Дочка еще была у Гаврилы Маркелыча — детище моленое, прошеное и страстно, до безумия
любимое матерью. И отец до Маши ласков бывал, редко когда пожурит ее. Да правду сказать, и журить-то ее было не за что. Девочка росла умненькая, добрая, послушная, а из себя такая красавица, каких на свете мало родится. Заневестилась Марья Гавриловна, семнадцатый годок ей пошел, стал Гаврила Маркелыч про женихов думать-гадать.
Неточные совпадения
Только!.. Вот и все вести, полученные Сергеем Андреичем от отца с
матерью, от
любимой сестры Маринушки. Много воды утекло с той поры, как оторвали его от родной семьи, лет пятнадцать и больше не видался он со сродниками, давно привык к одиночеству, но, когда прочитал письмо Серапиона и записочку на свертке, в сердце у него захолонуло, и Божий мир пустым показался… Кровь не вода.
Не приходят Алексею на ум ни погорелый отец, ни
мать, душу свою положившая в сыновьях своих, ни сестры, ни
любимый братец Саввушка…
Мысль о сиротстве, об одиночестве, о том, что по смерти
матери останется она всеми покинутою, что и
любимый ею еще так недавно Алексей тоже покинет ее, эта мысль до глубины взволновала душу Насти…
Приехала и Марья головщица со всем правым клиросом,
мать Виринея,
мать Таифа… Еще собралось несколько
матерей… Сама Манефа порывалась ехать, хотелось ей проводить на вековечное жилье
любимую племянницу, да сил у нее недостало.
В лесах на севере в тот день первый оратай русской земли вспоминался,
любимый сын Матери-Сырой Земли, богатырь, крестьянством излюбленный, Микула Селянинович, с его сошкой дорогá чёрна дерева, с его гужиками шелкóвыми, с омешиком [Омéжь — сошник, лемех — часть сохи. Присóшек то же, что полица — железная лопаточка у сохи, служащая для отвалу земли.] серебряным, с присóшками красна золота.
— Стары
матери мне сказывали, что была ты у отца с
матерью дитя
любимое, балованное, что до иночества была ты развеселая — что на уме у тебя только песни да игры бывали… Видно, и я в тебя, матушка, — усмехнувшись, сказала Фленушка.
Слышатся в них и глухой, перекатный шум родных лесов, и тихий всплеск родных волн, и веселые звуки весенних хороводов, и последний замирающий лепет родителя, дающего детям предсмертное благословение, и сладкий шепот впервые
любимой девушки, и нежный голос
матери, когда, бывало, погруженная в думу о судьбе своего младенца, заведет она тихую, унылую песенку над безмятежной его колыбелью…
По селам бабы воют, по деревням голосят; по всем по дворам ребятишки ревут, ровно во всяком дому по покойнику. Каждой
матери боязно, не отняли б у нее сынишка
любимого в ученье заглазное. Замучат там болезного, заморят на чужой стороне, всего-то натерпится, со всяким-то горем спознается!.. Не ученье страшно — страшна чужедальняя сторона непотачливая, житье-бытье под казенной кровлею, кусок хлеба, не
матерью печенный, щи, не в родительской печи сваренные.
И вновь из красного солнца любовные речи Ярилы несутся: «Ох ты гой еси, Мать-Сыра Земля! Разукрасил я тебя красотою, народила ты милых детушек число несметное, полюби меня пуще прежнего, породишь от меня детище
любимое».
Плачется Мать-Сыра Земля: «Не жалеешь ты, Ярило, меня, бедную, не жалеешь, светлый Боже, детей своих!.. Пожалей хоть
любимое детище, что на речи твои громовые отвечал тебе вещим словом, речью крылатою… И наг он и слаб — сгинуть ему прежде всех, когда лишишь нас тепла и света…»
Брызнул Ярило на камни молоньей, облил палючим взором деревья дубравные. И сказал Матери-Сырой Земле: «Вот я разлил огонь по камням и деревьям. Я сам в том огне. Своим умом-разумом человек дойдет, как из дерева и камня свет и тепло брать. Тот огонь — дар мой
любимому сыну. Всей живой твари будет на страх и ужас, ему одному на службу».
После этого, как, бывало, придешь на верх и станешь перед иконами, в своем ваточном халатце, какое чудесное чувство испытываешь, говоря: «Спаси, господи, папеньку и маменьку». Повторяя молитвы, которые в первый раз лепетали детские уста мои за
любимой матерью, любовь к ней и любовь к богу как-то странно сливались в одно чувство.
Неточные совпадения
Живя старою жизнью, она ужасалась на себя, на свое полное непреодолимое равнодушие ко всему своему прошедшему: к вещам, к привычкам, к людям, любившим и любящим ее, к огорченной этим равнодушием
матери, к милому, прежде больше всего на свете
любимому нежному отцу.
В числе
любимых занятий Сережи было отыскиванье своей
матери во время гулянья.
Сережа, сияя глазами и улыбкой и держась одною рукой за
мать, другою за няню, топотал по ковру жирными голыми ножками. Нежность
любимой няни к
матери приводила его в восхищенье.
Паратов. Мне не для любопытства, Лариса Дмитриевна, меня интересуют чисто теоретические соображения. Мне хочется знать, скоро ли женщина забывает страстно
любимого человека: на другой день после разлуки с ним, через неделю или через месяц… имел ли право Гамлет сказать
матери, что она «башмаков еще не износила» и так далее…
Клим заглянул в дверь: пред квадратной пастью печки, полной алых углей, в низеньком,
любимом кресле
матери, развалился Варавка, обняв
мать за талию, а она сидела на коленях у него, покачиваясь взад и вперед, точно маленькая. В бородатом лице Варавки, освещенном отблеском углей, было что-то страшное, маленькие глазки его тоже сверкали, точно угли, а с головы
матери на спину ее красиво стекали золотыми ручьями лунные волосы.