Неточные совпадения
— А вы как,
матушка, насчет австрийского священства располагаете? — робко
спросила Евпраксия.
— Не братец ли
матушки Манефы комаровской? —
спросил отец Михей.
— Ну как вы,
матушка, время проводили? Все ль подобру-поздорову? — сладеньким, заискивающим голосом
спрашивала казначея мать Таифа едва отогревшуюся на горячей лежанке игуменью.
— Что ж так,
матушка? —
спросила Таифа. — Чем недомогали? Поясница, что ли, опять?
— Что ж,
матушка, дело молодое — шутки да смехи еще на уме… Судьбы Господь не посылает ли? — умильно
спросила мать Евсталия. — Женишка не приискали ль родители-то?
— Как благоволите,
матушка, утреню править? —
спросила Аркадия. — Завтра память преподобного Ефрема Сирина… с полиелеем аль рядовую?
— А насчет ветчины-то как же,
матушка, прикажете? —
спросила казначея. — Собакам выкинуть аль назад отослать? Сиротам бы мирским подать — да молва про обитель пойдет.
— Можно ли,
матушка, жениха-то поминать? Ведь он не нашего согласа, — наклонясь к игуменье, шепотом
спросила уставщица мать Аркадия.
— Чем же,
матушка? —
спросила Марья Гавриловна.
— А если
матушка попросит? —
спросила Марья Гавриловна.
— Рехнулась, что ль, ты, Фленушка? —
спрашивала головщица. —
Матушка лежит, а ты гляди-ка что.
— И греха в том нет никакого, — ответила Фленушка. — Падение — не грех, хоть
матушку Таифу
спроси. Сколько книг я ни читала, столько от матерей ни слыхала — падение, а не грех… И святые падали, да угодили же Богу. Без того никакому человеку не прожить.
После долгого совещания с Евпраксией Аксинья Захаровна решила гнать Пантелея на тройке обратно в Комаров и
спросить уставницу мать Аркадию, кому в обители за
матушку богомольствуют, а с тех пор на всякий случай читать каноны Иоанну Предтече, скорому помощнику от головной боли, да преподобному Марою, целителю трясавичной болезни.
— Не с
матушкой ли что случилось, Максимыч? — тревожно
спросила она.
— Хорошо бы так. Пущай бы подольше ему погостилось, — молвил Дементий. — Он к кому?.. Не знаешь?.. —
спросил конюх, немного помолчав. — Из матерей к которой аль к самой
матушке Манефе?
— И
матушку Манефу можно повидать? —
спросил его приезжий.
— К
матушке Манефе прибыли? —
спросила Назарета.
— У
матушки Маргариты? —
спросила Манефа.
— Что ж такое,
матушка? — тревожно
спросил игуменью Василий Борисыч. — Скажите, Господа ради.
— Да какими же,
матушка, соблазнами? — с робким удивленьем
спросил Василий Борисыч.
— Там кое-что привезено к вашей святыне,
матушка… От Патапа Максимыча припасы… Кому прикажете сдать? —
спросил Алексей.
— Что ж так,
матушка?.. Раздумала? —
спросила Фленушка. — Целу зиму работой торопила, чтоб омофор скорей зачинать, а теперь вдруг и не надо…
— Расскажи ты мне, Алексей Трифоныч, расскажи, родной, как поживают они, мои ластушки, как времечко коротают красавицы мои ненаглядные? — пригорюнясь,
спрашивала она гостя, сидевшего за большой сковородкой яичницы-глазуньи. — Как-то они, болезные мои, у батюшки в дому взвеселяются, поминают ли про нашу обитель, про
матушек да про своих советных подружек?
— А слыхала я,
матушка, Комарову скиту царская грамота дана, чтоб никогда не рушить его? —
спросила Марья Гавриловна. — Говорят, такая грамота есть у Игнатьевых.
— Что за Оленевское дело,
матушка? —
спросила Марья Гавриловна.
— Что с вами,
матушка? — озабоченно
спросила ее Марья Гавриловна.
— Чем же все-то виноваты,
матушка? —
спросила удивленная речами игуменьи Марья Гавриловна. — Правый за виноватого не ответчик…
— Как же вы тогда,
матушка? — озабоченно глядя на игуменью,
спросила Марья Гавриловна.
