Неточные совпадения
Такое поведение, конечно, больше всего нравилось Анфусе Гавриловне, ужасно стеснявшейся сначала перед женихом за пьяного
мужа, а теперь жених-то в одну руку с ней все делал и даже сам укладывал спать окончательно захмелевшего тестя. Другим ужасом для Анфусы Гавриловны
был сын Лиодор, от которого она прямо откупалась: даст денег, и Лиодор пропадет на день, на два. Когда он показывался где-нибудь на дворе, девушки сбивались, как овечье стадо, в одну комнату и запирались на ключ.
— Неужто мы здесь
будем жить? — капризно спрашивала она
мужа.
Старшему сыну Серафимы
было уже четыре года, его звали Сережей. За ним следовали еще две девочки-погодки, то
есть родившиеся через год одна после другой. Старшую звали Милочкой, младшую Катей. Как Серафима ни любила
мужа, но трехлетняя, почти без перерыва, беременность возмутила и ее.
— Переедем в город, — все чаще и чаще повторяла Серафима
мужу, — а то совсем деревенские мужики
будем.
Серафима даже заплакала от радости и бросилась к
мужу на шею. Ее заветною мечтой
было переехать в Заполье, и эта мечта осуществилась. Она даже не спросила, почему они переезжают, как все здесь останется, — только бы уехать из деревни. Городская жизнь рисовалась ей в самых радужных красках.
— Это
муж Прасковьи Ивановны, — рекомендовал доктор, считая пульс у больного. — Вот что делает водочка, а какой
был богатырь!
—
Муж? — повторила она и горько засмеялась. — Я его по неделям не вижу… Вот и сейчас закатился в клуб и проиграет там до пяти часов утра, а завтра в уезд отправится. Только и видела… Сидишь-сидишь одна, и одурь возьмет. Тоже живой человек… Если б еще дети
были… Ну, да что об этом говорить!.. Не стоит!
Потом Харитина вдруг замолчала, пригорюнилась и начала смотреть на Галактиона такими глазами, точно видела его в первый раз. Гость
пил чай и думал, какая она славная, вот эта Харитина. Эх, если б ей другого
мужа!.. И понимает все и со всяким обойтись умеет, и развеселится, так любо смотреть.
— А мне что!.. Какая
есть… Старая
буду, грехи
буду замаливать… Ну, да не стоит о наших бабьих грехах толковать: у всех у нас один грех. У хорошего
мужа и жена хорошая, Галактион. Это уж всегда так.
По конкурсным делам Галактиону теперь пришлось бывать в бубновском доме довольно часто. Сам Бубнов по болезни не мог являться в конкурс для дачи необходимых объяснений, да и дома от него трудно
было чего-нибудь добиться. На выручку
мужа являлась обыкновенно сама Прасковья Ивановна, всякое объяснение начинавшая с фразы...
— Она ждет не дождется, когда
муж умрет, чтобы выйти замуж за Мышникова, — объяснила Харитина эту политику. — Понимаешь, влюблена в Мышникова, как кошка. У ней
есть свои деньги, и ей наплевать на мужнины капиталы. Все равно прахом пойдут.
Серафима приехала в Заполье с детьми ночью. Она
была в каком-то особенном настроении. По крайней мере Галактион даже не подозревал, что жена может принимать такой воинственный вид. Она не выдержала и четверти часа и обрушилась на
мужа целым градом упреков.
Заступницами Галактиона явились Евлампия и Харитина. Первая не хотела верить, чтобы
муж был в Кунаре, а вторая старалась оправдать Галактиона при помощи системы разных косвенных доказательств. Ну, если б и съездили в Кунару — велика беда! Кто там из запольских купцов не бывал? Тятеньку Харитона Артемьича привозили прямо замертво.
Да, он
был два раза неправ относительно жены, но и другие
мужья не лучше, а еще хуже.
—
Муж говорил, что, когда умрет, я
буду получать пенсию.
Вечером поздно Серафима получила записку
мужа, что он по неотложному делу должен уехать из Заполья дня на два. Это еще
было в первый раз, что Галактион не зашел проститься даже с детьми. Женское сердце почуяло какую-то неминуемую беду, и первая мысль у Серафимы
была о сестре Харитине. Там Галактион, и негде ему больше
быть… Дети спали. Серафима накинула шубку и пешком отправилась к полуяновской квартире. Там еще
был свет, и Серафима видела в окно, что сестра сидит у лампы с Агнией. Незачем
было и заходить.
Попадья
была строга и держала
мужа в ежовых рукавицах, а тут распинайся для всех, как каторжная.
— И это бывает, — согласилась Арина Матвеевна с тяжелым вздохом. — А то, может, Бубниха-то чем ни на
есть испортила Галактиона. Сперва своего
мужа уходила, а теперь принялась за чужого.
— Идите вы, Галактион Михеич, к жене… Соскучилась она без вас, а мне с вами скучно.
Будет… Как-никак, а все-таки я мужняя жена. Вот
муж помрет, так, может, и замуж выйду.
— Меж
мужем и женой один бог судья, мамаша, а вторая причина… Эх, да что тут говорить! Все равно не поймете. С добром я ехал домой, хотел жене во всем покаяться и зажить по-новому, а она меня на весь город ославила. Кому хуже-то
будет?
— Молода ты, Харитина, — с подавленною тоской повторял Полуянов, с отеческой нежностью глядя на жену. — Какой я тебе
муж был? Так, одно зверство. Если бы тебе настоящего
мужа… Ну, да что об этом говорить! Вот останешься одна, так тогда устраивайся уж по-новому.
Ей делалось жаль и себя, и
мужа, и что-то такое, что не
было изжито.
