Неточные совпадения
— Нет,
не знаю. Папа мне
ничего не говорил об этом.
— Вы здесь
ничем не виноваты, Женичка, и ваш папа тоже. Лиза сама должна была
знать, что она делает. Она еще ребенок, прямо с институтской скамьи и позволяет себе такие странные выходки.
— Да,
не все, — вздохнув и приняв угнетенный вид, подхватила Ольга Сергеевна. — Из нынешних институток есть такие, что, кажется, ни перед чем и ни перед кем
не покраснеют. О чем прежние и думать-то, и рассуждать
не умели, да и
не смели, в том некоторые из нынешних с старшими зуб за зуб. Ни советы им, ни наставления,
ничто не нужно. Сами всё больше других
знают и никем и
ничем не дорожат.
— Как изволите? — спросила спокойно
ничего не расслышавшая Феоктиста, но покраснела,
зная, что Бахарев любит пройтись насчет ее земной красоты.
—
Ничего. Я
не знаю, что вы о ней сочинили себе: она такая же — как была. Посолиднела только, и больше
ничего.
— Да, считаю, Лизавета Егоровна, и уверен, что это на самом деле. Я
не могу
ничего сделать хорошего: сил нет. Я ведь с детства в каком-то разладе с жизнью. Мать при мне отца поедом ела за то, что тот
не умел низко кланяться; молодость моя прошла у моего дяди, такого нравственного развратителя, что и нет ему подобного. Еще тогда все мои чистые порывы повытоптали. Попробовал полюбить всем сердцем… совсем черт
знает что вышло. Вся смелость меня оставила.
— Смотрите же, Дмитрий Петрович, держите себя так же, как я, будто
ничего знать не знаем, ведать
не ведаем.
Она
не знала о нем
ничего дурного, но во всех его движениях, в его сосредоточенности и сдержанности для нее было что-то неприятное.
— Что выбрал, Евгения Петровна! Русский человек зачастую сапоги покупает осмотрительнее, чем женится. А вы то скажите, что ведь Розанов молод и для него возможны небезнадежные привязанности, а вот сколько лет его
знаем, в этом роде
ничего похожего у него
не было.
— Н… нет, я о нем
ничего дурного
не знаю, только
не люблю я его.
— Нет, мечтания. Я
знаю Русь
не по-писаному. Она живет сама по себе, и
ничего вы с нею
не поделаете. Если что делать еще, так надо ладом делать, а
не на грудцы лезть. Никто с вами
не пойдет, и что вы мне ни говорите, у вас у самих-то нет людей.
Вообще было много оснований с большою обстоятельностью утверждать, что политичность Рогнеды Романовны, всех ее сестер и самой маркизы много выигрывала от того, что они
не знали ничего такого, что стоило бы скрывать особенно ловкими приемами, но умели жить как-то так, что как-то всем о них хотелось расспросить.
— Отстаньте, бога ради,
ничего я этого
не знаю, — отвечал, смеясь, кантонист, пущенный для пропитания родителей.
Розанов чуть было
не заикнулся о Лизе, но
ничего не сказал и уехал, думая: «Может быть и к лучшему, что Лизавета Егоровна отказалась от своего намерения. Кто
знает, что выйдет, если они познакомятся?»
— Я хочу отвечать вам, Александр Павлович, совершенно откровенно, а мой ответ опять вам может показаться уверткой: никакого коновода я
не знаю, и никто, мне кажется,
ничем не коноводит.
— Да вот четвертую сотню качаем. Бумага паскудная такая, что мочи нет. Красная и желтая
ничего еще, а эта синяя — черт ее
знает — вся под вальком крутится. Или опять и зеленая; вот и глядите, ни черта на ней
не выходит.
—
Не знаю: может быть в остроге, может быть в кабаке, может быть в каторге, —
ничего я о нем
не знаю и на все готова.
Вы тут все равно
ничем не рискуете: я ведь всех умных людей
знаю.
—
Не знаю, доктор. Я ходила в Москву, в почтамт, и долго там прождала. Вернулась, он спал и с тех пор едва откроет глазки и опять заводит, опять спит. Послушайте, как он дышит… и
ничего не просит. Это ведь
не простой же сон?
— Что вы
знаете?
Ничего вы
не знаете.
— