Неточные совпадения
Целый век он изжил таскаючись и только лет с восемь приютился оседло, примостив себе кроватку в одном порожнем стойле господской конюшни.
Рыжая, весноватая девушка мигом вспрыгнула в тарантас и быстро
поцеловала руки обеих барышень, прежде чем те успели их спрятать. Тарантас поехал.
— Благополучно доставил, матушка Агния Николаевна, — отвечал старик, почтительно
целуя игуменьину руку.
Девушки, войдя,
поцеловали руки у Агнии Николаевны и уселись по обеим сторонам ее кресла.
Феоктиста добродушно
поцеловала обеих и опять поклонилась.
— Благодарю вас, душка моя, — отвечала, закрасневшись, девушка и, обернувшись,
поцеловала два раза молодую монахиню.
— Милая! какая вы милая! — сказала Лиза и крепко, взасос, по-институтски,
поцеловала монахиню.
Так, бывало, и плиты по неделе
целой не разводим.
Хуже меня по
целому городу человека не ставили.
Просто вот берет меня за плечи,
целует, «Феня, говорит, моя, друг мой!»
Тихо, без всякого движения сидела на постели монахиня, устремив полные благоговейных слез глаза на озаренное лампадой распятие, молча смотрели на нее девушки. Всенощная кончилась, под окном послышались шаги и голос игуменьи, возвращавшейся с матерью Манефой. Сестра Феоктиста быстро встала, надела свою шапку с покрывалом и,
поцеловав обеих девиц, быстро скользнула за двери игуменьиной кельи.
А мать Агния тихо вошла, перекрестила их,
поцеловала в головы, потом тихо перешла за перегородку, упала на колени и начала читать положенную монастырским уставом полунощницу.
Итак, под высоким частоколом бахаревского сада, над самою рекою, была прилажена длинная дощатая скамейка, на которой теперь сидит
целое общество.
Он курит огромную немецкую трубку, выпуская из-под своих седых прокопченных усищ
целые облака дыма, который по тихому ветерку прямо ползет на лицо сидящих возле Бахарева дам и от которого дамы, ничего не говоря, бесцеремонно отмахиваются платками.
— Здравствуйте, батюшка Егор Николаевич! — отозвались Никитушка и Марина Абрамовна, устремляясь
поцеловать барскую руку.
Большой одноэтажный дом, немножко похожий снаружи на уездную городскую больницу, занимал почти
целую сторону этого двора.
Его пленяли поля, то цветущие и колеблющиеся переливами зреющих хлебов, то блестящие девственною чистотою белого снега, и он жил да поживал, любя эти поля и читая получавшиеся в камергерском доме, по заведенному исстари порядку, журналы, которых тоже, по исстари заведенному порядку, никто в
целом доме никогда не читал.
Такое состояние у больного не прекращалось
целые сутки; костоправка растерялась и не знала, что делать.
Не могу, говорю, смелости нет,
цели не вижу, да и вообще, просто не могу.
— А у нас
целый шкаф все какой-то допотопной французской беллетристики, читать невозможно.
— Нет, а впрочем, не знаю. Он кандидат, молодой, и некоторые у него хорошо учились. Вот Женни, например, она всегда высший балл брала. Она по всем предметам высшие баллы брала. Вы знаете — она ведь у нас первая из
целого выпуска, — а я первая с другого конца. Я терпеть не могу некоторых наук и особенно вашей математики. А вы естественных наук не знаете? Это, говорят, очень интересно.
— И еще какому человеку-то! Единственному, может быть,
целому человеку на пять тысяч верст кругом.
— Ну, что, Женни, как тебе новые знакомые показались? — спросил Гловацкий,
целуя дочернину руку.
— Ни-ни-ни! — остановил ее Бахарев. — У нее
целую ночь были истерики, и она только перед утром глаза сомкнула, не ходи к ней, не буди ее, пусть успокоится.
Софи
поцеловала отца, потом сестер, потом с некоторым видом старшинства
поцеловала в лоб Женни и попросила себе чаю.
— Здравствуй, нянечка! — воскликнула с восторгом Женни и, обняв старуху, несколько раз ее
поцеловала.
— Что, если это так будет всегда,
целую жизнь?
Шаг ступлю — не так ступила; слово скажу — не так сказала; все не так, все им не нравится, и пойдет на
целый день разговор.
Лиза мало-помалу стихала и наконец, подняв голову, совсем весело взглянула в глаза Гловацкой, отерла слезы и несколько раз ее
поцеловала.
— Здравствуй, сестра! — произнес он,
целуя руки матери Агнии.
