Неточные совпадения
— Балчуговские сами по
себе: ведь у них площадь в пятьдесят квадратных верст. На сто лет хватит… Жирно будет, ежели бы им еще и Кедровскую дачу захватить: там четыреста тысяч десятин… А какие места: по Суходойке-реке, по Ипатихе, по Малиновке — везде золото. Все россыпи
от Каленой горы пошли, значит, в ней жилы объявляются… Там еще казенные разведки были под Маяковой сланью, на Филькиной гари, на Колпаковом поле, у Кедрового ключика. Одним словом, Палестина необъятная…
Это
от каждого золотника по два рубля сорок копеек за здорово живешь в карман к
себе клали.
У
себя дома Яша Малый не мог распорядиться даже собственными детьми, потому что все зависело
от дедушки, а дедушка относился к сыну с большим подозрением, как и к Устинье Марковне.
— Вот что, господа, — заговорил он, прикрывая жену
собой, — не женское дело разговоры разговаривать… У Федосьи Родионовны есть муж, он и в ответе. Так скажите и батюшке Родиону Потапычу… Мы
от ответа не прячемся… Наш грех…
Яша тяжело вздохнул, принимая первую рюмку, точно он продавал
себя. Эх, и достанется же
от родителя!.. Ну, да все равно: семь бед — один ответ… И Фени жаль, и родительской грозы не избежать. Зато Мыльников торжествовал, попав на даровое угощение… Любил он выпить в хорошей компании…
И теща и жена отлично понимали, что Прокопий хочет скрыться
от греха, пока Родион Потапыч будет производить над бабами суд и расправу, но ничего не сказали: что же, известное дело, зять… Всякому до
себя.
Она
себя называла «расейкой» в отличие
от балчуговских баб, некрасивых и скуластых.
— Бывал он и у нас в казарме… Придет, поглядит и молвит: «Ну, крестницы мои, какое мне
от вас уважение следует? Почитайте своего крестного…» Крестным
себя звал. Бабенки улещали его и за
себя, и за мужиков, когда к наказанию он выезжал в Балчуги. Страшно было на него смотреть на пьяного-то…
Весь кабак надрывался
от хохота, а Ермошка плюнул в Мыльникова и со стыда убежал к
себе наверх. Центром разыгравшегося ажиотажа явился именно кабак Ермошки, куда сходились хоть послушать рассказы о золоте, и его владелец потерпел законно.
— Эк тебе далась эта Фотьянка, — ворчала Устинья Марковна, отмахиваясь рукой
от пустых слов. — Набежала дикая копейка — вот и радуются. Только к дому легкие-то деньги не больно льнут, Марьюшка, а еще уведут за
собой и старые, у кого велись.
В сущности, бабы были правы, потому что у Прокопия с Яшей действительно велись любовные тайные переговоры о вольном золоте. У безответного зыковского зятя все сильнее въедалась в голову мысль о том, как бы уйти с фабрики на вольную работу. Он вынашивал свою мечту с упорством всех мягких натур и затаился даже
от жены. Вся сцена закончилась тем, что мужики бежали с поля битвы самым постыдным образом и как-то сами
собой очутились в кабаке Ермошки.
Дело в том, что Родион Потапыч резко разделял для
себя Карачунского-управляющего
от Карачунского — соблазнителя Фени.
Потом Карачунский заставил
себя думать о Рублихе, чтобы отвлечь мысль
от домашней заботы.
Родион Потапыч отнесся к Карачунскому как-то особенно неприветливо и все отворачивался
от него, не желая встречаться глазами. Эти неловкие отношения Карачунский объяснял про
себя домашними причинами и обрадовался, когда Родион Потапыч проговорился начистоту.
В ответ слышалось легкое ворчанье Окси или какой-нибудь пикантный ответ. Окся научилась огрызаться, а на дне дудки чувствовала
себя в полной безопасности
от родительских кулаков. Когда требовалась мужицкая работа, в дудку на канате спускался Яша Малый и помогал Оксе что нужно. Вылезала из дудки Окся черт чертом, до того измазывалась глиной, и сейчас же отправлялась к дедушке на Рублиху, чтобы обсушиться и обогреться. Родион Потапыч принимал внучку со своей сердитой ласковостью.
