Неточные совпадения
— А вот и смею… Не те времена. Подавайте жалованье, и
конец тому делу.
Будет мне терпеть.
Он прикинул еще раньше центральное положение, какое занимал Суслон в бассейне Ключевой, — со всех сторон близко, и хлеб сам придет.
Было бы кому покупать. Этак, пожалуй, и Заполью плохо придется. Мысль о повороте торжка сильно волновала Михея Зотыча, потому что в этом заключалась смерть запольским толстосумам: копеечка с пуда подешевле от провоза — и
конец. Вот этого-то он и не сказал тогда старику Луковникову.
Галактиона удивило, что вся компания, пившая чай в думе,
была уже здесь — и двое Ивановых, и трое Поповых, и Полуянов, и старичок с утиным носом, и доктор Кочетов. Галактион подумал, что здесь именины, но оказалось, что никаких именин нет. Просто так, приехали — и делу
конец. В большой столовой во всю стену
был поставлен громадный стол, а на нем десятки бутылок и десятки тарелок с закусками, — у хозяина
был собственный ренсковый погреб и бакалейная торговля.
А между тем в тот же день Галактиону
был прислан целый ворох всевозможных торговых книг для проверки. Одной этой работы хватило бы на месяц. Затем предстояла сложная поверка наличности с поездками в разные
концы уезда. Обрадовавшийся первой работе Галактион схватился за дело с медвежьим усердием и просиживал над ним ночи. Это усердие не по разуму встревожило самого Мышникова. Он под каким-то предлогом затащил к себе Галактиона и за стаканом чая, как бы между прочим, заметил...
Винокуренный завод интересовал Галактиона и без этих указаний. Главное затруднение при выяснении дела заключалось в том, что завод принадлежал Бубнову наполовину с Евграфом Огибениным, давно уже пользовавшимся невменяемостью своего компаньона и ловко хоронившим
концы. Потом оказалось, что и сам хитроумный Штофф тоже
был тут при чем-то и потому усиленно юлил перед Галактионом. Все-таки свой человек и, в случае чего, не продаст. Завод
был небольшой, но давал солидные средства до сих пор.
Для Луковникова ясно
было одно, что новые умные люди подбираются к их старозаветному сырью и к залежавшимся купеческим капиталам, и подбираются настойчиво. Ему делалось даже страшно за то будущее, о котором Ечкин говорил с такою уверенностью. Да, приходил
конец всякой старинке и старинным людям. Как хочешь, приспособляйся по-новому. Да, страшно
будет жить простому человеку.
Тарасу Семенычу
было и совестно, что англичанка все распотрошила, а с другой стороны, и понравилось, что миллионер Стабровский с таким вниманием пересмотрел даже белье Устеньки. Очень уж он любит детей, хоть и поляк. Сам Тарас Семеныч редко заглядывал в детскую, а какое белье у Устеньки — и совсем не знал. Что нянька сделает, то и хорошо. Все дело чуть не испортила сама Устенька, потому что под
конец обыска она горько расплакалась. Стабровский усадил ее к себе на колени и ласково принялся утешать.
Несколько раз она удерживала таким образом упрямого гостя, а он догадался только потом, что ей нужно
было от него. О чем бы Прасковья Ивановна ни говорила, а в
конце концов речь непременно сводилась на Харитину. Галактиону делалось даже неловко, когда Прасковья Ивановна начинала на него смотреть с пытливым лукавством и чуть-чуть улыбалась…
В другой деревне Полуянов с этою же целью опечатал целое озеро, то
есть взял веревку, спустил один
конец в воду, а другой припечатал к вбитому на берегу колу.
—
Буду здесь жить, и
конец! — повторяла она. — Пусть и меня описывают!
Эта новость
была отпразднована у Стабровского на широкую ногу. Галактион еще в первый раз принимал участие в таком пире и мог только удивляться, откуда берутся у Стабровского деньги. Обед стоил на плохой
конец рублей триста, — сумма, по тугой купеческой арифметике, очень солидная.
Ели,
пили, говорили речи, поздравляли друг друга и в заключение послали благодарственную телеграмму Ечкину. Галактион, как ни старался не
пить, но это
было невозможно. Хозяин так умел просить, что приходилось только
пить.
— Это
конец древней истории Заполья, — говорил он Харитине, забывая, что она жена подсудимого. — Средней не
будет, а прямо
будем лупить по новой.
Он понимал, что Стабровский готовился к настоящей и неумолимой войне с другими винокурами и что в
конце концов он должен
был выиграть благодаря знанию, предусмотрительности и смелости, не останавливающейся ни перед чем. Ничего подобного раньше не бывало, и купеческие дела велись ощупью, по старинке. Галактион понимал также и то, что винное дело — только ничтожная часть других финансовых операций и что новый банк является здесь страшною силой, как хорошая паровая машина.
Вахрушка пробежал село из
конца в
конец раз десять. Ноги уже плохо его слушались, но жажда оставалась. Ведь другого раза не
будет, и Вахрушка пробивался к кабацкой стойке с отчаянною энергией умирающего от жажды. Закончилась эта проба тем, что старик, наконец, свалился мертвецки пьяным у прохоровского кабака.
В
конце зимы он, наконец, подыскал компаньона — это
был Евграф Огибенин.
В
конце концов Стабровский обратился к своим провинциальным врачам, у которых
было и времени больше, и усердия, и свежей наблюдательности.
Даже старая нянька Матрена, примирившаяся в
конце концов с тем, чтобы Устенька жила в ученье у поляков, и та
была сейчас за нее. Что же, известно, что барышня Дидя порченая, ну, а только это самые пустяки. Всего-то дела свозить в Кунару, там один старичок юродивый всякую болезнь заговаривает.
Устенька не могла не согласиться с большею половиной того, что говорил доктор, и самым тяжелым для нее
было то, что в ней как-то пошатнулась вера в любимых людей. Получился самый мучительный разлад, заставлявший думать без
конца. Зачем доктор говорит одно, а сам делает другое? Зачем Болеслав Брониславич, такой умный, добрый и любящий, кого-то разоряет и помогает другим делать то же? А там, впереди, поднимается что-то такое большое, неизвестное, страшное и неумолимое.
Пароход мог отправиться только в
конце апреля. Кстати, Харитина назвала его «Первинкой» и любовалась этим именем, как ребенок, придумавший своей новой игрушке название. Отвал
был назначен ранним утром, когда на пристанях собственно публики не
было. Так хотел Галактион. Когда пароход уже отвалил и сделал поворот, чтобы идти вверх по реке, к пристани прискакал какой-то господин и отчаянно замахал руками. Это
был Ечкин.
Стабровский никогда и ничего не делал даром, и Устенька понимала, что, сближаясь с Харченкой, он, с одной стороны, проявлял свою полную независимость по отношению к Мышникову, с другой — удовлетворял собственному тяготению к общественной деятельности, и с третьей — организовал для своей Диди общество содержательных людей. В логике Стабровского все в
конце концов сводилось к этой Диде, которая
была уже взрослою барышней.
— А ведь даве-то
был у смерти
конец.
Стоял уже
конец весны. Выпадали совсем жаркие дни, какие бывают только летом. По дороге из Заполья к Городищу шли три путника, которых издали можно
было принять за богомолов. Впереди шла в коротком ситцевом платье Харитина, повязанная по-крестьянски простым бумажным платком. За ней шагали Полуянов и Михей Зотыч. Старик шел бодро, помахивая длинною черемуховою палкой, с какою гонят стада пастухи.