Неточные совпадения
Чебаков
был высокий красавец мужчина с румяным круглым лицом, большими темными глазами и
целою шапкой русых кудрей.
Старик жил крепко и редко куда показывался, а попасть к нему на заимку
было трудно, — ее сторожила
целая стая злющих собак.
Домнушка, Катря и казачок Тишка выбивались из сил: нужно
было приготовить два стола для панов, а там еще стол в сарайной для дозорных, плотинного, уставщиков и кафтанников и самый большой стол для лесообъездчиков и мастеров во дворе. После первых рюмок на Домнушку посыпался
целый ряд непрошенных любезностей, так что она отбивалась даже ногами, особенно когда пробегала через крыльцо мимо лесообъездчиков.
Действительно, в углу кабака, на лавочке, примостились старик хохол Дорох Ковальчук и старик туляк Тит Горбатый. Хохол
был широкий в плечах старик, с
целою шапкой седых волос на голове и маленькими серыми глазками; несмотря на теплое время, он
был в полушубке, или, по-хохлацки, в кожухе. Рядом с ним Тит Горбатый выглядел сморчком: низенький, сгорбленный, с бородкой клинышком и длинными худыми руками, мотавшимися, как деревянные.
Пульс
был нехороший, и Петр Елисеич только покачал головой. Такие лихорадочные припадки
были с Нюрочкой и раньше, и Домнушка называла их «ростучкой», — к росту девочка скудается здоровьем, вот и все. Но теперь Петр Елисеич невольно припомнил, как Нюрочка провела
целый день. Вообще слишком много впечатлений для одного дня.
На звон колокольчиков выбежал Вася, пропадавший по
целым дням на голубятне, а Матюшка Гущин, как медведь, навьючил на себя все, что
было в экипаже, и потащил в горницы.
Целая толпа пристанских баб и ключевлянок сбились у груздевского дома, откуда
было видно все.
Маврина семья сразу ожила, точно и день
был светлее, и все помолодели. Мавра сбегала к Горбатым и выпросила
целую ковригу хлеба, а у Деяна заняла луку да соли. К вечеру Окулко действительно кончил лужок, опять молча поужинал и улегся в балагане. Наташка радовалась: сгрести готовую кошенину не велика печаль, а старая Мавра опять горько плакала. Как-то Окулко пойдет объявляться в контору? Ушлют его опять в острог в Верхотурье, только и видела работничка.
Ровно через неделю после выбора ходоков Тит и Коваль шагали уже по дороге в Мурмос. Они отправились пешком, — не стоило маять лошадей
целых пятьсот верст, да и какие же это ходоки разъезжают в телегах? Это
была трогательная картина, когда оба ходока с котомками за плечами и длинными палками в руках шагали по стороне дороги, как два библейских соглядатая, отправлявшихся высматривать землю, текущую молоком и медом.
Домик, в котором жил Палач, точно замер до следующего утра. Расставленные в опасных пунктах сторожа не пропускали туда ни одной души. Так прошел
целый день и вся ночь, а утром крепкий старик ни свет ни заря отправился в шахту. Караул
был немедленно снят. Анисья знала все привычки Луки Назарыча, и в восемь часов утра уже
был готов завтрак, Лука Назарыч смотрел довольным и даже милостиво пошутил с Анисьей.
Мягкий белый снег шел по
целым дням, и в избушке Таисьи
было особенно уютно.
Аграфена стояла перед ним точно в тумане и плохо понимала, что он говорит. Неужели она проспала
целый день?.. А старец ее пожалел… Когда она садилась в сани, он молча сунул ей большой ломоть ржаного хлеба. Она действительно страшно хотела
есть и теперь повиновалась угощавшему ее Кириллу.
Сборы переселенцев являлись обидой: какие ни на
есть, а все-таки свои туляки-то. А как уедут, тут с голоду помирай… Теперь все-таки Мавра кое-как изворачивалась: там займет, в другом месте перехватит, в третьем попросит. Как-то Федор Горбатый в праздник
целый воз хворосту привез, а потом ворота поправил. Наташка попрежнему не жаловалась, а только молчала, а старая Мавра боялась именно этого молчания.
