Манефа, напившись чайку с изюмом, — была великая постница, сахар почитала скоромным и сроду не употребляла его, — отправилась в свою комнату и там стала расспрашивать Евпраксию о порядках в братнином доме: усердно ли Богу молятся, сторого ли посты соблюдают, по скольку кафизм в день она прочитывает; каждый ли праздник службу правят, приходят ли на службу сторонние, а затем
свела речь на то, что у них в скиту большое расстройство идет из-за епископа Софрония, а другие считают новых архиереев обли́ванцами и слышать про них не хотят.
Неточные совпадения
— Только-то? — сказала Фленушка и залилась громким хохотом. — Ну, этих пиров не бойся, молодец. Рукобитью на них не бывать! Пусть их теперь праздничают, — а лето придет, мы запразднуем: тогда на нашей улице праздник будет… Слушай: брагу для гостей не доварят, я тебя
сведу с Настасьей. Как от самой от нее услышишь те же
речи, что я переносила, поверишь тогда?.. А?..
У Насти от сердца отлегло. Сперва думала она, не узнала ль чего крестнинькая. Меж девками за Волгой, особенно в скитах, ходят толки, что иные старушки по каким-то приметам узнают, сохранила себя девушка аль потеряла. Когда Никитишна, пристально глядя в лицо крестнице, настойчиво спрашивала, что с ней поделалось, пришло Насте на ум, не умеет ли и Никитишна девушек отгадывать. Оттого и смутилась. Но, услыхав, что крестная
речь завела о другом, тотчас оправилась.
— Ты знаешь, каково мне, крестнинька. Я тебе сказывала, — шепотом ответила Настя. — Высижу вечер, и завтра все праздники высижу; а веселой быть не смогу… Не до веселья мне, крестнинька!.. Вот еще знай: тятенька обещал целый год не поминать мне про этого. Если слово забудет да при мне со Снежковыми на сватовство
речь сведет, таких чудес натворю, что, кроме сраму, ничего не будет.
Ни жива ни мертва сидела Настя. Аграфена Петровна
заводила с ней
речь о том, о другом, ничего та не слыхала, ничего не понимала и на каждое слово отвечала невпопад.
Провожая Снежковых, Патап Максимыч не только не повел
речи про сватовство, но даже намека не сделал, а когда на прощанье Данило Тихоныч
завел было
речь о том, Патап Максимыч сказал ему...
— Писано было ему, старому псу, подробно все писано: и как у ворот подольше держать, и какую службу справить, и как принять, и что говорить, и про рыбную пищу писано, и про баню, про все. Прямехонько писано, чтоб, окроме золотого песку, никаких
речей не
заводил. А он — гляди-ка ты!
— То-то и есть, — внушительно молвила Манефа, — коль мирских пустых
речей не переслушаешь, так нечего и разговоры с проезжими
заводить… Не погневайся, мать Евсталия.
Накануне Манефина отъезда
завела было
речь Фленушка, чтоб отпустили Настю с Парашей в обитель гостить да кстати уж и поговеть Великим постом.
Идет двором обительским, черницы на мóлодца поглядывают; молоды белицы с удáлого не
сводят глаз. На пригожество Алексеево дивуются, сами меж собой таковы
речи поговаривают: «Откуда, из каких местов такой молодчик появился, чей таков, зачем к нам пожаловал?..»
— Тебе бы того старца напоить, накормить и всем упокоить, — сказала она, — а пустых
речей с ним не
заводить… Да, друг, — немного помолчав, сказала Манефа, обращаясь к Василью Борисычу, — недолго, недолго пожить нам в обителях!.. Запустеет свято место!..
Сестры от себя принимались у него кой-что выведывать, про чапуринских девиц пытались
речь заводить — только цыкнул на них Алексей.
А потом, как сойдутся на всполье хороводы
водить, либо песни играть, иной бахвал захохочет, да еще зазорную
речь поведет.
