Если факты, до такой степени диковинные, не возбуждают ни в ком недоверия, то
можно ли удивляться превращению столь обыкновенному, как то, которое случилось с Грустиловым?
— Мы с Иваном Петровичем поместились в кабинете Алексея, — сказала она, отвечая Степану Аркадьичу на его вопрос,
можно ли курить, — именно затем, чтобы курить, — и, взглянув на Левина, вместо вопроса: курит ли он? подвинула к себе черепаховый портсигар и вынула пахитоску.
«Позволено ли нам, бедным жителям земли, быть так дерзкими, чтобы спросить вас, о чем мечтаете?» — «Где находятся те счастливые места, в которых порхает мысль ваша?» — «
Можно ли знать имя той, которая погрузила вас в эту сладкую долину задумчивости?» Но он отвечал на все решительным невниманием, и приятные фразы канули, как в воду.
Очень живо изобразив синего мальчика верхом на синей лошади и синих собак, я не знал наверное,
можно ли нарисовать синего зайца, и побежал к папа в кабинет посоветоваться об этом.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Помилуйте, как
можно! и без того это такая честь… Конечно, слабыми моими силами, рвением и усердием к начальству… постараюсь заслужить… (Приподымается со стула, вытянувшись и руки по швам.)Не смею более беспокоить своим присутствием. Не будет
ли какого приказанья?
Хлестаков. Скажите, пожалуйста, нет
ли у вас каких-нибудь развлечений, обществ, где бы
можно было, например, поиграть в карты?
Поэтому почти наверное
можно утверждать, что он любил амуры для амуров и был ценителем женских атуров [Ату́ры (франц.) — всевозможные украшения женского наряда.] просто, без всяких политических целей; выдумал же эти последние лишь для ограждения себя перед начальством, которое, несмотря на свой несомненный либерализм, все-таки не упускало от времени до времени спрашивать: не пора
ли начать войну?
Но, как кажется, это был только благовидный предлог, ибо едва
ли даже
можно предположить, чтоб Негодяев отказался от насаждения конституции, если б начальство настоятельно того потребовало.
Она наступала на человека прямо, как будто говорила: а ну, посмотрим, покоришь
ли ты меня? — и всякому, конечно, делалось лестным доказать этой «прорве», что «покорить» ее
можно.