Неточные совпадения
— Так ты
уж тово, Зотушка… Сперва выводи, а потом к столбу привяжи гнедка. Пусть хорошенько выстоится.
Зотушка мог видеть в окна, что чай
уже отпили, когда в комнату вошел Михалко, потому что старуха ушла на свою половину.
Ведь если по-человечеству-то разобрать, так он
уж сколько времени вываживает лошадь, а на дворе вон какая непогода — всего промочило до нитки.
Сегодня Гордей Евстратыч был особенно в духе, потому что Михалко привез ему из Полдневской один старый долг, который он
уже считал пропащим. Несколько раз он начинал подшучивать над младшей невесткой Дуней, которая всего еще полгода была замужем; красивая, свежая, с русым волосом и ленивыми карими глазами, она только рдела и стыдливо опускала лицо. Красавец Архип, муж Дуни, любовался этим смущением своей молодайки и, встряхивая своими черными, подстриженными в скобу волосами, смеялся довольной улыбкой.
—
Уж бабушка всегда у нас такая… — прибавила Нюша.
Дом хотя был и одноэтажный, но делился на много комнат: в двух жила Татьяна Власьевна с Нюшей; Михалко с женой и Архип с Дуней спали в темных чуланчиках; сам Гордей Евстратыч занимал
узкую угловую комнату в одно окно, где у него стояла двухспальная кровать красного дерева, березовый шкаф и конторка с бумагами.
Михалко хотел взять в руки кусок кварца, но Гордей Евстратыч отстранил его и опять внимательно принялся рассматривать его перед огнем. Но теперь он
уже любовался куском золотоносной руды, забыв совсем о Михалке, который выглядывал из-за его плеча.
До старинных книг Татьяна Власьевна была великая охотница, хотя и считалась давно
уже единоверкой; она никогда не упускала случая приобрести такую книгу, чтобы иметь возможность почитать ее наедине.
Неужели у ней
уж так много грехов, что и замолить нельзя?
— Ох, дурак, дурак этот Вукол… Никого у них в природе-то таких дураков не было. Ведь Шабалины-то по нашим местам завсегда в первых были, особливо дедушка-то, Логин. Богатые были, а чтобы таких глупостев… семьдесят целковых! Это на ассигнации-то считать, так чуть не триста рублевиков… Ох-хо-хо!..
Уж правду сказать, что дикая-то копеечка не улежит на месте.
Последние фразы Татьяна Власьевна говорила в безвоздушное пространство, потому что Нюша, довольная своей выходкой с зонтиком,
уже спала крепким сном.
Кругом было по-прежнему темно, но она хорошо знала дорогу, потому что вот
уже третью неделю каждую ночь таскала по этим сходням кирпичи.
Небо все еще обложено темными тучами, но в двух или трех местах
уже пробиваются неясные светлые пятна, точно небо обтянуто серой материей, кое-где сильно проношенной, так что сквозь образовавшиеся редины пробивается свет.
Конечно, завидно иногда было, глядя на чужих молодых мужей, но
уж кому какое счастье на роду написано.
Уж прожила она замужем лет десять, своих детей растила, а тут и подвернись случай…
А в своем синем сарафане и в кисейной рубашке с
узкими рукавами она была просто красавица писаная.
— Ну, Поликарп Семеныч, теперь
уже прощай… Будет нам грешить. Если не умела по своему малодушию при муже жить, так надо теперь доучиваться одной.
— А я буду молиться за тебя Богу, —
уже спокойно ответила Татьяна Власьевна, точно она замерла на одной мысли.
Кругом было все темно, но в избах
уже мелькали яркие огоньки: это топились печки у заботливых хозяев.
«
Уж не болен ли? — подумала старуха и торопливо зашагала через улицу. — Куда ему эку рань подниматься?.. Может, надо малиной или мятой его напоить».
— Ты что это, Гордей? — спрашивала Татьяна Власьевна, появляясь в дверях его комнаты. —
Уж не попритчилась ли какая немочь?
— Ох, нельзя, милушка! Ведь только он едва успел выправиться, а как попадет к Шабалиным — непременно Вукол Логиныч его водкой поить станет.
Уж это сколько разов бывало, и не пересчитаешь!.. Лучше я Архипа спосылаю… По пути и забежит, от Пятовых-то.
Серая в яблоках громадная лошадь, с невероятно выгнутой шеей и с хвостом трубкой, торжественно подкатила Шабалина, который сидел на дрожках настоящим чертом: в мохнатом дипломате, в какой-то шапочке, сдвинутой на затылок, и с семидесятирублевым зонтиком в руках. Скуластое, красное лицо Вукола Логиныча, с
узкими хитрыми глазами и с мясистым носом, все лоснилось от жира, а когда он улыбнулся, из-за толстых губ показались два ряда гнилых зубов.
— Куда Бог несет, Гордей Евстратыч? — издали кричал Шабалин, высоко поднимая свою круглую шапочку. — Я не знал, что ты таким молодцом умеешь верхом ездить…
Уж не на охоту ли собрался?
Эта встреча очень не понравилась Гордею Евстратычу, и он, поднимаясь с плотины в гору, на которой красовалась пятиглавая православная церковь, даже подумал,
уж не воротиться ли назад.
