Неточные совпадения
Впрочем, Матрена была вдова, хотя и в годках, а про вдову только ленивый
не наплетет
всякой всячины.
Ермилыч даже закрыл глаза, когда задыхавшийся под напором бешенства писарь ударил кулаком по столу. Бродяга тоже съежился и только мигал своими красными веками. Писарь выскочил из-за стола, подбежал к нему, погрозил кулаком, но
не ударил, а израсходовал вспыхнувшую энергию на окно, которое распахнул с треском, так что жалобно зазвенели стекла. Сохранял невозмутимое спокойствие один Вахрушка, привыкший к настоящему обращению
всякого начальства.
Ко всему этому нужно прибавить еще одно благоприятное условие, именно, что ни Зауралье, населенное наполовину башкирами, наполовину государственными крестьянами, ни степь, ни казачьи земли совсем
не знали крепостного права, и экономическая жизнь громадного края шла и развивалась вполне естественным путем, минуя
всякую опеку и вмешательство.
— И своей фальшивой и привозные. Как-то наезжал ко мне по зиме один такой-то хахаль, предлагал купить по триста рублей тысячу. «У вас, говорит, уйдут в степь за настоящие»… Ну, я его, конечно, прогнал. Ступай, говорю, к степнякам, а мы этим самым товаром
не торгуем… Есть, конечно, и из мучников
всякие. А только деньги дело наживное: как пришли так и ушли. Чего же это мы с тобой в сухую-то тары-бары разводим? Пьешь чай-то?
— Нет,
не то… Особенный он, умственный.
Всякое дело рассудит… А то упрется на чем, так точно на пень наехал.
— Женишок, нечего хаять, хорош, а только капитал у них сумнительный, да и делить его придется промежду тремя братьями, — говорила тетка со стороны мужа. — На запольских-то невест
всякий позарится, кому и
не надо.
При нем
не стеснялись и болтали все, что взбредет в голову, его же тащили во все девичьи игры и шалости, теребили за бороду, целовали и проделывали
всякие дурачества, особенно когда старухи уходили после обеда отдохнуть.
— Деньги — весьма сомнительный и даже опасный предмет, — мягко
не уступал поп Макар. — Во-первых, деньги тоже к рукам идут, а во-вторых, в них сокрыт великий соблазн. На что мужику деньги, когда у него все свое есть: и домишко, и землица, и скотинка, и
всякое хозяйственное обзаведение? Только и надо деньги, что на подати.
По конкурсным делам Галактиону теперь пришлось бывать в бубновском доме довольно часто. Сам Бубнов по болезни
не мог являться в конкурс для дачи необходимых объяснений, да и дома от него трудно было чего-нибудь добиться. На выручку мужа являлась обыкновенно сама Прасковья Ивановна,
всякое объяснение начинавшая с фразы...
За ним уже установилась репутация миллионера, и Тарас Семеныч, по купеческому уважению ко
всякому капиталу, относился к нему при редких встречах с большим вниманием, хотя и
не любил его.
«Вот бесстыжие-то! — думала няня, делавшая несколько напрасных попыток
не пустить любопытных гостей в комод. — Это похуже
всяких жидов!»
Свидетелями этой сцены были Анфуса Гавриловна, Харитон Артемьич и Агния. Галактион чувствовал только, как вся кровь бросилась ему в голову и он начинает терять самообладание. Очевидно, кто-то постарался и насплетничал про него Серафиме. Во
всяком случае, положение было
не из красивых, особенно в тестевом доме. Сама Серафима показалась теперь ему такою некрасивой и старой. Ей совсем было
не к лицу сердиться. Вот Харитина, так та делалась в минуту гнева еще красивее, она даже плакала красиво.
Если бы жена
не накинулась на него, он, вероятно, сам бы рассказал все, чтоб отрезать
всякую возможность повторения чего-нибудь подобного, а теперь жена точно заперла его на замок своими обвинениями.
— Ты бы то подумал, поп, — пенял писарь, — ну, пришлют нового исправника, а он будет еще хуже. К этому-то уж мы все привесились, вызнали
всякую его повадку, а к новому-то
не будешь знать, с которой стороны и подойти. Этот нащечился, а новый-то приедет голенький да голодный, пока насосется.
Когда мельник Ермилыч заслышал о поповской помочи, то сейчас же отправился верхом в Суслон. Он в последнее время вообще сильно волновался и начинал
не понимать, что делается кругом. Только и радости, что поговорит с писарем. Этот уж все знает и
всякое дело может рассудить. Закон-то вот как выучил… У Ермилыча было страстное желание еще раз обругать попа Макара, заварившего такую кашу. Всю округу поп замутил, и никто ничего
не знает, что дальше будет.
Для Ермилыча было много непонятного в этих странных речах, хотя он и привык подчиняться авторитету суслонского писаря и верил ему просто из вежливости. Разве можно
не поверить этакому-то человеку, который
всякий закон может рассудить?
— Вот черт принес! — жаловался он попадье. —
Не нашли другого время, а еще мы да мы… и
всякое обращение понимаем. Лезут
не знамо куда.
— А в Кирилловой книге [Кириллова книга — изданный в 1644 году в Москве сборник статей, направленных против католической церкви; название получил по первой статье сборника, связанной с именем Кирилла Иерусалимского.] сказано, — отозвался из угла скитский старец: — «Да
не будем к тому младенцы умом, скитающися во
всяком ветре учения, во лжи человеческой, в коварстве козней льщения. Блюдем истинствующие в любви».
—
Не вредно, — повторял доктор, ухмыляясь. — Да-а… Suum cuique. [
Всякому свое (лат.).]
— А вы
не сердитесь на нашу деревенскую простоту, Харитина Харитоновна, потому как у нас все по душам… А я-то так кругом обязан Ильей Фирсычем, по гроб жизни. Да и так люди
не чужие… Ежели, напримерно, вам насчет денежных средств, так с нашим удовольствием. Конешно, расписочку там на
всякий случай выдадите, — это так, для порядку, а только несумлевайтесь. Весь перед вами, в там роде, как свеча горю.
— Ах, какая она красавица! — говорила с завистью пани Стабровская, любовавшаяся
всяким здоровым человеком. — Право, таким здоровым и сильным людям и умереть
не страшно, потому что они живут и знают, что значит жить.
Одна закупка хлеба чего стоила, и,
не бывав ни в одном хлебном рынке, Стабровский знал дело лучше
всякого мучника.
— Отчего бы вам, Болеслав Брониславич,
не заняться другим делом? — решился заметить Галактион. — Ведь
всякое дело у вас пошло бы колесом.
Стабровский
не ошибся, выбрав такого помощника, и при
всяком удобном случае говорил...
Настоящий поход начался на следующий день, когда Галактион сделал сразу понижение на десять процентов. Весть о дешевке разнеслась уже по окрестным деревням, и со всех сторон неслись в Суслон крестьянские сани, точно на пожар, —
всякому хотелось попробовать дешевки. Сам Галактион
не выходил и сидел на квартире. Он стеснялся показываться на улице. Его разыскал Вахрушка, который прибежал из Прорыва на дешевку пешком.
— А на
всякий случай, папаша, запомните мою цену. Мало ли что
не бывает на свете.
Не прежние времена, папаша.
Замараев был встревожен и,
не встретив сочувствия у Галактиона, даже обиделся. Помилуйте, что же это такое? Этак
всякий будет писать. Один напишет, а прочитают-то все. Вон купцы в гостином дворе вслух газеты читают. Соберутся кучей и галдят, как черти над кашей.
Конечно, все это было глупо, но уж таковы свойства
всякой глупости, что от нее никуда
не уйдешь. Доктор старался
не думать о проклятом письме — и
не мог. Оно его мучило, как смертельный грех. Притом иметь дело с открытым врагом совсем
не то, что с тайным, да, кроме того, здесь выступали против него целою шайкой. Оставалось выдерживать характер и ломать самую дурацкую комедию.
— Для вас же говорю, тятенька, чтобы
не вышло чего… Духовную-то нужно представить куда следует, а потом опись имущества и
всякое прочее.
— Как же можно, Михей Зотыч, чтобы вам
не дали под заклад…
Всякие народы закладываются, а вам-то на особицу дадут.
—
Не дам, ничего
не дам, сынок… Жалеючи тебя,
не дам. Ох, грехи от денег-то, и от своих и от чужих! Будешь богатый, так и себя-то забудешь, Галактион. Видал я
всяких человеков… ох, много видал! Пожалуй, и смотреть больше ничего
не осталось.
Когда Галактион, наконец, был уже в постели, послышался запоздалый колокольчик. Галактион никак
не мог сообразить, кто бы мог приехать в такую пору. На
всякий случай он оделся и вышел на крыльцо. Это была Харитина, она вошла, пошатываясь, как пьяная, молча остановилась и смотрела на Галактиона какими-то безумными глазами.