— Что ж вы сделали,
матушка? —
спросила Марья Гавриловна.
— А мне-то как быть тогда,
матушка? — тревожно
спросила Марья Гавриловна.
— Так что ж, по-вашему,
матушка, означают эти черепокожные, сиречь морские плоды? —
спросил Василий Борисыч, стараясь замять разговор о плевке, учиненном не по правилам.
— Сказывали,
матушка, про отца Софонтия, что людей он жигал. Правда ли это? —
спросил Василий Борисыч.
— Читать-то читал,
матушка, — потупясь, ответил Василий Борисыч. — Как не читать?.. А что ж это вы про отца Варлаама помянули? —
спросил он Манефу, видимо, желая отклонить разговор на другое… — Про него я что-то не слыхивал.
— Невдалеке от Улангера то место, говорите вы,
матушка? — погодя немного,
спросил Василий Борисыч.
— Из вашего послушания,
матушка, выйти не могу, — ответил Василий Борисыч. — Может, из обительских кто поедет? —
спросил он.
— От Дрябиных? —
спросил Василий Борисыч. — Вы и с ними тоже в знакомстве,
матушка?
— Надолго ли,
матушка, отправляетесь? —
спросила Марья Гавриловна, видимо желая свести разговор на что-нибудь другое.
Вот и
матушку Евсталию
спроси, и Филаретушку, не дадут солгать…
— Как же так,
матушка? —
спросил Василий Борисыч.
— Что ж за грех в том,
матушка? —
спросил уставщицу Василий Борисыч, кидая сорванный цветок.
—
Матушка Манефа как в своем здоровье? —
спрашивал купец Аркадию. — Слышали, что оченно хворала.
—
Матушке Манефе отдать велел или сам ты станешь делить? —
спросила Таисея, зорко взглянув на Самоквасова.
— Меня стучала,
матушка? —
спросила она.
— Какой он тебе ближний? — вскрикнет, бывало, Аксинья Захаровна. — Поп смущенныя церкви — все одно что идольский жрец!.. Хоть у
матушки Манефы
спроси.
—
Матушка Манефа здорова ль? — совсем склонив голову, едва переводя дух, чуть слышно
спросила Марья Гавриловна.
— Еще солнышко-то не село, говорите вы,
матушка? —
спрашивал Никанору ронжинский парень ростом в косую сажень, с красным лицом и со страшными кулачищами. Очень подмывало его в погоню скакать. Хоть отбить не отобьют, по крайности можно будет подраться, потешиться.
— Еще, слушай, Трифон, я еду в далекий путь. Может, не скоро вернусь. Так, коли тебе не в труд, наведывайся от поры до поры к матери, да говори ей каждый раз: я-де, говори, слышал от людей, что сын твой, помощию божией, здоров, а ты-де о нем не кручинься! А буде
матушка спросит: от каких людей слышал? и ты ей говори: слышал-де от московских людей, а им-де другие люди сказывали, а какие люди, того не говори, чтоб и концов не нашли, а только бы ведала матушка, что я здравствую.
Неточные совпадения
― Он копошится и приговаривает по-французски скоро-скоро и, знаешь, грассирует: «Il faut le battre le fer, le broyer, le pétrir…» [«Надо ковать железо, толочь его, мять…»] И я от страха захотела проснуться, проснулась… но я проснулась во сне. И стала
спрашивать себя, что это значит. И Корней мне говорит: «родами, родами умрете, родами,
матушка»… И я проснулась…
Когда я потом
спрашивал у Натальи Савишны о последних минутах
матушки, вот что она мне сказала:
Кабанова. Ты бы, кажется, могла и помолчать, коли тебя не
спрашивают. Не заступайся,
матушка, не обижу, небось! Ведь он мне тоже сын; ты этого не забывай! Что ты выскочила в глазах-то поюлить! Чтобы видели, что ли, как ты мужа любишь? Так знаем, знаем, в глазах-то ты это всем доказываешь.
И
спрашиваю я их: зачем вы, батюшка и
матушка, мне кланяетесь?
Вообще это был необыкновенно деятельный и увертливый человек, проникший в самую глубь кляузы, ни в чем не сомневавшийся и никакого вопроса не оставлявший без немедленного ответа.
Спросит, бывало,
матушка: