Неточные совпадения
Дорога из Мурмосского
завода проходила широкою улицей по всему Туляцкому концу, спускалась на поемный луг, где разлилась бойкая горная речонка Култым, и круто поднималась
в гору прямо к господскому дому, который лицом выдвинулся к фабрике. Всю эту дорогу отлично было видно только из сарайной, где
в критических случаях и устраивался сторожевой пункт. Караулили гостей или казачок Тишка, или Катря.
В Мурмосском заводском округе Ключевской
завод считался самым старейшим, а ключевская домна — одной из первых на Урале.
По
заводам Чебаков прославился своею жестокостью и
в среде рабочих был известен под кличкой Палача.
Ох, давно это было, как бежал он «из-под помещика», подпалив барскую усадьбу, долго колесил по России, побывал
в Сибири и, наконец, пристроился на Мурмосских
заводах, где принимали
в былое время всяких беглых, как даровую рабочую силу.
Дорога из Мурмосского
завода в Ключевской
завод почти все время шла по берегу озера Черчеж, а затем выходила на бойкую горную речку Березайку.
Ключевской
завод поместился
в узле трех горных речек — Урья, Сойга и Култым, которые образовали здесь большой заводский пруд, а дальше шли уже под именем одной реки Березайки, вливавшейся
в Черчеж.
В прежние времена, когда еще не было
заводов,
в этих местах прятались всего два раскольничьих выселка: на р.
Когда,
в середине прошлого столетия, эта полоса целиком попала
в одни крепкие руки, Ключи превратились
в Ключевской
завод, а Самосадка так и осталась пристанью.
Как первый
завод в даче, Ключевской долго назывался старым, а Мурмосский — новым, но когда были выстроены другие
заводы, то и эти названия утратили всякий смысл и постепенно забылись.
При старике Устюжанине
в Ключевском
заводе было не больше сотни домов.
В самом Ключевском
заводе невольно бросалась
в глаза прежде всего расчлененность «жила», раскидавшего свои домишки по берегам трех речек и заводского пруда.
В таком виде Ключевской
завод оставался до тридцатых годов.
Малороссы и великороссы были «пригнаны» на Урал и попали
в Ключевской
завод, где и заняли свободные места по р.
Мы уже сказали, что
в двух верстах от
завода открыт был медный рудник Крутяш.
Рано утром, еще совсем «на брезгу», по дороге с пристани Самосадки, с настоящими валдайскими колокольчиками под дугой,
в Ключевской
завод весело подкатил новенький троечный экипаж с поднятым кожаным верхом.
С козел не торопясь слез здоровенный мужик Матвей Гущин, первый борец по
заводам, ездивший с Груздевым
в качестве «обережного».
С отъездом Луки Назарыча весь Ключевской
завод вздохнул свободнее, особенно господский дом, контора и фабрика. Конечно, волю объявили, — отлично, а все-таки кто его знает… Груздев отвел Петра Елисеича
в кабинет и там допрашивал...
Дунькин кабак был замечательным местом
в истории Ключевского
завода, как связующее звено между тремя концами.
Терешка махнул рукой, повернулся на каблуках и побрел к стойке. С ним пришел
в кабак степенный, седобородый старик туляк Деян, известный по всему
заводу под названием Поперешного, — он всегда шел поперек миру и теперь высматривал кругом, к чему бы «почипляться». Завидев Тита Горбатого, Деян поздоровался с ним и, мотнув головой на галдевшего Терешку, проговорил...
Но сват уже пятился к дверям, озираясь по сторонам: Окулко был знаменитый разбойник, державший
в страхе все
заводы.
В дверях старики натолкнулись на дурака Терешку и Парасковею-Пятницу, которых подталкивали
в спину другие.
Добившись воли, Морок превратился
в кабацкого завсегдатая и слыл по
заводу, как единственный вор.
Скоро под окнами образовался круг, и грянула проголосная песня. Певцы были все кержаки, — отличались брательники Гущины. Обережной Груздева, силач Матюшка Гущин, достал берестяной рожок и заводил необыкновенно кудрявые колена;
в Ключевском
заводе на этом рожке играли всего двое, Матюшка да доменный мастер Никитич. Проголосная песня полилась широкою рекой, и все затихло кругом.
Набат поднял весь
завод на ноги, и всякий, кто мог бежать, летел к кабаку.
В общем движении и сумятице не мог принять участия только один доменный мастер Никитич, дожидавшийся под домной выпуска. Его так и подмывало бросить все и побежать к кабаку вместе с народом, который из Кержацкого конца и Пеньковки бросился по плотине толпами.
На Мурмосских
заводах было всего две школы — одна
в Мурмосе, другая
в Ключевском.
Проживавший за границей заводовладелец Устюжанинов как-то вспомнил про свои
заводы на Урале, и ему пришла дикая блажь насадить
в них плоды настоящего европейского просвещения, а для этого стоило только написать коротенькую записочку главному заводскому управляющему.
— А ты не знал, зачем Окулко к вам
в кабак ходит? — не унимался Пашка, ободренный произведенным впечатлением. — Вот тебе и двои Козловы ботинки… Окулко-то ведь жил с твоею матерью, когда она еще
в девках была. Ее
в хомуте водили по всему
заводу… А все из-за Окулка!..
К особенностям Груздева принадлежала феноменальная память. На трех
заводах он почти каждого знал
в лицо и мог назвать по имени и отчеству, а
в своих десяти кабаках вел счеты на память, без всяких книг. Так было и теперь. Присел к стойке, взял счеты
в руки и пошел пощелкивать, а Рачителиха тоже на память отсчитывалась за две недели своей торговли. Разница вышла
в двух полуштофах.
