Неточные совпадения
Волга — рукой подать. Что мужик в неделю наработает, тотчас на пристань везет, а поленился — на соседний базар. Больших барышей ему не нажить; и за Волгой не всяк в «тысячники» вылезет, зато, как ни плоха работа, как работников в семье ни мало, заволжанин
век свой сыт, одет, обут, и податные за ним не стоят. Чего ж еще?.. И за то слава те, Господи!.. Не всем же в золоте ходить, в руках серебро носить, хоть и каждому русскому
человеку такую судьбу няньки да мамки напевают, когда еще он в колыбели лежит.
Ведь мать хоть и пьяная и безумная, а высоко руку подымет, да не больно опустит, чужой же
человек колотит дитя, не рассудя, не велика, дескать, беда, хоть и калекой станет
век доживать.
Родители были честные
люди, хоть не тысячники, а прожили
век свой в хорошем достатке.
Душ пять на своем
веку из огня выхватил да из Волги
человек семь.
— Ах, Грунюшка моя, Грунюшка! — говорил глубоко растроганный Патап Максимыч, обнимая девушку и нежно целуя ее. — Ангельская твоя душенька!.. Отец твой с матерью на небесах взыграли теперь!.. И аще согрешили в чем перед Господом, искупила ты грехи родительские. Стар я
человек, много всего на
веку я видал, а такой любви к ближнему, такой жалости к малым сиротам не видывал, не слыхивал… Чистая, святая твоя душенька!..
Сами
век по гулянкам, а доброму
человеку зло.
По всему было видно, что
человек этот много видал на своем
веку, а еще больше испытал треволнений всякого рода.
И чудное дело, — прибавил он, — сколько стран, сколько земель исходил я на своем
веку, а такой слепоты в
людях, как здесь, нигде не видывал!
Люди живут — хоть бы Ветлугу взять — беднота одна, лес рубят, луб дерут, мочало мочат, смолу гонят — бьются, сердечные,
век свой за тяжелой работой: днем недоедят, ночью недоспят…
В безмолвной тиши не станет того
человека, и его могила на
веки веков останется никому не известною.
— Все по церкви, — отвечал дядя Онуфрий. — У нас по всей Лыковщине староверов спокон
веку не важивалось. И деды и прадеды — все при церкви были. Потому
люди мы бедные, работные, достатков у нас нет таких, чтобы староверничать. Вон по раменям, и в Черной рамени, и в Красной, и по Волге, там, почитай, все старой веры держатся… Потому — богачество… А мы что?..
Люди маленькие, худые, бедные… Мы по церкви!
— Вранью да небылицам короткий
век, а эта правда от старинных
людей до нас дошла. Отцы, деды про нее нам сказывали, и песни такие про нее поются у нас… Значит, правда истинная.
Кто изведал в ней все «сокровенные места», где живут и долго еще будут жить «
люди под скрытием», кинувшие постылую родину «сходцы», доживающие
век свой в незнаемых миру дебрях, вдали от
людей, от больших городов и селений?..
— Ну! Заговори с тобой, тотчас доберешься до антихриста, — сказал Колышкин. — Каки последни времена?.. До нас
люди жили не ангелы, и после нас не черти будут. Правда с кривдой спокон
века одним колесом по миру катятся.
Смуты и войны XVII
века в корень расшатали народное хозяйство; неизбежным последствием явилось множество
людей, задолжавших в казну и частным
людям.
К тому же дело наше женское — слабое, недаром в
людях говорится: «сорок лет — бабий
век».
— Самому мне где примечать?.. А по
людям говор нехорош ходит, — отвечал Пантелей. — Кого ни спроси, всяк про Дюкова скажет, что
век свой на воровских делах стоит.
— Сызмальства середь скитов живу, — продолжал Патап Максимыч, — сколько на своем
веку перезнал я этих иноков да инокинь, ни единой путной души не видывал. Нашел было хорошего старца, просто тебе сказать — свят
человек, — и тот мошенником оказался. Красноярского игумна, отца Михаила, знавал?
— Хоть мы с тобой
век бранимся, а угол тебе у брата всегда готов, — сказал Патап Максимыч. — Бери заднюю, и моленная в твоей, значит, будет власти, поколь особого дома на задах тебе не поставлю. Егозу свою привози, Фленушку-то… Еще кого знаешь,
человек с пяток прихвати. Авось сыты будете.
— Над старыми книгами
век свой корпят, — продолжала та, — а не знают, ни что творят, ни что говорят… Верь мне, красавица, нет на сырой земле ни единой былиночки, котора бы на пользу
человекам не была создана. Во всякой травке, во всяком цветочке великая милость Господня положена… Исполнена земля дивности его, а любви к
человекам у него, света, меры нет… Мы ль не грешим, мы ли злобой да кривдой не живем?.. А он, милосердный, все терпит, все любовью своей покрывает…
— «Жития нашего время яко вода на борзе течет, дние лет наших яко дым в воздусе развеваются, вмале являются и вскоре погибают. Мнози борются страсти со всяким
человеком и колеблют душами. Яко же волны морские — житейские сласти, и похоти, и желания восстают на душе… О человече! Что твориши несмысленне, погубляеши время свое спасительное, непрестанно весь
век живота твоего, телу своему угождая? Что хощеши?..»
Тот у них за
человека не почтен, кто хоть раз на
веку по гривне за рубль не платил… подлецы!..
До старости, сударик мой, дожила, много на своем
веку людей перевидала.
Неточные совпадения
Что с великаном поделает // Хилый, больной
человек? // Нужны тут силы железные, // Нужен не старческий
век!
Г-жа Простакова. Простил! Ах, батюшка!.. Ну! Теперь-то дам я зорю канальям своим
людям. Теперь-то я всех переберу поодиночке. Теперь-то допытаюсь, кто из рук ее выпустил. Нет, мошенники! Нет, воры!
Век не прощу, не прощу этой насмешки.
Г-жа Простакова (к гостям). Одна моя забота, одна моя отрада — Митрофанушка. Мой
век проходит. Его готовлю в
люди.
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить на свете слюбится. Не
век тебе, моему другу, не
век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.) С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые
люди увидят, что мама и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)
Г-жа Простакова. Старинные
люди, мой отец! Не нынешний был
век. Нас ничему не учили. Бывало, добры
люди приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца отдать в школу. К статью ли, покойник-свет и руками и ногами, Царство ему Небесное! Бывало, изволит закричать: прокляну ребенка, который что-нибудь переймет у басурманов, и не будь тот Скотинин, кто чему-нибудь учиться захочет.