Неточные совпадения
— Полюбился ты мне с
первого раза, Харитон Артемьич, — проговорил он ласково. — Душа нараспашку… Лишнее скажешь: слышим — не слышим. Вы не беспокойтесь, Анфуса Гавриловна.
Дело житейское.
— Вот главное, чтобы хлеб-то был, во-первых, а во-вторых, будущее неизвестно. С деньгами-то надобно тоже умеючи, а зря ничего не поделаешь. Нет, я сомневаюсь, поколику
дело не выяснится.
— Э,
дела найдем!.. Во-первых, мы можем предоставить вам некоторые подряды, а потом… Вы знаете, что дом Харитона Артемьича на жену, — ну, она передаст его вам: вот ценз. Вы на соответствующую сумму выдадите Анфусе Гавриловне векселей и дом… Кроме того, у вас уже сейчас в коммерческом мире есть свое имя, как дельного человека, а это большой ход. Вас знают и в Заполье и в трех уездах… О, известность — тоже капитал!
— Не люблю… не люблю, — повторяла она и даже засмеялась, как русалка. — Ты сильнее меня, а я все-таки не люблю… Милый, не обижайся: нельзя насильно полюбить. Ах, Галактион, Галактион!.. Ничего ты не понимаешь!.. Вот ты меня готов был задушить, а не спросишь, как я живу, хорошо ли мне? Если бы ты действительно любил, так
первым бы
делом спросил, приласкал, утешил, разговорил… Тошно мне, Галактион… вот и сейчас тошно.
А между тем в тот же
день Галактиону был прислан целый ворох всевозможных торговых книг для проверки. Одной этой работы хватило бы на месяц. Затем предстояла сложная поверка наличности с поездками в разные концы уезда. Обрадовавшийся
первой работе Галактион схватился за
дело с медвежьим усердием и просиживал над ним ночи. Это усердие не по разуму встревожило самого Мышникова. Он под каким-то предлогом затащил к себе Галактиона и за стаканом чая, как бы между прочим, заметил...
В
первый еще раз Галактиону пришлось столкнуться с нечистым
делом, и он поколебался, продолжать его или бросить в самом начале.
Эта
первая неудачная встреча не помешала следующим, и доктор даже понравился Галактиону, как человек совершенно другого, неизвестного ему мира. Доктор постоянно был под хмельком и любил поговорить на разные темы, забывая на другой
день, о чем говорилось вчера.
— Да вы
первый. Вот возьмите хотя ваше хлебное
дело: ведь оно, говоря откровенно, ушло от вас. Вы упустили удобный момент, и какой-нибудь старик Колобов отбил целый хлебный рынок. Теперь другие потянутся за ним, а Заполье будет падать, то есть ваша хлебная торговля. А все отчего? Колобов высмотрел центральное место для рынка и воспользовался этим. Постройте вы крупчатные мельницы раньше его, и ему бы ничего не поделать… да. Упущен был момент.
Вечером поздно Серафима получила записку мужа, что он по неотложному
делу должен уехать из Заполья
дня на два. Это еще было в
первый раз, что Галактион не зашел проститься даже с детьми. Женское сердце почуяло какую-то неминуемую беду, и
первая мысль у Серафимы была о сестре Харитине. Там Галактион, и негде ему больше быть… Дети спали. Серафима накинула шубку и пешком отправилась к полуяновской квартире. Там еще был свет, и Серафима видела в окно, что сестра сидит у лампы с Агнией. Незачем было и заходить.
В
первую минуту, подавленный неожиданностью всего случившегося, бывший исправник повел свое
дело, как и другие в его положении, исходя из принципа, что пропадать, так пропадать не одному, а вместе с другими.
Рядом с Харитиной на
первой скамье сидел доктор Кочетов. Она была не рада такому соседству и старалась не дышать, чтобы не слышать перегорелого запаха водки. А доктор старался быть с ней особенно любезным, как бывают любезными на похоронах с дамами в трауре: ведь она до некоторой степени являлась тоже героиней настоящего судного
дня. После подсудимого публика уделяла ей самое большое внимание и следила за каждым ее движением. Харитина это чувствовала и инстинктивно приняла бесстрастный вид.
— Давненько мы не видались, — заговорила она
первая, удерживая руку Галактиона в своей. — Ну, как поживаешь? Впрочем, что я тебя спрашиваю? Мне-то какое до тебя
дело?
—
Дело следующее-с, то есть, собственно, два дела-с, сестрица.
Первое, что сестрица Серафима подверглась прахтикованному запою.
С
первых же шагов
дела пошли прекрасно.
— В тот
день, когда Прохоров принесет повинную, у вас будет
первый пароход… да. Даю вам мое честное слово.
В
первую минуту Малыгин хорошенько даже не понял, в чем
дело, а только почувствовал, как вся комната завертелась у него перед глазами.