— Пустых
речей говорить тебе не приходится, — отрезал тысячник. — Не со вчерашнего дня хлеб-соль
водим. Знаешь мой обычай — задурят гости да вздумают супротив хозяйского хотенья со двора долой, найдется у меня запор на ворота… И рад бы полетел, да крылья подпешены [Подпешить — сделать птицу пешею посредством обрезки крыльев.]. Попусту разговаривать нечего: сиди да гости, а насчет отъезда из головы выкинь.
Про скиты
речь поведет, про Белую Криницу, зачнет путем,
сведет на смехово́е дело, пойдет балагурить насчет беглого священства да австрийского архиерейства, насчет келейного жития, уставов, поверий, скитских преданий…
Усадила Юдифа Василья Борисыча в почетный угол, угощает его и чаем и сластями,
заводит с ним
речи про австрийских архиереев.
Надо, чтоб и за псалтырью горазда была, и ходила бы чистенько, и за столом бы, что ли, аль на беседе умела разговоры
водить, не клала бы глупыми
речами покора на нашу обитель…
— Ты на
речь навела, а я
речь завела, теперь тебе слушать, а
речь твоя впереди, — отрезала Фленушка.
— Ты плачешь, матушка!.. — сквозь слезы лепетала, прижимаясь к Манефе, Фленушка. — Вот какая я злая, вот какая я нехорошая!.. Огорчила матушку, до слез довела… Прости меня, глупую!.. Прости, неразумную!.. Полно же, матушка, полно!.. Утоли сердце, успокой себя… Не стану больше глупых
речей заводить, никогда из воли твоей я не выйду… Вечно буду в твоем послушанье. Что ни прикажешь, все сделаю по-твоему…
Проводив Патапа Максимыча и кума Ивана Григорьича, Фленушка с Парашей ушли в свою горницу. Василий Борисыч с глазу на глаз с Манефой остался. Стал он подъезжать к ней с
речами угодливыми, стараясь смягчить утреннюю размолвку.
— А коль мудрено, так и
речей не
заводи, — сказала Фленушка и вдруг, ровно туча, нахмурилась, закинула за спину руки и стала тяжелыми шагами взад и вперед расхаживать по горнице. Глаза у нее так и горели.
Неточные совпадения
Кличет старосту // И
заводит с ним
речь окольную;
Хотя в ее косвенных взглядах я читал что-то дикое и подозрительное, хотя в ее улыбке было что-то неопределенное, но такова сила предубеждений: правильный нос
свел меня с ума; я вообразил, что нашел Гётеву Миньону, это причудливое создание его немецкого воображения, — и точно, между ими было много сходства: те же быстрые переходы от величайшего беспокойства к полной неподвижности, те же загадочные
речи, те же прыжки, странные песни…
Ей-ей! не то, чтоб содрогнулась // Иль стала вдруг бледна, красна… // У ней и бровь не шевельнулась; // Не сжала даже губ она. // Хоть он глядел нельзя прилежней, // Но и следов Татьяны прежней // Не мог Онегин обрести. // С ней
речь хотел он
завести // И — и не мог. Она спросила, // Давно ль он здесь, откуда он // И не из их ли уж сторон? // Потом к супругу обратила // Усталый взгляд; скользнула вон… // И недвижим остался он.
— Хорошо, — продолжал непонятную
речь старик, не
сводя глаз, в глубине которых поблескивала усмешка дружелюбного расположения духа.
— А вы думали нет? Подождите, я и вас
проведу, — ха, ха, ха! Нет, видите ли-с, я вам всю правду скажу. По поводу всех этих вопросов, преступлений, среды, девочек мне вспомнилась теперь, — а впрочем, и всегда интересовала меня, — одна ваша статейка. «О преступлении»… или как там у вас, забыл название, не помню. Два месяца назад имел удовольствие в «Периодической
речи» прочесть.