батько, постыдись, — вступилась Аксинья Захаровна. — Про Фленушку ничего
худого не слышно. Да и стала
бы разве матушка Манефа с недоброй славой ее в такой любви, в таком приближенье держать? Мало ль чего
не мелют пустые языки! Всех речей
не переслушаешь; а тебе, старому человеку, девицу обижать грех: у самого дочери растут.
Не разгадал Трифон загадки, а становой больше и говорить
не стал. И злобился после того на Лохматых, и быть
бы худу, да по скорости его под суд упекли.
— Пускай до чего до
худого дела
не дойдет, — сказал на то Пантелей, — потому девицы они у нас разумные, до пустяков себя
не доведут… Да ведь люди, матушка, кругом, народ же все непостоянный, зубоскал, только
бы посудачить им да всякого пересудить… А к богатым завистливы. На глазах лебезят хозяину, а чуть за угол, и пошли его ругать да цыганить… Чего доброго, таких сплеток наплетут, таку славу распустят, что
не приведи Господи. Сама знаешь, каковы нынешние люди.
— Дело
не худое, — молвил Патап Максимыч. — Лекарь больше вашей сестры разумеет… — И, немного помолчав, прибавил: — Спосылать
бы туда, что там?
Юность моя, юность во мне ощутилась,
В разум приходила, слезно говорила:
«Кто добра
не хочет, кто
худа желает?
Разве змей соперник, добру ненавистник!
Сама
бы я рада — силы моей мало,
Сижу на коне я, а конь
не обуздан,
Смирить коня нечем — вожжей в руках нету.
По горам по хóлмам прямо конь стрекает,
Меня разрывает, ум мой потребляет,
Вне ума бываю, творю что,
не знаю.
Вижу я погибель, страхом вся объята,
Не знаю, как быти, как коня смирити...
— То-то, смотри,
не облапошил
бы он тебя, — сказал Колышкин. — Про этот Красноярский скит нехорошая намолвка пошла — бросить
бы тебе этого игумна… Ну его совсем!.. Бывает, что одни уста и теплом и холодом дышат, таков, сдается мне, и твой отец Михаил… По нонешнему времени завсегда надо опаску держать — сам знаешь, что от малого опасенья живет великое спасенье… Кинь ты этого игумна —
худа не посоветую.
А Паранька меж тем с писарем заигрывала да заигрывала… И стало ей приходить в голову: «А ведь
не плохое дело в писарихи попасть. Пила б я тогда чай до отвалу, самоваров по семи на день! Ела
бы пряники да коврижки городецкие, сколь душа примет. Ежедень
бы ходила в ситцевых сарафанах, а по праздникам
бы в шелки наряжалась!.. Рубашки-то были
бы у меня миткалевые, а передники, каких и на скитских белицах нет».
— И ныне, как подумаю я о таких ваших обстоятельствах, — продолжал московский посланник, — согласен я с вами, матушка, что
не время теперь вам думать об архиепископе. Пронесется гроза — другое дело, а теперь точно нельзя. За австрийской иерархией наблюдают строго, а если узнают, что вы соглашаетесь, пожалуй, еще
хуже чего
бы не вышло.
— И впрямь, Фленушка, — сказала Манефа. — Хоть ничего
худого от того случиться
не может, а насчет братца, подлинно, что это ему
не гораздо покажется… Жалует он Василья Борисыча, однако ж на это надеяться нечего… Как же
бы нам это уладить?.. День-то пускай
бы он и с вами сидел, ночевать-то куда
бы?.. Разве в Таифину келью али в домик Марьи Гавриловны.
— Ловко-то ловко, Флена Васильевна, да
не было б нам за то колотушек? — молвила Марьюшка. — Да что колотушки? Беда еще
не велика.
Хуже бы не было…
Неточные совпадения
Ну, в ином случае много ума
хуже, чем
бы его совсем
не было.
Ему
бы смешно показалось, если б ему сказали, что он
не получит места с тем жалованьем, которое ему нужно, тем более, что он и
не требовал чего-нибудь чрезвычайного; он хотел только того, что получали его сверстники, а исполнять такого рода должность мог он
не хуже всякого другого.
— А, и вы тут, — сказала она, увидав его. — Ну, что ваша бедная сестра? Вы
не смотрите на меня так, — прибавила она. — С тех пор как все набросились на нее, все те, которые
хуже ее во сто тысяч раз, я нахожу, что она сделала прекрасно. Я
не могу простить Вронскому, что он
не дал мне знать, когда она была в Петербурге. Я
бы поехала к ней и с ней повсюду. Пожалуйста, передайте ей от меня мою любовь. Ну, расскажите же мне про нее.
«Эта холодность — притворство чувства, — говорила она себе. — Им нужно только оскорбить меня и измучать ребенка, а я стану покоряться им! Ни за что! Она
хуже меня. Я
не лгу по крайней мере». И тут же она решила, что завтра же, в самый день рожденья Сережи, она поедет прямо в дом мужа, подкупит людей, будет обманывать, но во что
бы ни стало увидит сына и разрушит этот безобразный обман, которым они окружили несчастного ребенка.
Всё шло хорошо и дома; но за завтраком Гриша стал свистать и, что было
хуже всего,
не послушался Англичанки, и был оставлен без сладкого пирога. Дарья Александровна
не допустила
бы в такой день до наказания, если б она была тут; но надо было поддержать распоряжение Англичанки, и она подтвердила ее решение, что Грише
не будет сладкого пирога. Это испортило немного общую радость.