Рабочая масса так срослась со своим исконным промысловым делом, что не могла отделить
себя от промыслов, несмотря на распри с компанией и даже тяжелые воспоминания о казенном времени.
Семеныч вообще держал
себя на особицу и мало «якшил» [Якшить (
от татарского слова «якши» — «да») — поддакивать, дружить. (Примеч. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)] с остальными родственниками. Впрочем, это продолжалось только до тех пор, пока Мыльников не сообразил о тайных делах Семеныча с сестрицей Марьей и, немедленно приобщив к лику своих родственников, перестал платить исправно.
От всего богатства Мыльникова остались одни новые ворота да сотни три бревен, которые подрядчик увез к
себе, потому что за них не было заплачено.
— Мы как нищие… — думал вслух Карачунский. — Если бы настоящие работы поставить в одной нашей Балчуговской даче, так не хватило бы пяти тысяч рабочих… Ведь сейчас старатель сам
себе в убыток работает, потому что не пропадать же ему голодом. И компании
от его голода тоже нет никакой выгоды… Теперь мы купим у старателя один золотник и наживем на нем два с полтиной, а тогда бы мы нажили полтину с золотника, да зато нам бы принесли вместо одного пятьдесят золотников.
По крайней мере Карачунский в этом смысле ни на минуту не обманывал
себя с первого момента, как получил повестку
от следователя.
— Одинова страшно-то, а там на всю жисть богачество… Живи
себе барыней. Только твоей и работы: ключик
от сундука подглядеть.
Искреннее всех горевал о Карачунском старый Родион Потапыч, чувствовавший
себя виноватым. Очень уж засосала Рублиха… Когда стихал дневной шум, стариковские мысли получали болезненную яркость, и он даже начинал креститься
от этого наваждения. Ох, много и хороших и худых людей он пережил, так что впору и самому помирать.
Действительно, Петр Васильич незадолго до катастрофы с Ястребовым купил
себе жилетку и щеголял в ней по всей Фотьянке, не обращая внимания на насмешки. Он сразу понял угрозу старичков и весь побелел
от стыда и страха.
Петрунька чувствовал
себя очень скверно и целые дни прятался
от сердитой баушки, как пойманный зверек. Он только и ждал того времени, когда Наташка укладывала его спать с
собой. Наташка целый день летала по всему дому стрелой, так что ног под
собой не слышала, а тут находила и ласковые слова, и сказку, и какие-то бабьи наговоры, только бы Петрунька не скучал.
Неточные совпадения
Лука Лукич (
от испуга выронил сигару, плюнул и, махнув рукою, про
себя).Черт побери все! сгубила проклятая робость!
Я узнал это
от самых достоверных людей, хотя он представляет
себя частным лицом.
Митрофан. Да! того и смотри, что
от дядюшки таска; а там с его кулаков да за Часослов. Нет, так я, спасибо, уж один конец с
собою!
Стародум. Оставя его, поехал я немедленно, куда звала меня должность. Многие случаи имел я отличать
себя. Раны мои доказывают, что я их и не пропускал. Доброе мнение обо мне начальников и войска было лестною наградою службы моей, как вдруг получил я известие, что граф, прежний мой знакомец, о котором я гнушался вспоминать, произведен чином, а обойден я, я, лежавший тогда
от ран в тяжкой болезни. Такое неправосудие растерзало мое сердце, и я тотчас взял отставку.
Стародум(c нежнейшею горячностию). И мое восхищается, видя твою чувствительность.
От тебя зависит твое счастье. Бог дал тебе все приятности твоего пола. Вижу в тебе сердце честного человека. Ты, мой сердечный друг, ты соединяешь в
себе обоих полов совершенства. Ласкаюсь, что горячность моя меня не обманывает, что добродетель…