На Дуньку надели лошадиный хомут и
в таком виде водили по всему
заводу.
— А наши-то тулянки чего придумали, — трещала участливо Домнушка. — С ног сбились, всё про свой хлеб толкуют. И всё старухи… С
заводу хотят уезжать куда-то
в орду, где земля дешевая. Право… У самих зубов нет, а своего хлеба захотели, старые… И хохлушек туда же подманивают, а доведись до дела, так на снохах и поедут. Удумали!.. Воля вышла, вот все и зашевелились: кто куда, — объясняла Домнушка. — Старики-то так и поднялись, особенно
в нашем Туляцком конце.
На голове красовалась старинная шелковая шляпа вроде цилиндра, —
в Ключевском
заводе все раскольники щеголяли
в таких цилиндрах.
Самосадка была основана раскольничьими выходцами с реки Керженца и из Выгорецких обителей, когда Мурмосских
заводов еще и
в помине не было.
Весь Кержацкий конец
в Ключевском
заводе образовался из переселенцев с Самосадки, поэтому между
заводом и пристанью сохранялись неразрывные, кровные сношения.
Такие же мытые избы стояли и
в Кержацком конце на Ключевском
заводе, потому что там жили те же чистоплотные, как кошки, самосадские бабы.
Этот обычай переходил из рода
в род, и Самосадка славилась своими борцами, которые почти каждый год торжествовали и у себя дома и на Ключевском
заводе.
— Разве он мужик? — уговаривала расходившегося мужа Анфиса Егоровна. — Тоже и придумаешь… Петр Елисеич, какая красавица у вас
в Ключевском
заводе выросла, вон стоит с бабами. Чья это?
Воровства
в Ключевском
заводе вообще не было, а единственный заводский вор Никешка Морок летом проживал
в конском пасеве.
— То-то вот и оно-то, што
в орде хрестьянину самый раз, старички, — подхватывал Тит заброшенное словечко. — Земля
в орде новая, травы ковыльные, крепкие, скотина всякая дешевая… Все к нам на
заводы с той стороны везут, а мы, этово-тово, деньги им травим.
— Лука Назарыч, вы напрасно так себя обеспокоиваете, — докладывал письмоводитель Овсянников, этот непременный член всех заводских заседаний. — Рабочие сами придут-с и еще нам же поклонятся… Пусть теперь порадуются, а там мы свое-с наверстаем. Вон
в Кукарских
заводах какую уставную грамоту составили: отдай все…
В течение лета Лука Назарыч несколько раз приезжал
в Ключевской
завод и вел длинные переговоры с Мухиным.
Петр Елисеич был другого мнения, которое старался высказать по возможности
в самой мягкой форме.
В Западной Европе даровой крепостной труд давно уже не существует, а между тем заводское дело процветает благодаря машинам и улучшениям
в производстве. Конечно, сразу нельзя обставить
заводы, но постепенно все устроится. Даже будет выгоднее и для
заводов эта новая система хозяйства.
— И это знаю!.. Только все это пустяки. Одной поденщины сколько мы должны теперь платить. Одним словом, бросай все и заживо ложись
в могилу… Вот француз все своею заграницей утешает, да только там свое, а у нас свое. Машины-то денег стоят, а мы должны миллион каждый год послать владельцам… И без того
заводы плелись кое-как, концы с концами сводили, а теперь где мы возьмем миллион наш?
Лука Назарыч поскакал
в Ключевской
завод, как на пожар.
В Ключевском
заводе уже было открыто свое волостное правление, и крепостных разбойников отправили туда. За ними двинулась громадная толпа, так что, когда шли по плотине, не осталось места для проезда. Разбойники пришли сами «объявиться».
— Это на фабрике, милушка… Да и брательникам сейчас не до тебя: жен своих увечат. Совсем озверели… И меня Спирька-то
в шею чуть не вытолкал! Вот управятся с бабами, тогда тебя бросятся искать по
заводу и
в первую голову ко мне налетят… Ну, да у меня с ними еще свой разговор будет. Не бойся, Грунюшка… Видывали и не такую страсть!
Транспортные
в Ключевском
заводе были все чужие и мало знали Таисью.
Аграфену оставили
в светелке одну, а Таисья спустилась с хозяйкой вниз и уже там
в коротких словах обсказала свое дело. Анфиса Егоровна только покачивала
в такт головой и жалостливо приговаривала: «Ах, какой грех случился… И девка-то какая, а вот попутал враг. То-то лицо знакомое: с первого раза узнала. Да такой другой красавицы и с огнем не сыщешь по всем
заводам…» Когда речь дошла до ожидаемого старца Кирилла, который должен был увезти Аграфену
в скиты, Анфиса Егоровна только всплеснула руками.
Опять тормозила петербургская контора, потому что весь вопрос сводился на деньги; заводовладельцы привыкли только получать с
заводов миллионные прибыли и решительно ничего не вкладывали
в дело от себя.
Оставался Груздев, с которым Петра Елисеича связывало землячество, но и тот показывался
в Ключевском
заводе редко и вечно торопился по своим бесконечным делам.
Но вскоре после святок
в Ключевской
завод приехал горный исправник Иван Семеныч с секретным поручением остановить движение.
До сих пор ни на фабрике, ни
в кабаке, нигде не поднималось разговоров о тех жестокостях, которые проделывались еще недавно на
заводах, а теперь все это всплыло, как масло на воде.