Тарас Семеныч скрепя сердце согласился. Ему в
первый раз пришло в голову, что ведь Устенька уже большая и до известной степени может иметь свое мнение. Затем у него своих
дел было по горло: и с думскою службой и с своею мельницей.
Много новостей узнал Полуянов с
первого же раза: о разорении Харитона Артемьича, о ссудной кассе писаря Замараева, о плохих
делах старика Луковникова, о новых людях в Заполье, а главное — о банке.
Тут выяснился в
первый раз роковой вопрос, что золотое
дно, каким до сих пор считалось Зауралье, не может обеспечивать равномерно хлебом работу всех мельниц.
Разъезжая по своим
делам по Ключевой, Луковников по пути завернул в Прорыв к Михею Зотычу. Но старика не было, а на мельнице оставались только сыновья, Емельян и Симон. По
первому взгляду на мельницу Луковников определил, что
дела идут плохо, и мельница быстро принимала тот захудалый вид, который говорит красноречивее всяких слов о внутреннем разрушении.
— Нет, постойте… Вот ты, поп Макар, предал меня, и ты, Ермилыч, и ты, Тарас Семеныч, тоже… да. И я свою чашу испил до самого
дна и понял, что есть такое суета сует, а вы этого не понимаете. Взгляните на мое рубище и поймете: оно молча вопиет… У вас будет своя чаша… да. Может быть, похуже моей… Я-то уж смирился, перегорел душой, а вы еще преисполнены гордыни… И
первого я попа Макара низведу в полное ничтожество. Слышишь, поп?
— Тут злостью ничего не возьмешь. Пусти тебя в суд, ты
первым бы
делом всех обругал.
На другой
день он, одетый с иголочки во все новое, уже сидел в особой комнате нового управления за громадным письменным столом, заваленным гроссбухами. Ему нравилась и солидность обстановки и какая-то особенная деловая таинственность, а больше всего сам Ечкин, всегда веселый, вечно занятый, энергичный и неутомимый. Одна квартира чего стоила, министерская обстановка, служащие, и все явилось, как в сказке, по щучьему веленью. В
первый момент Полуянов даже смутился, отозвал Ечкина в сторону и проговорил...
По земским
делам Харченко особенно близко сошелся со стариком Стабровским. Этому сближению много способствовала Устенька. Она знала, что Стабровский увлекается земством и в качестве влиятельного человека может быть очень полезен. Вышла довольно комичная сцена
первого знакомства.
Когда приходила Устенька, Стабровский непременно заводил речь о земстве, о школах и разных общественных
делах, и Устенька понимала, что он старается втянуть Дидю в круг этих интересов. Дидя слушала из вежливости некоторое время, а потом старалась улизнуть из комнаты под
первым предлогом. Старик провожал ее печальными глазами и грустно качал головой.
Устенька не без ловкости перевела разговор на другую тему, потому что Стабровскому, видимо, было неприятно говорить о Галактионе. Ему показалось в свою очередь, что девушка чего-то не договаривает. Это еще был
первый случай недомолвки. Стабровский продумал всю сцену и пришел к заключению, что Устенька пришла специально для этого вопроса. Что же, это ее
дело. Когда девушка уходила, Стабровский с особенной нежностью простился с ней и два раз поцеловал ее в голову.
— Летать любите, а садиться не умеете, — не унимался старик. — То-то. А знаете пословицу: свату
первая палка. Наступите на жида: его рук
дело.
Неточные совпадения
Артемий Филиппович. Смотрите, чтоб он вас по почте не отправил куды-нибудь подальше. Слушайте: эти
дела не так делаются в благоустроенном государстве. Зачем нас здесь целый эскадрон? Представиться нужно поодиночке, да между четырех глаз и того… как там следует — чтобы и уши не слыхали. Вот как в обществе благоустроенном делается! Ну, вот вы, Аммос Федорович,
первый и начните.
Стародум. Надлежало образумиться. Не умел я остеречься от
первых движений раздраженного моего любочестия. Горячность не допустила меня тогда рассудить, что прямо любочестивый человек ревнует к
делам, а не к чинам; что чины нередко выпрашиваются, а истинное почтение необходимо заслуживается; что гораздо честнее быть без вины обойдену, нежели без заслуг пожаловану.
Дворянин, например, считал бы за
первое бесчестие не делать ничего, когда есть ему столько
дела: есть люди, которым помогать; есть отечество, которому служить.
"30-го июня, — повествует летописец, — на другой
день празднованья памяти святых и славных апостолов Петра и Павла был сделан
первый приступ к сломке города".
Тут только понял Грустилов, в чем
дело, но так как душа его закоснела в идолопоклонстве, то слово истины, конечно, не могло сразу проникнуть в нее. Он даже заподозрил в
первую минуту, что под маской скрывается юродивая Аксиньюшка, та самая, которая, еще при Фердыщенке, предсказала большой глуповский пожар и которая во время отпадения глуповцев в идолопоклонстве одна осталась верною истинному богу.