Неточные совпадения
Это замечание поставило хозяина в тупик: обидеться или поворотить на шутку? Вспомнив про дочерей, он только замычал. Ответил бы Харитон Артемьич, — ох, как тепленько бы ответил! — да лиха беда, по рукам и ногам связан.
Провел он дорогого гостя в столовую, где уже
был накрыт стол, уставленный винами и закусками.
Михей Зотыч
был один, и торговому дому Луковникова приходилось иметь с ним немалые дела, поэтому приказчик сразу вытянулся в струнку, точно по нему выстрелили. Молодец тоже
был удивлен и во все глаза смотрел то на хозяина, то на приказчика. А хозяин шел, как ни в чем не бывало, обходя бунты мешков, а потом маленькою дверцей
провел гостя к себе в низенькие горницы, устроенные по-старинному.
— Вот ращу дочь, а у самого кошки на душе скребут, — заметил Тарас Семеныч,
провожая глазами убегавшую девочку. — Сам-то стар становлюсь, а с кем она жить-то
будет?.. Вот нынче какой народ пошел: козырь на козыре. Конечно, капитал
будет, а только деньгами зятя не купишь, и через золото большие слезы льются.
Старик Колобов зажился в Заполье. Он точно обыскивал весь город. Все-то ему нужно
было видеть, со всеми поговорить, везде побывать. Сначала все дивились чудному старику, а потом привыкли. Город нравился Колобову, а еще больше нравилась река Ключевая. По утрам он почти каждый день уходил купаться, а потом садился на бережок и
проводил целые часы в каком-то созерцательном настроении. Ах, хороша река, настоящая кормилица.
Жених держал себя с большим достоинством и знал все порядки по свадебному делу. Он приезжал каждый день и
проводил с невестой как раз столько времени, сколько нужно — ни больше, ни меньше. И остальных девушек не забывал: для каждой у него
было свое словечко. Все невестины подруги полюбили Галактиона Михеича, а старухи шептали по углам...
Этот Шахма
был известная степная продувная бестия; он любил
водить компанию с купцами и разным начальством. О его богатстве ходили невероятные слухи, потому что в один вечер Шахма иногда проигрывал по нескольку тысяч, которые платил с чисто восточным спокойствием. По наружности это
был типичный жирный татарин, совсем без шеи, с заплывшими узкими глазами. В своей степи он делал большие дела, и купцы-степняки не могли обойти его власти. Он приехал на свадьбу за триста верст.
Постройка новой мельницы отозвалась в Суслоне заметным оживлением, особенно по праздникам, когда гуляли здесь обе вятские артели. Чувствовалось, что делалось какое-то большое дело, и все ждали чего-то особенного.
Были и свои скептики, которые сомневались, выдержит ли старый Колобов, — очень уж большой капитал требовался сразу. В качестве опытного человека и родственника писарь Замараев с большими предосторожностями
завел об этом речь с Галактионом.
Серафима по-своему мечтала о будущем этого клочка земли: у них
будет свой маленький садик, где она
будет гулять с ребенком, потом она
заведет полное хозяйство, чтобы дома все
было свое, на мельничном пруду
будет плавать пара лебедей и т. д.
Бубнов
пил только мадеру и без нее не мог ни двигаться, ни говорить. Шелест женина платья попрежнему его пугал, и больной делал над собой страшное усилие, чтобы куда-нибудь не спрятаться. Для дела он
был совершенно бесполезен, и Галактион являлся к нему только для проформы. Раз Бубнов
отвел его в сторону и со слезами на глазах проговорил...
Эти разговоры кончались обыкновенно тем, что доктор выходил из себя и начинал ругать Мышникова, а если
был трезв, то брал шапку и уходил. Прасковья Ивановна
провожала его улыбавшимися глазами и только качала своею белокурою головкой.
Одним словом, старуха
была куплена и
провела гостя в жилые горницы.
Познакомив с женой, Стабровский
провел гостя прежде всего в классную, где рядом с партой Диди стояла уже другая новенькая парта для Устеньки. На стенах висели географические карты и рисунки, два шкафа заняты
были книгами, на отдельном столике помещался громадный глобус.
Раз Прасковья Ивановна заставила Галактиона
проводить ее в клуб. Это
было уже на святках. Штофф устроил какой-то семейно-танцевальный вечер с туманными картинами, и Прасковья Ивановна непременно желала
быть там. Штофф давно приглашал Галактиона в этот клуб, но он все отказывался под разными предлогами, а тут пришлось ехать поневоле.
Галактион
провел целый день у отца. Все время шел деловой разговор. Михей Зотыч не выдал себя ни одним словом, что знает что-нибудь про сына. Может
быть, тут
был свой расчет, может
быть, нежелание вмешиваться в чужие семейные дела, но Галактиону отец показался немного тронутым человеком. Он помешался на своих мельницах и больше ничего знать не хотел.
Интересно
было бы
свести его с Ечкиным.
Теперь она
была счастлива, что целых две недели могла
проводить с доктором по нескольку часов в день среди самой сближающей обстановки.
