Неточные совпадения
Не смей, и не надо!»
Как же не надо? «Ну, говорю, благословите: я потаенно от самого отца Захарии его трость супротив вашей ножом слегка на вершок урежу, так что отец Захария этого сокращения и знать не будет», но он опять: «Глуп, говорит, ты!..» Ну, глуп и глуп, не впервой мне это от него слышать, я от него этим не обижаюсь, потому он заслуживает, чтоб от него снесть,
а я все-таки вижу, что он всем этим недоволен, и мне от этого пребеспокойно…
— Ну, что, зуда, что, что? — частил, обернувшись к нему, отец Захария, между тем
как прочие гости еще рассматривали затейливую работу резчика на иерейских посохах. — Литеры?
А? литеры, баран ты этакой кучерявый? Где
же здесь литеры?
Ведь вон тогда Сергея-дьячка за рассуждение о громе я сейчас
же прибил; комиссара Данилку мещанина за едение яиц на улице в прошедший Великий пост я опять тоже неупустительно и всенародно весьма прилично по ухам оттрепал,
а вот этому просвирнину сыну все до сих пор спускаю, тогда
как я этим Варнавкой более всех и уязвлен!
Сухое дерево разве может расцвесть?» Я было его на этом даже остановил и говорю: «Пожалуйста, ты этого, Варнава Васильич, не говори, потому что бог иде
же хощет, побеждается естества чин»; но при этом,
как вся эта наша рацея у акцизничихи у Бизюкиной происходила,
а там всё это разные возлияния да вино все хорошее: все го-го, го-сотерн да го-марго, я… прах меня возьми, и надрызгался.
— Да
каким же примерным поведением, когда он совсем меня не замечает? Мне, ты, батя, думаешь, легко,
как я вижу, что он скорбит, вижу, что он нынче в столь частой задумчивости. «Боже мой! — говорю я себе, — чего он в таком изумлении? Может быть, это он и обо мне…» Потому что ведь там,
как он на меня ни сердись,
а ведь он все это притворствует: он меня любит…
Зрелище было страшное, непристойное и поистине возмутительное;
а к сему
же еще,
как назло, железный крест с купольного фонаря сорвался и повис на цепях,
а будучи остервененно понуждаем баграми разорителей к падению, упал внезапно и проломил пожарному солдату из жидов голову, отчего тот здесь
же и помер.
Сам
же старый Пизонский, весь с лысой головы своей озаренный солнцем, стоял на лестнице у утвержденного на столбах рассадника и, имея в одной руке чашу с семенами, другою погружал зерна, кладя их щепотью крестообразно, и, глядя на небо, с опущением каждого зерна, взывал по одному слову: „Боже! устрой, и умножь, и возрасти на всякую долю человека голодного и сирого, хотящего, просящего и производящего, благословляющего и неблагодарного“, и едва он сие кончил,
как вдруг все ходившие по пашне черные глянцевитые птицы вскричали, закудахтали куры и запел, громко захлопав крылами, горластый петух,
а с рогожи сдвинулся тот, принятый сим чудаком, мальчик, сын дурочки Насти; он детски отрадно засмеялся, руками всплескал и, смеясь, пополз по мягкой земле.
3-госентября. Я сделал значительную ошибку: нет, совсем этой неосторожности не конец. Из консистории получен запрос: действительно ли я говорил импровизацией проповедь с указанием на живое лицо? Ах, сколь у нас везде всего живого боятся! Что ж, я так и отвечал, что говорил именно вот
как и вот что. Думаю, не повесят
же меня за это и головы не снимут,
а между тем против воли смутно и спокойствие улетело.
За тою
же самою занавесью я услышал такие слова: „
А ну, покажи-ка мне этого умного попа, который, я слышала, приобык правду говорить?“ И с сим занавесь
как бы мановением чародейским, на не видимых шнурах, распахнулась, и я увидал пред собою саму боярыню Плодомасову.
Запирая на ночь дверь переднего покоя, Аксинья усмотрела на платейной вешалке нечто висящее,
как бы не нам принадлежащее, и когда мы с Наташей на сие были сею служанкой позваны, то нашли: во-первых, темно-коричневый французского гроденаплю подрясник; во-вторых, богатый гарусный пояс с пунцовыми лентами для завязок,
а в-третьих, драгоценнейшего зеленого неразрезного бархату рясу; в-четвертых
же, в длинном куске коленкора полное иерейское облачение.
20-го декабря. Я в крайнем недоумении. Дьячиха, по маломыслию, послала своему сыну по почте рублевую ассигнацию в простом конверте, но конверт сей на почте подпечатали и, открыв преступление вдовы, посылку ее конфисковали и подвергли ее штрафу. Что на почте письма подпечатывают и читают — сие никому не новость; но
как же это рублевую ассигнацию вдовицы ловят,
а „Колокол“, который я беру у исправника, не ловят? Что это такое: простота или воровство?