Нюрочка чуть не заснула от этих непонятных разговоров и
была рада, когда они поехали, наконец, домой. Дорогой Анфиса Егоровна крепко обняла Нюрочку и ласково
поцеловала.
Когда утром Нюрочка проснулась, Анфисы Егоровны уже не
было — она уехала в Самосадку так же незаметно, как приехала, точно тень, оставив после себя не испытанное еще Нюрочкой тепло. Нюрочка вдруг полюбила эту Анфису Егоровну, и ей страшно захотелось броситься ей на шею, обнимать ее и
целовать.
Иван Семеныч бился со стариками
целых два дня и ничего не мог добиться. Даже
был приглашен к содействию о. Сергей, увещания и советы которого тоже не повели ни к чему. Истощив весь запас своей административной энергии, Иван Семеныч махнул рукой на все.
С вечера приготовленные в дорогу телеги
были выкачены на улицу, а из поднятых кверху оглобель вырос
целый лес.
Осенью озеро ничего красивого не представляло. Почерневшая холодная вода била пенившеюся волной в песчаный берег с жалобным стоном, дул сильный ветер; низкие серые облака сползали непрерывною грядой с Рябиновых гор. По берегу ходили белые чайки. Когда экипаж подъезжал ближе, они поднимались с жалобным криком и уносились кверху. Вдали от берега сторожились утки
целыми стаями. В осенний перелет озеро Черчеж
было любимым становищем для уток и гусей, — они здесь отдыхали, кормились и летели дальше.
Это происшествие неприятно взволновало Петра Елисеича, и он сделал выговор Домнушке, зачем она подняла рев на
целый дом. Но в следующую минуту он раскаялся в этой невольной жестокости и еще раз почувствовал себя тяжело и неприятно, как человек, поступивший несправедливо. Поведение Катри тоже его беспокоило. Ему показалось, что она начинает третировать Нюрочку, чего не
было раньше. Выждав минуту, когда Нюрочки не
было в комнате, он сделал Катре замечание.
Собиралась
целая толпа, чтобы посмотреть, как Морок
будет «страмить» дозорного.
Для выполнения их под руками
было решительно все: громадная заводская площадь, привыкшая к заводскому делу рабочая сила, уже существующие фабрики, и вообще
целый строй жизни, сложившейся еще под давлением крепостного режима.
Между скитом Фаины и скитом Енафы шла давнишняя «пря», и теперь мать Енафа задалась
целью влоск уничтожить Фаину с ее головщицей. Капитолина
была рябая девка с длинным носом и левое плечо у ней
было выше, а Аглаида красавица — хоть воду у ней с лица
пей. Последнего, конечно, Енафа не говорила своей послушнице, да и торопиться
было некуда: пусть исправу сперва примет да уставы все пройдет, а расчет с Фаиной потом. Не таковское дело, чтобы торопиться.
До Петрова дня оставались еще
целые сутки, а на росстани народ уже набирался. Это
были все дальние богомольцы, из глухих раскольничьих углов и дальних мест. К о. Спиридонию шли благочестивые люди даже из Екатеринбурга и Златоуста, шли
целыми неделями. Ключевляне и самосадчане приходили последними, потому что не боялись опоздать. Это
было на руку матери Енафе: она побаивалась за свою Аглаиду… Не вышло бы чего от ключевлян, когда узнают ее. Пока мать Енафа мало с кем говорила, хотя ее и знали почти все.
В тумане из-под горы сначала показался низенький старичок с длинною палкой в руке. Он шел без шапки, легко переваливаясь на своих кривых ногах. Полы поношенного кафтана для удобства
были заткнуты за опояску. Косматая седая борода и
целая шапка седых волос на голове придавали ему дикий вид, а добрые серые глаза ласково улыбались.
Случившийся на могилке о. Спиридония скандал на
целое лето дал пищу разговорам и пересудам, особенно по скитам. Все обвиняли мать Енафу, которая вывела головщицей какую-то пропащую девку. Конечно, голос у ней лучше, чем у анбашской Капитолины, а все-таки и себя и других срамить не доводится. Мать Енафа не обращала никакого внимания на эти скитские пересуды и
была даже довольна, что Гермоген с могилки о. Спиридония едва живой уплел ноги.
