Неточные совпадения
«Вот гостя господь
послал: знакомому черту подарить,
так назад отдаст, — подумал хозяин, ошеломленный
таким неожиданным ответом. — Вот тебе и сват. Ни с которого краю к нему
не подойдешь. То ли бы дело выпили, разговорились, — оно все само бы и наладилось, а теперь разводи бобы всухую. Ну, и сват, как кривое полено:
не уложишь ни в какую поленницу».
— Особенное тут дело выходит, Тарас Семеныч. Да…
Не спросился Емельян-то, видно, родителя. Грех тут большой вышел… Там еще, на заводе, познакомился он с одною девицей… Ну, а она
не нашей веры, и жениться ему нельзя, потому как или ему в православные
идти, или ей в девках сидеть.
Так это самое дело и затянулось: ни взад ни вперед.
Уходя от Тараса Семеныча, Колобов тяжело вздохнул. Говорили по душе, а главного-то он все-таки
не сказал. Что болтать прежде времени? Он
шел опять по Хлебной улице и думал о том, как здесь все переменится через несколько лет и что главною причиной перемены будет он, Михей Зотыч Колобов.
Можно себе представить общее удивление. Писарь настолько потерялся, что некоторое время
не мог выговорить ни одного слова. Да и все другие точно онемели. Вот
так гостя бог
послал!..
Не успели все опомниться, а мудреный гость уже в дверях.
— Вот умница! — похвалил гость. — Это и мне
так впору догадаться… Ай да молодец писарь, хоть на свадьбу и
не звали!..
Не тужи, потом позовут, да сам
не пойдешь: низко будет.
— Ну,
пошел огород городить…
Так не омманешь?
Галактион слушал эту странную исповедь и сознавал, что Харитина права. Да, он отнесся к ней по-звериному и, как настоящий зверь, схватил ее давеча. Ему сделалось ужасно совестно. Женатый человек, у самого две дочери на руках, и вдруг кто-нибудь будет так-то по-звериному хватать его Милочку… У Галактиона даже
пошла дрожь по спине при одной мысли о
такой возможности. А чем же Харитина хуже других? Дома
не у чего было жить, вот и выскочила замуж за первого встречного. Всегда
так бывает.
— Молодой человек, постарайся, — наставительно говорил Луковников покровительствовавший Галактиону, — а там видно будет… Ежели в отца
пойдешь,
так без хлеба
не останешься.
Эта новость была отпразднована у Стабровского на широкую ногу. Галактион еще в первый раз принимал участие в
таком пире и мог только удивляться, откуда берутся у Стабровского деньги. Обед стоил на плохой конец рублей триста, — сумма, по тугой купеческой арифметике, очень солидная. Ели, пили, говорили речи, поздравляли друг друга и в заключение
послали благодарственную телеграмму Ечкину. Галактион, как ни старался
не пить, но это было невозможно. Хозяин
так умел просить, что приходилось только пить.
Он долго стоял на подъезде, слегка пошатываясь и
не зная, куда ему
идти с
таким настроением.
— Да
так… Вот ты теперь ешь пирог с луком, а вдруг протянется невидимая лапа и цап твой пирог. Только и видел… Ты пасть-то раскрыл, а пирога уж нет.
Не понимаешь? А дело-то к тому
идет и даже весьма деликатно и просто.
— У Стабровских англичанка всем делом правит, — объяснила Анна, — тоже, говорят, злющая. Уж
такие теперь дела
пошли в Заполье, что и ума
не приложить. Все умнее да мудренее хотят быть.
— А ежели я его люблю, вот этого самого Галактиона? Оттого я женил за благо время и денег
не дал, когда в отдел он
пошел… Ведь умница Галактион-то, а когда в силу войдет,
так и никого бояться
не будет. Теперь-то вон как в нем совесть ходит… А тут еще отец ему спуску
не дает. Так-то, отче!
— Что я
такое? Ни девка, ни баба, ни мужняя жена, — говорила Харитина в каком-то бреду. — А мужа я ненавижу и ни за что
не пойду к нему! Я выходила замуж
не за арестанта!
—
Так вот я с удовольствием помог бы ей… на первое время, конечно. К отцу она тоже
не пойдет.
— Я знаю ее характер:
не пойдет… А поголодает, посидит у хлеба без воды и выкинет какую-нибудь глупость. Есть тут один адвокат, Мышников,
так он давно за ней ухаживает. Одним словом, долго ли до греха?
Так вот я и хотел предложить с своей стороны… Но от меня-то она
не примет. Ни-ни! А ты можешь
так сказать, что много был обязан Илье Фирсычу по службе и что мажешь по-родственному ссудить. Только требуй с нее вексель, a то догадается.
Ведь никто
не пойдет судиться из-за пятачка и терять время, а
таких пятачков набегало при расчетах тысячи.
— О тебе же заботился. В самом деле, Харитина, будем дело говорить. К отцу ты
не пойдешь, муж ничего
не оставил, надо же чем-нибудь жить? А тут еще подвернутся добрые люди вроде Ечкина. Ведь оно всегда
так начинается: сегодня смешно, завтра еще смешнее, а послезавтра и поправить нельзя.
