Неточные совпадения
2-го февраля. Почтмейстер Тимофей Иванович, подпечатывая
письма, нашел описание Тугановского дела, списанного городничим для Чемерницкого, и все сему очень смеялись. На что же сие делают, на что же и подпечатывание с болтовством, уничтожающим сей операции всякое значение, и корреспондирование революционеру от полицейского чиновника? Городничий намекал, что литераторствует для „Колокола“. Не достойнее ли бы было, если бы ничего этого, ни
того, ни другого, совсем не было?
Достав отсюда из своей фотографической коллекции несколько карточек членов императорской фамилии, Термосесов почистил резинкой и ножичком
те из них, которые ему показались запыленными, и потом, положив их в конвертик, начал писать
письмо в Петербург к какому-то несуществующему своему приятелю.
С этим он взял
письмо и карточки и пошел в почтовую контору. Кроме этого
письма, в кармане Термосесова лежало другое сочинение, которое он написал в
те же ранние часы, когда послал повестку Туберозову. В этом писании значилось...
Доводы Термосесова слишком соблазнительно действовали на любопытство девиц, из них
то одна,
то другая начали порываться сбегать к отцу в контору и принесть интересное
письмо заезжего гостя.
Как почтмейстерша ни останавливала их и словами и знаками, они все-таки не понимали и рвались, но зато Термосесов понял все в совершенстве;
письмо было в руках хозяйки, теперь его надо было взять только из ее рук и
тем ее самое взять в руки.
Термосесов прочел
письмо, в котором Борноволоков жаловался своей петербургской кузине Нине на свое несчастие, что он в Москве случайно попался Термосесову, которого при этом назвал «страшным негодяем и мерзавцем», и просил кузину Нину «работать всеми силами и связями, чтобы дать этому подлецу хорошее место в Польше или в Петербурге, потому что иначе он, зная все старые глупости, может наделать черт знает какого кавардаку, так как он способен удивить свет своею подлостью, да и к
тому же едва ли не вор, так как всюду, где мы побываем, начинаются пропажи».
Термосесов сразу сообразил, что хотя это
письмо и не лестно для его чести, но зато весьма для него выгодно в
том отношении, что уж его, как человека опасного, непременно пристроят на хорошее место.
Секретарь, стоя за стулом Борноволокова, глядел через его плечо в бумагу и продолжал диктовать: «Подлец Термосесов непостижимым и гениальным образом достал мое собственноручное
письмо к вам, в котором я, по неосторожности своей, написал
то самое, что вы на этом листке читаете выше, хотя это теперь написано рукой
того же негодяя Термосесова».
— Нет-с, еще надо набавить. Извольте писать. «Как он взял
письмо, собственноручно мною отданное на почту, я этого не могу разгадать, но зато это же самое может вам свидетельствовать об отважности и предприимчивости этого мерзавца, поставившего себе задачей не отступать от меня и мучить меня, пока вы его не устроите на хорошее жалованье. Заклинаю вас общим нашим благополучием сделать для него даже
то, чего невозможно, ибо иначе он клянется открыть все, что мы делали в глупую пору нашего революционерства».
— А вы вот что… — прошептал, сжав его руку, Термосесов, — вы не вздумайте-ка расписывать об этом своим кузинам, а
то… здесь
письма ведь не один я читаю.
Думали только о
том, как послать
письмо? Почта шла через два дня, а эстафета была бы, по мнению обоих чиновников, делом слишком эффектным, и притом почтмейстерша, друг Термосесова, которого, по указанию Ахиллы, все подозревали в доносе на Туберозова, могла бы писать этому деятелю известия с
тою же эстафетой.
Было и еще получено
письмо от Ахиллы, где он писал, что «счастливым случаем таки свиделся с Препотенским и думал с ним за прошедшее биться, но вышел всему
тому совсем другой оборот, так что он даже и был у него в редакции, потому что Варнава теперь уже был редактором, и Ахилла видел у него разных „литератов“ и искренно там с Варнавой примирился.
И еще, наконец, пришло третье и последнее
письмо, которым Ахилла извещал, что скоро вернется домой, и вслед за
тем в один сумрачный серый вечер он предстал пред Туберозова внезапно, как радостный вестник.
Неточные совпадения
Те же и почтмейстер, впопыхах, с распечатанным
письмом в руке.
Осип (выходит и говорит за сценой).Эй, послушай, брат! Отнесешь
письмо на почту, и скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег; да скажи, чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи, барин не плотит: прогон, мол, скажи, казенный. Да чтоб все живее, а не
то, мол, барин сердится. Стой, еще
письмо не готово.
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и
того, что называет в
письме Андрей Иванович грешками, я ничего не могу сказать. Да и странно говорить: нет человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.
Как только имел я удовольствие выйти от вас после
того, как вы изволили смутиться полученным
письмом, да-с, — так я тогда же забежал… уж, пожалуйста, не перебивайте, Петр Иванович!
Этак ударит по плечу: «Приходи, братец, обедать!» Я только на две минуты захожу в департамент, с
тем только, чтобы сказать: «Это вот так, это вот так!» А там уж чиновник для
письма, этакая крыса, пером только — тр, тр… пошел писать.