У меня в Мурмосе
есть одна вдова-солдатка, на Анбаше — головщица Капитолина, в Красном Яру —
целых три сестры…
Обыкновенно караваны отваливали «близ Егория вешнего», то
есть около 23 апреля, а нынче дружная весна подхватила
целою неделей раньше.
Вася
был отправлен сейчас же к матери в Мурмос, а Груздев занялся караваном с своею обычною энергией. Во время сплава он иногда
целую неделю «ходил с теми же глазами», то
есть совсем не спал, а теперь ему приходилось наверстывать пропущенное время. Нужно
было повернуть дело дня в два. Нанятые для сплава рабочие роптали, ссылаясь на отваливший заводский караван. Задержка у Груздева вышла в одной коломенке, которую при спуске на воду «избочило», — надо
было ее поправлять, чтобы получилась правильная осадка.
Так караван и отвалил без хозяина, а Груздев полетел в Мурмос. Сидя в экипаже, он рыдал, как ребенок… Черт с ним и с караваном!..
Целую жизнь прожили вместе душа в душу, а тут не привел бог и глаза закрыть. И как все это вдруг… Где у него ум-то
был?
Эти разговоры глубоко запали в душу Артема, и он осторожно расспрашивал Мосея про разные скиты. Так незаметно в разговорах и время прошло. Шестьдесят верст прошли без малого в сутки: утром рано вышли с Самосадки, шли
целый день, а на другое утро
были уже под Горюном. По реке нужно
было проплыть верст двести.
Дальше Нюрочка получила самые точные сведения о «чернодневии» и о почитании двенадцати пятниц, прочитала несколько раз «Сон богородицы» и
целый курс о «всескверном льстеце», то
есть об антихристе.
Нюрочка бросилась Парасковье Ивановне на шею и
целовала ее со слезами на глазах. Один Ефим Андреич
был недоволен, когда узнал о готовившейся экспедиции. Ему еще не случалось оставаться одному. А вдруг что-нибудь случится с Парасковьей Ивановной? И все это придумала проклятая Таисья, чтобы ей ни дна ни покрышки… У ней там свои дела с скитскими старцами и старицами, а зачем Парасковью Ивановну с Нюрочкой волокет за собой? Ох, неладно удумала святая душа на костылях!
Она и плакала, и смеялась, и
целовала Нюрочку, и
пела заунывные скитские стихи, и опять рассказывала.
— Я
буду спать в кабинете… Да. А топить
целую анфиладу не нужных никому комнат очень дорого… Завтра утром в шесть часов подашь мне самовар.
— Не признала, видно, сестру-то? — с обычней ласковостью спрашивала Таисья,
целуя Нюрочку. — А помнишь, как на Самосадке баушку Василису хоронили? Ну, так мать Енафа привезла тогда из скитов головщицу… Она самая и
есть. Тоже на Крестовых видела…
—
Был, да весь вышел, — равнодушно ответила Оленка. — У Чеботаревых с Пашкой хороводятся… Там девок
целый табун.
Нюрочка несколько раз
была свидетельницей этих бесед и могла только удивляться терпению священника, который по
целым часам толковал с этими человеческими обносками и лохмотьями.
Голиковский откладывал
целых полгода свою поездку по другим заводам из-за необходимых реформ в центре, а когда дело
было уже обставлено, он «позволил себе это удовольствие» и прежде всего отправился в Ключевской завод.
Желание отца
было приведено в исполнение в тот же день. Нюрочка потащила в сарайную
целый ворох книг и торжественно приготовилась к своей обязанности чтицы. Она читала вслух недурно, и, кроме Васи, ее внимательно слушали Таисья и Сидор Карпыч. Выбор статей
был самый разнообразный, но Васе больше всего нравились повести и романы из русской жизни. В каждой героине он видел Нюрочку и в каждом герое себя, а пока только не спускал глаз с своей сиделки.
Собственно, у исправника
была своя
цель: произвести негласное дознание относительно агитации о своей земле и о новой секте «духовных братьев».
Его заинтересовал этот изолированный мирок, где
были свои интересы, свои взгляды, убеждения и вообще
целый порядок неизвестной ему жизни.