Неточные совпадения
— Думал я про Шабалина… — заговорил Маркушка после тяжелой паузы. — Он бы икону снял со стены… да я-то ему, кровопивцу,
не поверю… тоже вот и другим… А тебя я давно
знаю, Гордей Евстратыч… особливо твою мамыньку, Татьяну Власьевну… ее-то молитва доходнее к Богу… да. Так ты
не хочешь Исусовой молитвой себя обязать?
— Опять врешь…
Знаешь пословицу: стар, да петух, молод, да протух. Вот посмотри на меня… Э! я еще ничего… Хе-хе-хе!.. Да ты вот что, кажется,
не пьешь? Не-ет, это дудки… Золота
захотел, так сначала учись пить.
Татьяна Власьевна забежала вперед и спрятала всех женщин на своей половине, а затем встретила гостей с низкими поклонами в сенях. Гости для нее были священны,
хотя в душе теперь у нее было совсем
не до них; она
узнала и Липачка, и Плинтусова, и Порфира Порфирыча, которых встречала иногда у Пятовых.
Единственная дочь, избалованная с детства, Феня
не знала запрета ни в чем и делала все, что
хотела.
Бойкая и красивая, с светло-русой головкой и могучей грудью, эта девушка изнывала под напором жизненных сил, она дурачилась и бесилась, как говорила Татьяна Власьевна,
не зная устали,
хотя сердце у ней было доброе и отходчивое.
Он
не узнал своей жилки,
хотя сердце у него забилось от радости при виде с детства знакомой картины.
Утром завернула к Брагиным Марфа Петровна, и все дело объяснилось.
Хотя Пазухины были и
не в ладах с Брагиными из-за своего неудачного сватовства, но Марфа Петровна потихоньку забегала покалякать к Татьяне Власьевне. Через пять минут старуха
узнала наконец, что такое сделалось с Аришей и откуда дул ветер. Марфа Петровна в таком виде рассказала все, что даже Татьяна Власьевна озлобилась на свою родню.
Какие-то, господь их
знает, шаромыжники
не шаромыжники, а в том же роде,
хотя Гордей Евстратыч и говорит, что это и есть самая настоящая компания и все эти господа всё нужный народ.
Нюша находилась неотлучно при больной и тоже
не могла ничего
знать; невестки отмалчивались,
хотя, вероятно, и слышали что-нибудь из пятого в десятое.
— Бог тебя простит, а я еще подумаю, — отвечала Татьяна Власьевна. — Ты меня
хотел убить, Гордей Евстратыч, да Господь
не допустил тебя.
Знаю, кто тебя наущал… все
знаю. И вот мой сказ тебе: чтобы Алены Евстратьевны и духу
не было и чтобы напредки она носу сюда
не смела показывать…
— Вас, уважаемый Гордей Евстратыч, вероятно, удивило мое приглашение… Да?.. Очень понятно. Конечно, вы под рукой собрали кое-какие справки обо мне… Опять-таки понятно, потому что идти толковать о деле к совершенно незнакомому человеку очень сомнительно, хоть до кого доведись. Я вам скажу, что вам другие сказали обо мне… Но это все равно: я
хотя и везде здесь бываю, но меня никто
не знает. Хорошо.
Скоро до Белоглинского завода дошли слухи о подвигах Михалки в городе, где он безобразничал напропалую, и только один Гордей Евстратыч
не хотел ничего
знать.
Наши-то невесты за ним страсть гоняются, да он и глядеть на них
не хочет, потому как ему свой вкус лучше
знать.
— Твое дело, тебе лучше
знать, а я
не гоню, — по возможности кротко отвечала зятю Татьяна Власьевна,
хотя сама и ежилась.
Зотушка все это время вел самый странный образ жизни и точно
не хотел ничего
знать, что делается в батюшкином доме.
О печальной жизни Нюши Зотушка, конечно,
знал давно,
хотя об этом и
не говорил никому.
— А, Зотей Евстратыч, где тебя долго
не видать? — спрашивал Павел Митрич. — Загордился, совсем
не хочешь нас
знать…
Нет, в Петербурге институт // Пе-да-го-гический, так, кажется, зовут: // Там упражняются в расколах и в безверьи // Профессоры!! — у них учился наш родня // И вышел! хоть сейчас в аптеку, в подмастерьи. // От женщин бегает, и даже от меня! // Чинов
не хочет знать! Он химик, он ботаник, // Князь Федор, мой племянник.
— Нет, не оставлю! Ты меня
не хотел знать, ты неблагодарный! Я пристроил тебя здесь, нашел женщину-клад. Покой, удобство всякое — все доставил тебе, облагодетельствовал кругом, а ты и рыло отворотил. Благодетеля нашел: немца! На аренду имение взял; вот погоди: он тебя облупит, еще акций надает. Уж пустит по миру, помяни мое слово! Дурак, говорю тебе, да мало дурак, еще и скот вдобавок, неблагодарный!
— Знает, да
не хочет знать, это — так, это на него похоже! Ну, пусть ты осмеиваешь роль брата, глупого брата, когда он говорит о пистолетах, но мать, мать? Неужели ты не подумала, Лиза, что это — маме укор? Я всю ночь об этом промучился; первая мысль мамы теперь: «Это — потому, что я тоже была виновата, а какова мать — такова и дочь!»
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто
хочет!
Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать
не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и
не завесть его? только,
знаете, в таком месте неприлично… Я и прежде
хотел вам это заметить, но все как-то позабывал.
Хлестаков. Право,
не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как
хотите, я
не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь
не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я
не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и
не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Городничий. И
не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и
не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь
не прилгнувши
не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его
знает,
не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя
хотят повесить.