Кочетов с удовольствием ехал каждый раз к своей больной и
проводил здесь больше времени, чем
было нужно. Тарас Семеныч встречал его умоляющими глазами, так что доктору делалось даже совестно.
Припоминая «мертвяка», рядом с которым он
провел ночь, Вахрушка долго плевался и для успокоения
пил опять стаканчик за стаканчиком, пока совсем не отлегло от души. Э, наплевать!.. Пусть другие отвечают, а он ничего не знает. Ну, ночевал действительно, ну, ушел — и только. Вахрушке даже сделалось весело, когда он представил себе картину приятного пробуждения других пьяниц в темной.
— Да ты никак с ума спятил?! — закричал старик. — Ведь Анфуса Гавриловна, чай,
была моя жена, — ну, значит, все мое… Я же все
заводил. Кажется, хозяин в дому, а ты пристаешь… Вон!
Приставанья и темные намеки писаря все-таки встревожили Харитона Артемьича, и он вечерком отправился к старичку нотариусу Меридианову, с которым
водил дела. Всю дорогу старик сердился и ругал проклятого писаря. Нотариус
был дома и принял гостя в своем рабочем кабинете.
— Как для чего? А не хочу дурой
быть… Вот Серафима помрет, ты и женишься на другой. Я все обдумала вперед, и меня не
проведешь.
— А затем, сватушка, что три сына у меня. Хотел каждому по меленке оставить, чтобы родителя поминали… Ох, нехорошо!.. Мучники наши в банк закладываются, а мужик весь хлеб на базары
свез. По деревням везде ситцы да самовары пошли… Ослабел мужик. А тут водкой еще его накачивают… Все за легким хлебом гонятся да за своим лакомством. Что только и
будет!..
— Да, да… Ох, повезешь, сынок!.. А поговорка такая: не мой воз — не моя и песенка. Все хлеб-батюшко, везде хлеб… Все им держатся, а остальное-то так. Только хлеб-то от бога родится, сынок… Дар божий… Как бы ошибки не вышло. Ты вот на машину надеешься, а вдруг нечего
будет не только
возить, а и
есть.
Даже старая нянька Матрена, примирившаяся в конце концов с тем, чтобы Устенька жила в ученье у поляков, и та
была сейчас за нее. Что же, известно, что барышня Дидя порченая, ну, а только это самые пустяки. Всего-то дела
свозить в Кунару, там один старичок юродивый всякую болезнь заговаривает.
Главное, скверно
было то, что Мышников, происходя из купеческого рода, знал все тонкости купеческой складки, и его невозможно
было провести, как иногда
проводили широкого барина Стабровского или тягучего и мелочного немца Драке. Прежде всего в Мышникове сидел свой брат мужик, у которого
была одна политика — давить все и всех, давить из любви к искусству.
— Что же это такое
будет, господа? — в отчаянии говорил Луковников гласным, которым доверял. — Мы делаемся какими-то пешками… Мышников всех нас заберет. Вон он и Драке, и Штоффа, и Галактиона Колобова в гласные
проводит… Дохнуть не дадут.
— Да, теперь все
будет зависеть от железной уральской дороги, когда ее
проведут от Перми до Тюмени, — ораторствовал Ечкин. — Вся картина изменится сразу… Вот случай заодно
провести ветвь на Заполье.
— Что «воопче»-то? На винокуренный завод
свезли хлеб, канальи, а потом
будете ждать недорода? Деньги на вине пропили, да на чаях, да на ситцах?
— И
будешь возить по чужим дворам, когда дома угарно. Небойсь стыдно перед детьми свое зверство показывать… Вот так-то, Галактион Михеич! А ведь они, дети-то, и совсем большие вырастут. Вырасти-то вырастут, а к отцу путь-дорога заказана. Ах, нехорошо!.. Жену не жалел, так хоть детей бы пожалел. Я тебе по-стариковски говорю… И обидно мне на тебя и жаль. А как жалеть, когда сам человек себя не жалеет?
—
Будет стеариновые свечи
возить с закрытого завода, — вышучивал Штофф. — Даже можно так и назвать: стеариновая дорога…
Невесту
провожали совершенно неизвестные Галактиону раскольничьи девушки, вырядившиеся в старинные парчовые сарафаны, а одна даже
была в кокошнике.
Скитские старцы ехали уже второй день. Сани
были устроены для езды в лес, некованные, без отводов, узкие и на высоких копыльях. Когда выехали на настоящую твердую дорогу, по которой заводские углепоставщики
возили из куреней на заводы уголь, эти лесные сани начали катиться, как по маслу, и несколько раз перевертывались. Сконфуженная лошадь останавливалась и точно с укором смотрела на валявшихся по дороге седоков.
Устенька в отчаянии уходила в комнату мисс Дудль, чтоб
отвести душу. Она только теперь в полную меру оценила эту простую, но твердую женщину, которая в каждый данный момент знала, как она должна поступить. Мисс Дудль совсем сжилась с семьей Стабровских и рассчитывала, что, в случае смерти старика, перейдет к Диде, у которой могли
быть свои дети. Но получилось другое: деревянную англичанку без всякой причины возненавидел пан Казимир, а Дидя, по своей привычке, и не думала ее защищать.