5-го сентября. В некоторых православных обществах заведено то
же. Боюсь, не утерплю и скажу слово! Говорил бы по мысли Кирилла Белозерского, како: „крестьяне ся пропивают,
а души гибнут“. Но
как проповедовать без цензуры не смею, то хочу интригой учредить у себя общество трезвости. Что делать, за неволю и патеру Игнатию Лойоле следовать станешь, когда прямою дорогой ходу нет.
14-го мая. Препотенский, однако
же, столь осмелел, что и в моем присутствии мало изменяется. Добыв у кого-то из раскольников весьма распространенную книжечку с видами, где антихрист изображен архиереем в нынешнем облачении, изъяснял, что Христос был социалист,
а мы, попы и архиереи,
как сему противимся, то мы и есьмы антихристы.
Самое заступление Туганова, так
как оно не по ревности к вере,
а по вражде к губернатору, то хотя бы это, по-видимому, и на пользу в сем настоящем случае, но, однако, радоваться тут нечему, ибо чего
же можно ожидать хорошего, если в государстве все один над другим станут издеваться, забывая, что они одной короне присягали и одной стране служат?
— Что ж ты молчишь? Расскажи
же,
как ты это отобрал у него эти кости?
А? Да что ты,
какого черта нынче солидничаешь?
— Нет, позвольте
же, надо знать, почему этот вздор выходит? Я вчера,
как вам и обещал, — я этого сваренного Варнавкой человека останки,
как следует, выкрал у него в окне, и снес в кульке к себе на двор, и высыпал в телегу, но днесь поглядел,
а в телеге ничего нет! Я
же тому не виноват?
— Ну вот, лекарю! Не напоминайте мне, пожалуйста, про него, отец Савелий, да и он ничего не поможет. Мне венгерец такого лекарства давал, что говорит: «только выпей, так не будешь ни сопеть, ни дыхать!», однако
же я все выпил,
а меня не взяло.
А наш лекарь… да я, отец протопоп, им сегодня и расстроен. Я сегодня, отец протопоп, вскипел на нашего лекаря. Ведь этакая, отец протопоп, наглость… — Дьякон пригнулся к уху отца Савелия и добавил вслух: — Представьте вы себе,
какая наглость!
— И кроме того, всё мне, друг мой, видятся такие до бесконечности страшные сны, что я,
как проснусь, сейчас шепчу: «Святой Симеон, разгадай мой сон», но все если б я могла себя с кем-нибудь в доме разговорить, я бы терпела;
а то возьмите
же, что я постоянно одна и постоянно с мертвецами. Я, мои дружочки, отпетого покойника не боюсь,
а Варнаша не позволяет их отпето.
— Никто
же другой. Дело, отец Захария, необыкновенное по началу своему и по окончанию необыкновенное. Я старался
как заслужить,
а он все смял, повернул бог знает куда лицом и вывел что-то такое, чего я, хоть убей, теперь не пойму и рассказать не умею.
— Боже, да это плодомасовские карлики! — Не может быть! — Смотрите сами! — Точно, точно! — Да
как же вон Николай-то Афанасьич, видите, увидел нас и кланяется,
а вон и Марья Афанасьевна кивает.
—
А уж так, батушка, она, госпожа моя, умела человека и ожесточить и утешить, и ожесточала и утешала,
как разве только один ангел господень может утешить, — сейчас
же отозвался карлик. — В сокровенную души, бывало человека проникнет и утешит, и мановением своим всю благую для него на земли совершит.
— Чего
же, сударь, бежать? Не могу сказать, чтобы совсем ни капли не испугался, но не бегал.
А его величество тем часом все подходят, подходят; уже я слышу да
же,
как сапожки на них рип-рип-рип; вижу уж и лик у них этакий тихий, взрак ласковый, да уж, знаете, на отчаянность уж и думаю и не думаю, зачем я пред ними на самом на виду явлюсь? Только государь вдруг этак головку повернули и, вижу, изволили вскинуть на меня свои очи и на мне их и остановили.
— Нет-с, что вы, батушка, что вы?
Как же можно от ласк государя кричать? Я-с, — заключил Николай Афанасьевич, — только
как они выпустили меня, я поцеловал их ручку… что счастлив и удостоен чести, и только и всего моего разговора с их величеством было.
А после, разумеется,
как сняли меня из-под пальмы и повезли в карете домой, так вот тут уж я все плакал.
