Неточные совпадения
— Постой, постой маленько, Яким Прохорыч, — молвила Аксинья Захаровна, подавая Стуколову чашку чая. — Вижу, о чем твоя беседа будет… Про святыню станешь
рассказывать… Фленушка! Подь кликни сюда
матушку Манефу. Из самого, мол, Иерусалима приехал гость, про святые места
рассказывать хочет… Пусть и Евпраксеюшка придет послушать.
Долго
рассказывала она Алексею, как
матушка Манефа, воротясь из Осиповки с именин Аксиньи Захаровны, ни с того ни с сего слегла и так тяжко заболела, что с минуты на минуту ожидали ее кончины, — уж теплая вода готова была обмывать тело покойницы.
—
Расскажи ты мне, Алексей Трифоныч,
расскажи, родной, как поживают они, мои ластушки, как времечко коротают красавицы мои ненаглядные? — пригорюнясь, спрашивала она гостя, сидевшего за большой сковородкой яичницы-глазуньи. — Как-то они, болезные мои, у батюшки в дому взвеселяются, поминают ли про нашу обитель, про
матушек да про своих советных подружек?
— Так с Богом! Поднимайтесь в путь, Господь вас храни, — решила игуменья. — Смотри же, Аркадьюшка, все
расскажи матушке Юдифи, что я тебе наказывала, не забудь чего. Да чтобы со всеми ихними матерями беспременно на Петров день к нам пожаловала… Слышишь?
Иссуши меня, Господи, до макова зернышка, коль не
расскажу я про все твои проказы
матушке!..
Пригрозила она, что себя не пожалеет, а всю подноготную
расскажет и
матушке Манефе, и Патапу Максимычу, и Аксинье Захаровне, и по всей обители разблаговестит про шашни его с Прасковьей Патаповной…
— А вы бы песенку спели, — сказала Никитишна. — Мирскую нельзя, так псáльму бы. Ты, Марьюшка, чтó так сидишь?.. Чего не поешь?.. Мастерица ты псальмы-то петь… Опять же и ты, Варюша, знаю, голубка, что у
матушки Юдифы пение тобой держится… Пойте-ка, девицы!.. Не то сказочку какую
рассказали бы… Это, чать, за грех в обителях не ставят? Аль и сказочку-то грешно сказать?
— Ну, не водится так не водится, — продолжала Никитишна. — Да постой, Фленушка, постой!.. Ты у меня не таранти! Что сбиваешь старуху? Разве здесь одни обительские девицы? Есть и мирские. Сем-ка спрошусь я у
матушки, не дозволит ли сказку вам
рассказать.
— Повремени,
матушка, — отирая слезы, молвила Фленушка. — Потерпи немножко. Скоро, скоро все
расскажу. Все, все. А теперь… Вон
матушка Юдифа идет, — прибавила она, взглянув в окошко. — Как при ней говорить… Погоди немножко, всю душу раскрою тебе…
Борис. Батюшку она ведь невзлюбила за то, что он женился на благородной. По этому-то случаю батюшка с матушкой и жили в Москве.
Матушка рассказывала, что она трех дней не могла ужиться с родней, уж очень ей дико казалось.
Я не присутствовал при их свидании, но за столом
матушка рассказывала отцу, что эта княгиня Засекина ей кажется une femme très vulgaire, [Женщиной весьма вульгарной (фр.).] что она очень ей надоела своими просьбами ходатайствовать за нее у князя Сергия, что у ней все какие-то тяжбы и дела — des vilaines affaires d’argent [Гадкие денежные дела (фр.).] — и что она должна быть великая кляузница.
— Гоф-интендантши Пасмуровой, — повторил я, припоминая, что мне еще
матушка рассказывала что-то такое о гоф-интендантше Пасмуровой как о большой, по-тогдашнему, барыне.
Неточные совпадения
Случилось дело дивное: // Пастух ушел; Федотушка // При стаде был один. // «Сижу я, — так
рассказывал // Сынок мой, — на пригорочке, // Откуда ни возьмись — // Волчица преогромная // И хвать овечку Марьину! // Пустился я за ней, // Кричу, кнутищем хлопаю, // Свищу, Валетку уськаю… // Я бегать молодец, // Да где бы окаянную // Нагнать, кабы не щенная: // У ней сосцы волочились, // Кровавым следом,
матушка. // За нею я гнался!
Молодая жена его, как
рассказывал Венден, — он был женат полгода, — была в церкви с
матушкой и, вдруг почувствовав нездоровье, происходящее от известного положения, не могла больше стоять и поехала домой на первом попавшемся ей лихаче-извозчике.
Наталья Савишна, которая всю ночь 11 апреля провела в спальне
матушки,
рассказывала мне, что, написав первую часть письма, maman положила его подле себя на столик и започивала.
— Очень рад вас видеть, мы были старые знакомые и друзья с вашей
матушкой. Видал вас мальчиком и офицером потом. Ну, садитесь,
расскажите, чем могу вам служить. Да, да, — говорил он, покачивая стриженой седой головой в то время, как Нехлюдов
рассказывал историю Федосьи. — Говорите, говорите, я всё понял; да, да, это в самом деле трогательно. Что же, вы подали прошение?
Между прочим, и по моему поводу, на вопрос
матушки, что у нее родится, сын или дочь, он запел петухом и сказал: «Петушок, петушок, востёр ноготок!» А когда его спросили, скоро ли совершатся роды, то он начал черпать ложечкой мед — дело было за чаем, который он пил с медом, потому что сахар скоромный — и, остановившись на седьмой ложке, молвил: «Вот теперь в самый раз!» «Так по его и случилось: как раз на седьмой день маменька распросталась», —
рассказывала мне впоследствии Ульяна Ивановна.