Луковников понимал, что по-своему купцы правы, и
не находил выхода. Пока лично его Мышников
не трогал и оказывал ему
всякое почтение, но старик ему
не верил. «Из молодых да ранний, — думал он про себя. — А все проклятый банк».
К огорчению Харитона Артемьича, первый номер «Запольского курьера» вышел без
всяких ругательств, а в программе были напечатаны какие-то непонятные слова: о народном хозяйстве, об образовании, о насущных нуждах края, о будущем земстве и т. д. Первый номер все-таки произвел некоторую сенсацию: обругать никого
не обругали, но это еще
не значило, что
не обругают потом. В банке новая газета имела свои последствия. Штофф сунул номер Мышникову и проговорил с укоризной...
Разъезжая по своим делам по Ключевой, Луковников по пути завернул в Прорыв к Михею Зотычу. Но старика
не было, а на мельнице оставались только сыновья, Емельян и Симон. По первому взгляду на мельницу Луковников определил, что дела идут плохо, и мельница быстро принимала тот захудалый вид, который говорит красноречивее
всяких слов о внутреннем разрушении.
—
Не прежние времена, Илья Фирсыч, чтобы рога-то показывать, — ответил пап Макар, на
всякий случай отступая к стенке. — Во-первых…
— Нужно быть сумасшедшим, чтобы
не понимать такой простой вещи. Деньги — то же, что солнечный свет, воздух, вода, первые поцелуи влюбленных, — в них скрыта животворящая сила, и никто
не имеет права скрывать эту силу. Деньги должны работать, как
всякая сила, и давать жизнь, проливать эту жизнь, испускать ее лучами.
Никто так
не умел взвесить и оценить во всех мельчайших подробностях
всякое новое явление, как Стабровский.
Так братья и
не успели переговорить. Впрочем, взглянув на Симона, Галактион понял, что тут
всякие разговоры излишни. Он опоздал. По дороге в комнату невесты он встретил скитского старца Анфима, — время проходило, минуя этого человека, и он оставался таким же черным, как в то время, когда венчал Галактиона. За ним в скит был послан нарочный гонец, и старик только что приехал.
— Ох, ленивы казаченьки! — повторял Михей Зотыч, опытным хозяйским глазом оглядывая
всякую мелочь. — Пожалуй,
не далеко отстали от башкыр-то.
Из станиц Михей Зотыч повернул прямо на Ключевую, где уже
не был три года. Хорошего и тут мало было. Народ совсем выбился из
всякой силы. Около десяти лет уже выпадали недороды, но покрывались то степным хлебом, то сибирским. Своих запасов уже давно
не было, и хозяйственное равновесие нарушилось в корне. И тут пшеничники плохо пахали,
не хотели удобрять землю и везли на рынок последнее.
Всякий рассчитывал перекрыться урожаем, а земля точно затворилась.
Потом Михею Зотычу сделалось страшно уже
не за себя, а за других, за потемневший разум, за страшное зверство, которое дремлет в каждом человеке. Убитому лучше — раз потерпеть, а убивцы будут всю жизнь казниться и муку мученическую принимать. Хуже
всякого зверя человек, когда господь лишит разума.
Тащить ее за границу тоже
не приходилось, потому что домашних удобств и привычек ничто
не могло ей заменить, никакая заграница, она уже была в таком возрасте, когда тяжелы
всякие перемены.
— Папа, я неспособна к этому чувству… да. Я знаю, что это бывает и что все девушки мечтают об этом, но, к сожалению, я решительно
не способна к такому чувству. Назови это уродством, но ведь бывают люди глухие, хромые, слепые, вообще калеки. Значит, по аналогии, должны быть и нравственные калеки, у которых недостает самых законных чувств. Как видишь, я совсем
не желаю обманывать себя. Ведь я тоже средний человек, папа… У меня ум перевешивает все, и я вперед отравлю
всякое чувство.
Устенька в отчаянии уходила в комнату мисс Дудль, чтоб отвести душу. Она только теперь в полную меру оценила эту простую, но твердую женщину, которая в каждый данный момент знала, как она должна поступить. Мисс Дудль совсем сжилась с семьей Стабровских и рассчитывала, что, в случае смерти старика, перейдет к Диде, у которой могли быть свои дети. Но получилось другое: деревянную англичанку без
всякой причины возненавидел пан Казимир, а Дидя, по своей привычке, и
не думала ее защищать.