Даже накануне суда Харитина думала не о
муже, которого завтра
будут судить, а о Галактионе. Придет он на суд или не придет? Даже когда ехала она на суд, ее мучила все та же мысль о Галактионе, и Харитина презирала себя, как соучастницу какого-то непростительного преступления. И все-таки, войдя в залу суда, она искала глазами не
мужа.
А виновник ее одиночества сидел на скамье подсудимых такой несчастный, жалкий, даже не вызывавший в ней прежних добрых чувств, точно он
был далеко-далеко и точно он
был ее
мужем давно-давно.
Потом
был сделан на два часа перерыв. Харитина добилась свидания с
мужем.
Харитина настолько успокоилась, что даже согласилась съездить к
мужу в острог. Полуянов
был мрачен, озлоблен и встретил жену почти враждебно.
— Не понимаешь? Для других я лишенный прав и особенных преимуществ, а для тебя
муж… да. Другие-то теперь радуются, что Полуянова лишили всего, а сами-то еще хуже Полуянова… Если бы не этот проклятый поп, так я бы им показал. Да еще погоди, доберусь!.. Конечно, меня сошлют, а я их оттуда добывать
буду… хха! Они сейчас радуются, а потом я их всех подберу.
Под этим настроением Галактион вернулся домой. В последнее время ему так тяжело
было оставаться подолгу дома, хотя, с другой стороны, и деваться
было некуда. Сейчас у Галактиона мелькнула
было мысль о том, чтобы зайти к Харитине, но он удержался. Что ему там делать? Да и нехорошо…
Муж в остроге, а он
будет за женой ухаживать.
— Видишь ли, в чем дело… да… Она после
мужа осталась без гроша. Имущество все описано. Чем она жить
будет? Самому мне говорить об этом как-то неудобно. Гордая она, а тут еще… Одним словом, женская глупость. Моя Серафима вздумала ревновать. Понимаешь?
Что
было делать Замараеву? Предупредить
мужа, поговорить откровенно с самой, объяснить все Анфусе Гавриловне, — ни то, ни другое, ни третье не входило в его планы. С какой он стати
будет вмешиваться в чужие дела? Да и доказать это трудно, а он может остаться в дураках.
— О тебе же заботился. В самом деле, Харитина,
будем дело говорить. К отцу ты не пойдешь,
муж ничего не оставил, надо же чем-нибудь жить? А тут еще подвернутся добрые люди вроде Ечкина. Ведь оно всегда так начинается: сегодня смешно, завтра еще смешнее, а послезавтра и поправить нельзя.
Это известие ужасно поразило Харитину. У нее точно что оборвалось в груди. Ведь это она, Харитина, кругом виновата, что сестра с горя спилась. Да, она… Ей живо представился весь ужас положения всей семьи Галактиона, иллюстрировавшегося народною поговоркой:
муж пьет — крыша горит, жена запила — весь дом. Дальше она уже плохо понимала, что ей говорил Замараев о каком-то стеариновом заводе, об Ечкине, который затягивает богоданного тятеньку в это дело, и т. д.
Спорить и прекословить
мужу Анфуса Гавриловна теперь не смела и даже
была рада этому, потому что все-таки в дому
был настоящий хозяин, а не прежний пьяница. Хоть на старости лет пожить по-настоящему, как добрые люди живут. Теперь старушка часто ездила навещать Симу, благо
мужа не
было дома. Там к чему-то околачивалась Харитина. Так и юлит, так и шмыгает глазами, бесстыжая.
Замараевы, устраиваясь по-городски, не забывали своей деревенской скупости, которая переходила уже в жадность благодаря легкой наживе. У себя дома они питались редькой и горошницей, выгадывая каждую копейку и мечтая о том блаженном времени, когда, наконец, выдерутся в настоящие люди и наверстают претерпеваемые лишения.
Муж и жена шли рука об руку и
были совершенно счастливы.
О
муже она никогда не спрашивала, к детям
была равнодушна и ни на что не обращала внимания, до своего костюма включительно. Что ей подадут, то она и наденет.
Мужья, конечно,
были посвящены во все тайны этой бабьей политики, и, нужно отдать им справедливость, все точно сговорились и ни во что не желали вступаться.
Последнею каплей в этой чаше испытаний для Харитины
было появление в Заполье
мужа. Галактион приехал из города в Городище и заявил с злорадством...
Она скрыла от
мужа свой разговор с отцом. Дело
было довольно крупное.
Старика больше всего поразило то, что присутствовавшая при этом Дидя упорно молчала, она
была согласна с
мужем и только из вежливости не противоречила отцу.
Именно только с таким
мужем она могла
быть счастливой, если б он не имел за собой тяжелого прошлого и этого ужасного настоящего.
Именно это и понимал Стабровский, понимал в ней ту энергичную сибирскую женщину, которая не удовлетворится одними словами, которая для дела пожертвует всем и
будет своему
мужу настоящим другом и помощником. Тут
была своя поэзия, — поэзия силы, широкого размаха энергии и неудержимого стремления вперед.
В кабинете
были только трое: доктор Кацман, напрасно старавшийся привести покойного в чувство, и Дидя с
мужем. Устенька вошла за банковскими дельцами и с ужасом услышала, как говорил Штофф, Мышникову...
— Нет, не сошел и имею документ, что вы знали все и знали, какие деньги брали от Натальи Осиповны, чтобы сделать закупку дешевого сибирского хлеба. Ведь знали… У меня
есть ваше письмо к Наталье Осиповне. И теперь, представьте себе, являюсь я, например, к прокурору, и все как на ладони. Вместе и в остроге
будем сидеть, а Харитина
будет по два калачика приносить, — один
мужу, другой любовнику.