А потом опять,
как Марфа Андревна не выдержат, заедем и,
как только они войдут, сейчас и объявляют: «Ну слушай
же, матушка генеральша, я тебе, чтобы попусту не говорить, тысячу рублей за твою уродицу дам»,
а та,
как назло, не порочит меня,
а две за меня Марфе Андревне предлагает.
— Ну-с,
а тут уж что
же:
как приехали мы домой, они и говорят Алексею Никитичу, «
А ты, сынок, говорят, выходишь дурак, что смел свою мать обманывать, да еще квартального приводил», — и с этим велели укладываться и уехали.
— Да, разумеется, не годится:
какой же шут теперь лечится от пореза травой.
А впрочем, может быть еще есть и такие ослы.
А где
же это ваш муж?
— Вы вон школы заводите, что
же? по-настоящему,
как принято у глупых красных петухов, вас за это, пожалуй, надо хвалить,
а как Термосесов практик, то он не станет этого делать. Термосесов говорит: бросьте школы, они вредны; народ, обучаясь грамоте, станет святые книги читать. Вы думаете, грамотность к разрушающим элементам относится? Нет-с. Она идет к созидающим,
а нам надо прежде все разрушить.
—
Как не сын ваш:
а кто
же он такой?
—
А то
как же? Непременно побить!
А когда
же Термосесов вдобавок хотел поцеловать его руку, то протопоп столь этим смутился, что торопливо опустил сильным движением свою и термосесовскую руку книзу и крепко сжал и потряс эту предательскую руку,
как руку наилучшего друга.
— Ну-с; вот приехал к нему этот кавалерист и сидит, и сидит,
как зашел от обедни, так и сидит. Наконец, уж не выдержал и в седьмом часу вечера стал прощаться.
А молчаливый архиерей, до этих пор все его слушавший,
а не говоривший, говорит: «
А что
же, откушать бы со мною остались!» Ну, у того уж и ушки на макушке: выиграл пари. Ну, тут еще часок архиерей его продержал и ведет к столу.
—
А вам про что
же говорят, — поддержал дьякона в качестве одномышленника Термосесов, — Пармен Семенович вам про то и говорит, — внушал Термосесов, нарочно
как можно отчетливее и задушевнее произнося имя Туганова.
— Ну так ты, я вижу, петербургский мерзавец, — молвил дьякон, нагибаясь за своею шляпою, но в это
же самое время неожиданно получил оглушительный удар по затылку и очутился носом на садовой дорожке, на которой в ту
же минуту явилась и его шляпа,
а немного подальше сидел на коленях Препотенский. Дьякон даже не сразу понял,
как все это случилось, но, увидав в дверях Термосесова, погрозившего ему садовою лопатой, понял, отчего удар был широк и тяжек, и протянул...
— И представь
же ты себе, Наташа! — заключил он, заметив, что уже начинает рассветать и его канарейка, проснувшись, стала чистить о жердочку свой носик, — и представь себе, моя добрая старушка, что ведь ни в чем он меня, Туганов, не опровергал и во всем со мною согласился, находя и сам, что у нас,
как покойница Марфа Андревна говорила, и хвост долог, и нос долог, и мы стоим
как кулики на болоте да перекачиваемся: нос вытащим — хвост завязнет,
а хвост вытащим — нос завязнет; но горячности,
какой требует такое положение, не обличил…
«И что
же, мол, если теперь с этою мелочью не справимся, то
как набольшие-то наши тогда думают справляться, когда это вырастет?»
А он по этой, ненавистной мне, нашей русской шутливости изволил оповедать анекдот, который действительно очень подходящ к делу, но которого я, по званию своему, никому, кроме тебя, не могу и рассказать!
Говорит, что был-де будто один какой-то офицер, который, вступив на походе в одну квартиру, заметил по соседству с собою замечательную красавицу и, пленясь ее видом, тотчас
же, по своему полковому обычаю, позвал денщика и говорит: «
Как бы, братец, мне с сею красавицей познакомиться?»
А денщик помялся на месте и,
как ставил в эту пору самовар, вдруг восклицает: «Дымом пахнет!» Офицер вскочил и бросился в комнату к сей прелестнице, говоря: «Ай, сударыня, у вас дымом пахнет, и я пришел вас с вашею красотой спасти от пламени пожара», и таким образом с нею познакомился,
а денщика одарил и напоил водкой.
Заключай
же,
какая из сего является аналогия: у нас в необходимость просвещенного человека вменяется безверие, издевка над родиной, в оценке людей, небрежение о святыне семейных уз, неразборчивость,
а иносказательная красавица наша, наружная цивилизация, досталась нам просто; но теперь, когда нужно знакомиться с красавицей иною, когда нужна духовная самостоятельность… и сия красавица сидит насупротив у своего окна,
как мы ее достанем?