Около самой дороги, где лес был немного прочищен, лепились кусты жимолости и малины да молоденькие березки, точно заблудившиеся в этой лесной трущобе; теперь листья
уже давно пожелтели и шелестели мертвым шепотом, когда по ним пробегал осенний порывистый ветер.
Брагин почти все время ехал шагом, раздумывая бесконечную дорожную думу, которая блуждала по своим горам и косогорам, тонула в грязи и пробиралась по
узким тропинкам.
В воображении Брагина
уже рисовалась глубокая шахта, из которой бадьями поднимают золотоносный кварц, толкут его и промывают.
Но ведь это другие, а
уж он, Гордей Евстратыч, никогда бы так не сделал.
— Где
уж… нет… вот ужо я тебе все обскажу…
— Не надо объявлять настоящей жилки, Гордей Евстратыч… а как Шабалин делает… россыпью объяви… а в кварце, мол, золото попадается только гнездами… это можно… на это и закона нет…
уж я это знаю… ну надо замазать рты левизорам да инженерам… под Шабалина подражай…
Знакомый
уже нам мужик в шапке, потом высокий рыжий детина с оловянными глазами, потом кривой на левый глаз и хромой на правую ногу низенький мужичонка; остальные представители мужского населения находились в отсутствии.
— Так
уж ты тово… не забывай их… — хрипел Маркушка, показывая глазами на пьяных старателей, когда Брагин начал прощаться.
— Да, мамынька… настоящее червонное золото, —
уже шепотом проговорил Гордей Евстратыч, оглядываясь кругом. — Бог его нам послал… видно, за родительские молитвы.
— Ах, мамычка, мамычка! Ну, ежели бы я не поклялся Маркушке, — тогда что бы вышло? Умер бы он с своей жилкой или рассказал о ней кому-нибудь другому… Вон Вукол-то Логиныч
уже прослышал о ней и подсылал к Маркушке, да только Маркушка не захотел ему продавать.
— Ишь ведь какой дошлый, этот Вуколко! — со злостью заговорила Татьяна Власьевна, припоминая семидесятирублевый зонтик Шабалина. —
Уж успел пронюхать… Да ты верно знаешь, милушка, что Маркушка ничего не говорил Вуколу?
—
Уж это что говорить, милушка… Вукол-то не стал бы молиться за него. Только все-таки страшно… И молитва там, и милостыня, и сорокоуст — все бы ничего, а как подумаю об золоте, точно что у меня оборвется. Вдруг-то страшно очень…
— Ну
уж, мамынька, этого не будет, чтобы я с Савиными да с Колобовыми стал советоваться в таком деле. С отцом Крискентом можно побеседовать, только он по этой части не ходок…
— Ну, это
уж он напрасно: какие наши молитвы. Сами по колено бродим в своих-то грехах.
Он выходил в Гнилой переулок, как мы
уже знаем из предыдущего, и от брагинского дома до него было рукой подать.
В маленькой передней
уже обдавало тем специально благочестивым запахом, какой священники уносят с собой из церкви в складках платья; пахло смешанным запахом ладана и воска, и, может быть, к этому примешивался аромат княженичной наливки, которою о.
Крискент никогда ничего не говорил нового, а только соглашался и успокаивал
уже одним своим видом.
— Так, так… Конечно, бывают случаи, Татьяна Власьевна, — мягко соглашался о. Крискент, расправляя свою бородку веером. — Человек предполагает — Бог располагает. Это
уж не от нас, а свыше. Мы с своей стороны должны претерпевать и претерпевать… Как сказал апостол: «Претерпевый до конца, той спасен будет…» Именно!
— Ах,
уж это вы даже совсем напрасно, Татьяна Власьевна: на золоте не может быть никакого заклятья, потому что это плод земли, а Бог велел ей служить человеку на пользу… Вот она и служит, Татьяна Власьевна! Только каждому своя часть, и всякий должен быть доволен своей частью… Да!..
— Слава богу, отец Крискент, слава богу… Скромная да тихая, воды не замутит, только, кажется, ленивенькая, Христос с ней, Богородица… Ну, да обойдется помаленьку. Ариша, та
уж очень бойка была, а тоже уходилась, как Степушку Бог послал.
Белоглинцы были глубоко предубеждены против «прелестей» новой модной жизни, которая
уже поглотила многих.
Мы
уже сказали, что семья Брагиных была не из богатых, потому что торговля «панским товаром» особенно больших выгод не могла доставить сравнительно с другими отраслями торговли.
—
Уж брошу же я эти панские товары! — в сотый раз говорил Гордей Евстратыч, когда в конце торгового года с Нюшей «сводил книгу», то есть подсчитывал общий ход своих торговых операций.
Никто лучше не знал распорядков, свычаев и обычаев старинного житья-бытья, которое изобрело тысячи церемоний на всякий житейский случай, не говоря
уже о таких важных событиях, как свадьбы, похороны, родины, разные семейные несчастия и радости.
—
Уж не болен ли кто? — сделала догадку Пелагея Миневна, осторожно опуская на пол решетку с вымытыми в двух водах и вытертыми насухо кунгурскими огурцами.