Неточные совпадения
Старшая сноха, красивая толстая
баба, повязанная кумачным платком, высоко подтыкала свой будничный сарафан и, не торопясь, тоже
пошла домой, — она
по очереди сегодня управлялась в избе.
Попадались и другие пешеходы, тоже разодетые по-праздничному. Мужики и
бабы кланялись господскому экипажу, — на заводах рабочие привыкли кланяться каждой фуражке. Все
шли на пристань. Николин день считался годовым праздником на Ключевском, и тогда самосадские
шли в завод, а в троицу заводские на пристань. Впрочем, так «гостились» одни раскольники, связанные родством и многолетнею дружбой, а мочегане оставались сами
по себе.
Сваты даже легонько повздорили и разошлись недовольные друг другом. Особенно недоволен был Тит: тоже
послал бог свата, у которого семь пятниц на неделе. Да и
бабы хороши! Те же хохлы наболтали, а теперь валят на
баб. Во всяком случае, дело выходит скверное: еще не начали, а уж разговор
пошел по всему заводу.
От
баб и поговорка такая
идет по боголюбивым народам: «не согрешишь — не спасешься».
Работы у «убитых коломенок» было
по горло. Мужики вытаскивали из воды кули с разбухшим зерном, а
бабы расшивали кули и рассыпали зерно на берегу, чтобы его охватывало ветром и сушило солнышком. Но зерно уже осолодело и от него несло затхлым духом. Мыс сразу оживился. Бойкие заводские
бабы работали с песнями, точно на помочи. Конечно, в первую голову везде
пошла развертная солдатка Аннушка, а за ней Наташка. Они и работали везде рядом, как привыкли на фабрике.
Неточные совпадения
Трубят рога охотничьи, // Помещик возвращается // С охоты. Я к нему: // «Не выдай! Будь заступником!» // — В чем дело? — Кликнул старосту // И мигом порешил: // — Подпаска малолетнего //
По младости,
по глупости // Простить… а
бабу дерзкую // Примерно наказать! — // «Ай, барин!» Я подпрыгнула: // «Освободил Федотушку! //
Иди домой, Федот!»
По мосту, звонко и весело переговариваясь,
шла толпа веселых
баб со свитыми свяслами за плечами.
Пред ним, в загибе реки за болотцем, весело треща звонкими голосами, двигалась пестрая вереница
баб, и из растрясенного сена быстро вытягивались
по светлозеленой отаве серые извилистые валы. Следом за
бабами шли мужики с вилами, и из валов выростали широкие, высокие, пухлые копны. Слева
по убранному уже лугу гремели телеги, и одна за другою, подаваемые огромными навилинами, исчезали копны, и на место их навивались нависающие на зады лошадей тяжелые воза душистого сена.
И опять
по обеим сторонам столбового пути
пошли вновь писать версты, станционные смотрители, колодцы, обозы, серые деревни с самоварами,
бабами и бойким бородатым хозяином, бегущим из постоялого двора с овсом в руке, пешеход в протертых лаптях, плетущийся за восемьсот верст, городишки, выстроенные живьем, с деревянными лавчонками, мучными бочками, лаптями, калачами и прочей мелюзгой, рябые шлагбаумы, чинимые мосты, поля неоглядные и
по ту сторону и
по другую, помещичьи рыдваны, [Рыдван — в старину: большая дорожная карета.] солдат верхом на лошади, везущий зеленый ящик с свинцовым горохом и подписью: такой-то артиллерийской батареи, зеленые, желтые и свежеразрытые черные полосы, мелькающие
по степям, затянутая вдали песня, сосновые верхушки в тумане, пропадающий далече колокольный звон, вороны как мухи и горизонт без конца…
Прощай, свидетель падшей
славы, // Петровский замок. Ну! не стой, //
Пошел! Уже столпы заставы // Белеют; вот уж
по Тверской // Возок несется чрез ухабы. // Мелькают мимо будки,
бабы, // Мальчишки, лавки, фонари, // Дворцы, сады, монастыри, // Бухарцы, сани, огороды, // Купцы, лачужки, мужики, // Бульвары, башни, казаки, // Аптеки, магазины моды, // Балконы, львы на воротах // И стаи галок на крестах.