— Переломить надо эту фанаберию-то. Пусть раз спесь-то свою спрячет да вернется к мужу с покорной головой. А то — эй, смотри, Егор! — на
целый век вы бабенку сгубите. И что ты-то, в самом деле, за колпак такой.
— Ну, и так до сих пор: кроме «да» да «нет», никто от нее ни одного слова не слышал. Я уж было и покричал намедни, — ничего, и глазом не моргнула. Ну, а потом мне жалко ее стало, приласкал, и она ласково меня
поцеловала. — Теперь вот перед отъездом моим пришла в кабинет сама (чтобы не забыть еще, право), просила ей хоть какой-нибудь журнал выписать.
Лиза, хранившая мертвое молчание во время всех сегодняшних распоряжений, при этих словах встала и
поцеловала отцовскую руку.
И так жила Лиза до осени, до Покрова, а на Покров у них был прощальный деревенский вечер, за которым следовал отъезд в губернский город на
целую зиму.
А вот почем, друг любезный, потум, что она при тебе сапоги мои
целовала, чтобы я забраковал этого Родиона в рекрутском присутствии, когда его привезли сдавать именно за то, что он ей совком голову проломил.
В восемь часов утра начинался день в этом доме; летом он начинался часом ранее. В восемь часов Женни сходилась с отцом у утреннего чая, после которого старик тотчас уходил в училище, а Женни заходила на кухню и через полчаса являлась снова в зале. Здесь, под одним из двух окон, выходивших на берег речки, стоял ее рабочий столик красного дерева с зеленым тафтяным мешком для обрезков. За этим столиком проходили почти
целые дни Женни.
Рассказывали в городе, что на ней когда-то стоял дом самого батюшки Степана Тимофеевича Разина, который крепко засел здесь и зимовал со своими рыцарями почти
целую зиму.
Теперь Главная улица была знаменита только тем, что по ней при малейшем дожде становилось море и после
целый месяц не было ни прохода, ни проезда.
Более в
целом городе не было ничего достопримечательного в топографическом отношении, а его этнографическою стороною нам нет нужды обременять внимание наших читателей, поелику эта сторона не представляет собою никаких замечательных особенностей и не выясняет положения действующих лиц в романе.
Они были более честны, чем политически опытны, и забывали, что один Дон Кихот может убить
целую идею рыцарства.
Она даже знала наизусть
целые страницы Шиллера, Гете, Пушкина, Лермонтова и Шекспира, но все это ей нужно было для отдыха, для удовольствия; а главное у нее было дело делать.
Женни спокойно подает ему свою белую ручку, а он спокойно ее
поцелует и пойдет повеселевший и успокоенный.
— Как ты это узнала, Женька? — спрашивала между
поцелуями Лиза.
— Гадкая ты, моя ледышка, — с навернувшимися на глазах слезами сказала Лиза и, схватив Женину руку, жарко ее
поцеловала.
— Очень, очень угодно, — отвечал, входя, доктор и
поцеловал поданную ему Лизою руку.
По этому поводу шел
целый ряд отвратительно нежных трагикомедий.
Потом я
целую ночь проплакала в своей комнате; утром рано оделась и пошла пешком в монастырь посоветоваться с теткой.
— Дома все? — крикнул из передней голос, заставивший вздрогнуть
целую компанию.
— Спасибо тебе, моя красавица, — отвечала Абрамовна и
поцеловала в лоб Женни.
Она попробовала съездить к Лизе. Та встретила ее очень приветливо и радушно, но Женни казалось, что и в этой приветливости нет прежней теплоты и задушевности, которая их связывала
целые годы ранней юности.
Неточные совпадения
Хлестаков. Возьмите, возьмите; это порядочная сигарка. Конечно, не то, что в Петербурге. Там, батюшка, я куривал сигарочки по двадцати пяти рублей сотенка, просто ручки потом себе
поцелуешь, как выкуришь. Вот огонь, закурите. (Подает ему свечу.)
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к тебе в дом
целый полк на постой. А если что, велит запереть двери. «Я тебя, — говорит, — не буду, — говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это, говорит, запрещено законом, а вот ты у меня, любезный, поешь селедки!»
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец не будет есть, а он
целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Целуя, душенька, твою ручку, остаюсь твой: Антон Сквозник-Дмухановский…» Ах, боже мой!
Пускай народу ведомо, // Что
целые селения // На попрошайство осенью, // Как на доходный промысел, // Идут: в народной совести // Уставилось решение, // Что больше тут злосчастия, // Чем лжи, — им подают.