— Удивительно! — произнесла с снисходительной иронией больная. — Неужто вы думаете, что
я боюсь смерти! Будьте честны, господин Лобачевский, скажите, чтό у меня? Я желаю знать, в каком я положении, и смерти не боюсь.
Неточные совпадения
— Это сегодня, а то мы все вдвоем с Женни сидели, и еще чаще она одна.
Я, напротив,
боюсь, что она у
меня заскучает, журнал для нее выписал. Мои-то книги, думаю, ей не по вкусу придутся.
—
Боюсь, чтоб еще хуже не было. Вот у тебя
я с первой минуты осмотрелась. У вас хорошо, легко; а там, у нас, бог знает… мудрено все… очень тяжело как-то, скучно, — невыносимо скучно.
— Да
я не этого и
боюсь, Петр Лукич, а как-то это все не то, что
я себе воображала, что
я думала встретить дома.
—
Я, право, сестра, сам бы давно ее спровадил, да ведь знаешь мой характер дурацкий, сцен этих смерть
боюсь. Ведь из себя выйду, черт знает что наделаю.
—
Я, брат, не знаю; не могу решить.
Я их просто
боюсь.
— И отлично, Помада.
Бойтесь нас, а то, в самом деле, долго ли до греха, — влюбитесь.
Я ведь, говорят, недурна, а Женни — красавица; вы же, по общему отзыву, сердечкин.
— Нет, это все равно, — отозвалась Розанова, —
я никого не
боюсь,
мне нечего
бояться, пусть все знают…
— О? А
я все
боюсь: говорят, как бы она на сердце не пала. Так-то, сказывают, у одного полковника было: тоже гуличка, да кататься, да кататься, да кататься, кататься, да на сердце пала — тут сейчас ему и конец сделался.
— Не беспокойтесь, — отвечал надзиратель. —
Я только
боюсь одного.
— Со
мной нечего
бояться откровенности. Откровенничаете же с кем попало, лишь бы вам потакали по вас.
— А то
я их, маркобрунов,
бояться стану!
— Нет,
я знаю; уж бывали примеры. Вот видите, Дмитрий Петрович,
я женщина, и кругом связанная, да не
боюсь, а вы трусите.
«Где
я? Боже мой! Где
я? Куда нас привезли!» — спрашивала она сама себя,
боясь шевельнуться на диване.
—
Я стараюсь не обижаться и поставлю вам на вид, что
я не одного Райнера прошу повременить, а всю его компанию. Неужели же
я всех
боюсь?
— Бахарева может наливать чай, — говорил он, сделав это предложение в обыкновенном заседании и стараясь, таким образом, упрочить самую легкую обязанность за Лизою, которой он стал не в шутку
бояться. —
Я буду месть комнаты, накрывать на стол, а подавать блюда будет Бертольди, или нет, лучше эту обязанность взять Прорвичу. Бертольди нет нужды часто ходить из дому — она пусть возьмет на себя отпирать двери.
— Да, надо кого-нибудь позвать.
Я убедился, что нам их
бояться таким образом нечего. В жизни, в принципах мы составляем особое целое, а так, одною наружною стороною, отчего же нам не соприкасаться с ними?..
Я подумаю, и мы, кажется, даже уничтожим декады, а назначим простые дни в неделю, — это даже будет полезно для пропаганды.
— Что
мне беречь!
Мне нечего терять и нечего
бояться. Пусть будет все самое гадкое.
Я очень рада буду, — отвечала по-русски и самым громким, нервным голосом Агата.
— Ну вот! Вы говорите почти, а Женни смотрит какими-то круглыми глазами, точно
боится, что
я от денег в обморок упаду, — забавные люди! Тут не может быть никакого почти, и отказал, так, значит, начисто отказал.
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто написал Телемака, тот пером своим нравов развращать не станет.
Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из них все то, что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько в свете быть возможно.
— Позвольте вам доложить, Петр Александрыч, что как вам будет угодно, а в Совет к сроку заплатить нельзя. Вы изволите говорить, — продолжал он с расстановкой, — что должны получиться деньги с залогов, с мельницы и с сена… (Высчитывая эти статьи, он кинул их на кости.) Так
я боюсь, как бы нам не ошибиться в расчетах, — прибавил он, помолчав немного и глубокомысленно взглянув на папа.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты должен помнить, что жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые будут не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои будут с самым тонким обращением: графы и все светские… Только
я, право,
боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо, какого в хорошем обществе никогда не услышишь.
О!
я шутить не люблю.
Я им всем задал острастку.
Меня сам государственный совет
боится. Да что в самом деле?
Я такой!
я не посмотрю ни на кого…
я говорю всем: «
Я сам себя знаю, сам».
Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу.
Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Сначала все
боялась я, // Как в низенькую горенку // Входил он: ну распрямится?
Правдин. Не
бойтесь. Их, конечно, ведет офицер, который не допустит ни до какой наглости. Пойдем к нему со
мной.
Я уверен, что вы робеете напрасно.
Скотинин. А движимое хотя и выдвинуто,
я не челобитчик. Хлопотать
я не люблю, да и
боюсь. Сколько
меня соседи ни обижали, сколько убытку ни делали,
я ни на кого не бил челом, а всякий убыток, чем за ним ходить, сдеру с своих же крестьян, так и концы в воду.