Заветная мечта Галактиона исполнялась. У него были деньги для начала дела, а там уже все
пойдет само собой. Ему ужасно хотелось поделиться с кем-нибудь своею радостью, и
такого человека
не было. По вечерам жена была пьяна, и он старался уходить из дому. Сейчас он шагал по своему кабинету и молча переживал охватившее его радостное чувство. Да, целых четыре года работы, чтобы получить простой кредит. Но это было все, самый решительный шаг в его жизни.
—
Так,
так… То-то нынче добрый народ
пошел: все о других заботятся, а себя забывают. Что же, дай бог… Посмотрел я в Заполье на добрых людей… Хорошо. Дома понастроили новые, магазины с зеркальными окнами и все перезаложили в банк. Одни строят, другие деньги на постройку дают — чего лучше? А тут еще: на, испей дешевой водочки… Только вот как с закуской будет? И ты тоже вот добрый у меня уродился: чужого
не жалеешь.
— Ничего,
не беспокойся, — уверял Мышников. — Коли на то
пошло,
так мы свою газету откроем… Одним словом, вздор, и
не стоит говорить.
Пароход мог отправиться только в конце апреля. Кстати, Харитина назвала его «Первинкой» и любовалась этим именем, как ребенок, придумавший своей новой игрушке название. Отвал был назначен ранним утром, когда на пристанях собственно публики
не было.
Так хотел Галактион. Когда пароход уже отвалил и сделал поворот, чтобы
идти вверх по реке, к пристани прискакал какой-то господин и отчаянно замахал руками. Это был Ечкин.
Из «мест
не столь отдаленных» Полуянов
шел целый месяц, обносился, устал, изнемог и все-таки был счастлив. Дорогой ему приходилось питаться чуть
не подаянием. Хорошо, что Сибирь — золотое дно, и «странного» человека везде накормят жальливые сибирские бабы. Впрочем, Полуянов
не оставался без работы: писал по кабакам прошения, солдаткам письма и вообще представлял своею особой походную канцелярию.
— У меня, брат, было строго. Еду по уезду, как грозовая пуча
идет. Трепет!.. страх!.. землетрясенье!.. Приеду куда-нибудь, взгляну, да что тут говорить! Вот ты и миллионер, а
не поймешь, что
такое был исправник Полуянов. А попа Макара я все-таки в бараний рог согну.
— Уж
так бы это было хорошо, Илья Фирсыч! Другого
такого змея и
не найти, кажется. Он да еще Галактион Колобов — два сапога пара. Немцы там, жиды да поляки — наплевать, — сегодня здесь насосались и отстали, а эти-то свои и никуда
не уйдут. Всю округу корчат, как черти мокрою веревкой. Что дальше, то хуже. Вопль от них
идет.
Так и режут по живому мясу. Что у нас только делается, Илья Фирсыч! И что обидно: все по закону, — комар носу
не подточит.
— Господи, что прежде-то было, Илья Фирсыч? — повторял он, качая головой. — Разве это самое кто-нибудь может понять?.. Таких-то и людей больше
не осталось. Нынче какой народ
пошел: троюродное наплевать — вот и вся музыка. Настоящего-то и нет. Страху никакого, а каждый норовит только себя выше протчих народов оказать. Даже невероятно смотреть.
Все мысли и чувства Аграфены сосредоточивались теперь в прошлом, на том блаженном времени, когда была жива «сама» и дом стоял полною чашей.
Не стало «самой» — и все
пошло прахом. Вон какой зять-то выворотился с поселенья. А все-таки зять, из своего роду-племени тоже
не выкинешь. Аграфена являлась живою летописью малыгинской семьи и свято блюла все, что до нее касалось. Появление Полуянова с особенною яркостью подняло все воспоминания, и Аграфена успела, ставя самовар, всплакнуть раз пять.
— Да ты мне
не заговаривай зубов! Мне ведь на свои глаза свидетелей
не надо… Ежели ты в других зятьев
пойдешь,
так ведь я и на тебя управу найду. Я, брат, теперь все равно, как медведь, которого из берлоги подняли.
Полуянов скромно отмахивался, как лицо заинтересованное. Выходило настоящее похмелье в чужом пиру. Да и
так он
не посоветовал бы
посылать Ечкина для переговоров. Как раз он получит деньги, да себе в карман и положит, как было с стеариновой фабрикой. Хороший человек, а деньги показывать нельзя.
— Ох, боговы работнички, нехорошо! — шамкал он. — Привел господь с ручкой
идти под чужими окнами… Вот до чего лакомство-то доводит! Видно, который и богат мужик, да без хлеба —
не крестьянин. Так-то, миленькие!.. Ох, нужда-то выучит, как калачи едят!
— А плохо, Михей Зотыч. Как попадья померла,
так и
пошло все вверх дном. Теперь вон голод… При попадье-то о голоде и
не слыхивали, а как она померла…
— Я знаю, что вы меня
не любите… да, — выговорила она, наконец, делая над собой усилие, — и
не пошли бы, если б я сама вас пригласила. А мне
так нужно вас видеть.