И Туберозов уехал,
а дьякон отправился к отцу Захарии, чтоб упросить его немедленно
же под каким-нибудь предлогом сходить к акцизному и узнать: из
какого звания происходит Термосесов?
Гроза
как быстро подошла, так быстро
же и пронеслась: на месте черной тучи вырезывалась на голубом просвете розовая полоса,
а на мокром мешке с овсом, который лежал на козлах кибитки, уже весело чирикали воробьи и смело таскали мокрые зерна сквозь дырки мокрой реднины.
Целую ночь он не спал, все думал думу:
как бы теперь, однако, помочь своему министру юстиции? Это совсем не то, что Варнавку избить. Тут нужно бы умом подвигать.
Как же это: одним умом, без силы? Если бы хоть при этом…
как в сказках, ковер-самолет, или сапоги-скороходы, или… невидимку бы шапку! Вот тогда бы он знал, что сделать очень умное,
а то… Дьякон решительно не знал, за что взяться,
а взяться было необходимо.
Думали только о том,
как послать письмо? Почта шла через два дня,
а эстафета была бы, по мнению обоих чиновников, делом слишком эффектным, и притом почтмейстерша, друг Термосесова, которого, по указанию Ахиллы, все подозревали в доносе на Туберозова, могла бы писать этому деятелю известия с тою
же эстафетой.
Почтмейстер на это согласился тем охотнее, что, видя жену свою в состоянии крайнего раздражения, он и сам находил выгоды иметь в эту пору около себя в доме чужого человека, и потому он не только не отказал Варнаве в ночлеге, но даже,
как любезный хозяин, предоставил в его пользование стоявший в конторе диван,
а сам лег на большом сортировальном столе и закрылся с головой снятым с этого
же стола канцелярским сукном.
Дверь из комнаты в контору, где спали почтмейстер и Препотенский, была заперта. Это еще более взбесило энергическую даму, ибо, по уставу дома, ни одна из его внутренних дверей никогда не должна была запираться от ее, хозяйкина, контроля,
а в конторе почтмейстерша считала себя такою
же хозяйкой,
как и в своей спальне. И вдруг неслыханная дерзость!..
А он отвечает: «Вы не женщина,
а вы сила!» и с этим не стало ни Ахиллы, ни престола, ни сияния, и Наталья Николаевна не спит,
а удивляется, отчего
же это все вокруг нее остается такое маленькое: вон самовар не
как самовар,
а как будто игрушка,
а на нем на конфорочке яичная скорлупочка вместо чайника…
— Не наречен был дерзостным пророк за то, что он, ревнуя, поревновал о вседержителе. Скажи
же им: так вам велел сказать ваш подначальный поп, что он ревнив и так умрет таким,
каким рожден ревнивцем.
А более со мной не говори ни слова о прощении.
Горе Николая Афанасьевича не знало меры и пределов. Совсем не так он думал возвращаться,
как довелось, и зато он теперь ехал, все вертясь в своих соображениях на одном и том
же предмете, и вдруг его посетила мысль, — простая, ясная, спасительная и блестящая мысль,
какие редко ниспосылаются и обыкновенно приходят вдруг, — именно
как бы откуда-то свыше,
а не из нас самих.
— Да-с, ну вот подите
же!
А по отца дьякона характеру, видите, не все равно что село им в голову, то уж им вынь да положь. «Я, говорят, этого песика по особенному случаю растревоженный домой принес, и хочу, чтоб он в означение сего случая таким особенным именем назывался,
каких и нет»
Я
же,
как в этом сведущий, их моде не подражаю,
а служу по-своему, и зато хоть и приезжий, но купечество приглашало меня в Гостиный ряд под воротами в шатре молебен служить и, окромя денежного подарения, за ту службу дали мне три фуляровые платка,
какие вы любите, и я их вам привезу в гостинец.
«
А что
же мне нужно? и что это такое я отыскиваю?..
Какое зачало?
Какой ныне день?» — соображает Ахилла и никак не добьется этого, потому что он восхъщен отсюда… В ярко освещенном храме, за престолом, в светлой праздничной ризе и в высокой фиолетовой камилавке стоит Савелий и круглым полным голосом, выпуская
как шар каждое слово, читает. «В начале бе Слово и Слово бе к Богу и Бог бе Слово». — «Что это, господи!
А мне казалось, что умер отец Савелий. Я проспал пир веры!.. я пропустил святую заутреню».
— Ну, с тобой после этого говорить не стоит, — решил Захария и с неудовольствием вышел,
а Ахилла тотчас
же встал, умылся и потек к исправнику с просьбой помочь ему продать
как можно скорее его дом и пару его аргамаков.