Неточные совпадения
Луша покраснела от удовольствия; у нее, кроме бус из дутого стекла, ничего не было, а тут были настоящие кораллы.
Это движение не ускользнуло от зоркого взгляда Раисы Павловны, и она поспешила им воспользоваться. На сцену появились браслеты, серьги, броши, колье. Все
это примеривалось
перед зеркалом и ценилось по достоинству. Девушке особенно понравилась брошь из восточного изумруда густого кровяного цвета; дорогой камень блестел, как сгусток свежезапекшейся крови.
Луша не заметила хорошенько
этой семейной сцены и сидела по-прежнему
перед зеркалом, вокруг которого в самом художественном беспорядке валялись броши, браслеты, кольца, серьги и колье.
—
Это…
это что же такое, Гуго Альбертович? — проговорил он, машинальным движением снимая
перед обезьянами свою соломенную шляпу.
Значит, что захочет Нина Леонтьевна, ей стоит только
передать Братковскому, тот — своей сестре, а
эта все и перевернет в барине вверх дном.
По улицам бродили праздные кучки любопытных, а на площади,
перед зданием заводоуправления и особенно около господского дома, народ стоял стена стеной, несмотря на отчаянные усилия станового и нескольких полицейских водворить порядок в
этом галдевшем живом море.
«Галки» окружили Раису Павловну, как умирающую. Аннинька натирала ей виски одеколоном, m-lle Эмма в одной руке держала стакан с водой, а другой тыкала ей прямо в нос каким-то флаконом. У Родиона Антоныча захолонуло на душе от
этой сцены; схватившись за голову, он выбежал из комнаты и рысцой отправился отыскивать Прейна и Платона Васильевича, чтобы в точности
передать им последний завет Раисы Павловны, которая теперь в его глазах являлась чем-то вроде разбитой фарфоровой чашки.
— Послушай, Нина, сейчас Прейн
передал мне, что Раиса Павловна хочет сказаться больной, — говорил нерешительно генерал, покручивая усы. —
Это выйдет очень неловко… Горемыкина — хозяйка в
этом доме, и не пригласить ее просто неделикатно.
— Господи, что же
это такое? — взмолился генерал, останавливаясь
перед Лаптевым. — Евгений Константиныч! вас ждут целый час тысячи людей, а вы возитесь здесь с собакой!
Это…
это… Одним словом, я решительно не понимаю вас.
— Господа, кто-то, кажется, подъехал? — заметил Дымцевич, все время ощипывавшийся и охорашивавшийся, как курица
перед дождем. —
Это, наверно, Тетюев…
— Но ведь
это наконец не честно, — горячился доктор. — Из-за своих личных, можно сказать, семейных расчетов вилять хвостом
перед заводовладельцем…
Бунтовщики не удовольствовались
этим, а какими-то неисповедимыми путями, через десятки услужливых рук, добрались наконец до неприступного и величественного m-r Чарльза и на коленях умоляли его замолвить за них словечко барину. В пылу усердия они даже пообещали ему подарить «четвертной билет», но m-r Чарльз с величественным презрением отказался как от четвертного билета, так и от ходатайства
перед барином.
Когда мужики начали кланяться
этому замороженному холопу в ноги, m-r Чарльз величественно пожал плечами и с презрением улыбнулся над унижавшейся
перед ним бесхарактерной «русской скотиной».
Этот серьезный разговор как раз происходил
перед самым балом, когда Евгений Константиныч, одетый, завитой и надушенный, был уже совсем готов показаться в приемных залах господского дома, где с подавленным шорохом гудела и переливалась цветочная живая человеческая масса.
Перед самым выходом к гостям генерал конфиденциально сообщил Прейну, что Нине Леонтьевне что-то сегодня нездоровится.
Ужин прошел весело. Сарматов и Летучий наперерыв рассказывали самые смешные истории. Евгений Константиныч улыбался и сам рассказал два анекдота; он не спускал глаз с Луши, которая несколько раз загоралась горячим румянцем под
этим пристальным взглядом. M-r Чарльз прислуживал дамам с неизмеримым достоинством, как умеют служить только слуги хорошей английской школы.
Перед дамами стояли на столе свежие букеты.
Но все
эти логические построения разлетались прахом, когда
перед глазами Лаптева, как сон, вставала стройная гордая девушка с типичным лицом и тем неуловимым шиком, какой вкладывает в своих избранников одна тароватая на выдумки природа.
Нина Леонтьевна побелела даже через слой румян и белил: Прейн предупредил и отправил девиц вперед. Он сейчас после завтрака
передал m-lle Эмме, что им пора убираться восвояси, m-lle Эмма сама думала об
этом и потащила за собой Анниньку. Перекрестов и Братковский вызвались их сопровождать. К
этому веселому обществу присоединились Прозоровы и доктор.
— Очень рад… Много слышал о вас, — встретил Тетюева набоб, пережевывая
эти стереотипные фразы. — Не угодно ли вам садиться… Вероятно, Прейн
передал вам о предполагаемой консультации?
А генерал уже достал из портфеля объемистую тетрадку и положил ее
перед собой; в
этой тетрадке Родион Антоныч узнал свою докладную записку, отмеченную на полях красным карандашом генерала, — и вздохнул свободнее.
Вслед за картиной поражения Раисы Павловны
перед ней встала другая, более широкая —
это торжество партии Тетюева, с Ниной Леонтьевной во главе.
Но из-за страха
перед отцом в душе Луши выступило более сильное чувство: она жалела
этого жалкого, потерянного человека и только теперь поняла, как его всегда любила.
Но
это было временное затишье, как бывает
перед надвигающейся грозой.
Чтобы покончить
эту комедию, набоб, под предлогом раскурить сигару, зажег восковую спичку и сам открыл платок гения. И попятился даже назад от охватившего его чувства ужаса:
перед ним стояла Прасковья Семеновна и смотрела на него своим сумасшедшим взглядом.
Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Без наук люди живут и жили. Покойник батюшка воеводою был пятнадцать лет, а с тем и скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточек нажить и сохранить. Челобитчиков принимал всегда, бывало, сидя на железном сундуке. После всякого сундук отворит и что-нибудь положит. То-то эконом был! Жизни не жалел, чтоб из сундука ничего не вынуть.
Перед другим не похвалюсь, от вас не потаю: покойник-свет, лежа на сундуке с деньгами, умер, так сказать, с голоду. А! каково
это?
"Было чего испугаться глуповцам, — говорит по
этому случаю летописец, — стоит
перед ними человек роста невеликого, из себя не дородный, слов не говорит, а только криком кричит".
Наконец он не выдержал. В одну темную ночь, когда не только будочники, но и собаки спали, он вышел, крадучись, на улицу и во множестве разбросал листочки, на которых был написан первый, сочиненный им для Глупова, закон. И хотя он понимал, что
этот путь распубликования законов весьма предосудителен, но долго сдерживаемая страсть к законодательству так громко вопияла об удовлетворении, что
перед голосом ее умолкли даже доводы благоразумия.
И, сказав
это, вывел Домашку к толпе. Увидели глуповцы разбитную стрельчиху и животами охнули. Стояла она
перед ними, та же немытая, нечесаная, как прежде была; стояла, и хмельная улыбка бродила по лицу ее. И стала им
эта Домашка так люба, так люба, что и сказать невозможно.
Этого мало: в первый же праздничный день он собрал генеральную сходку глуповцев и
перед нею формальным образом подтвердил свои взгляды на администрацию.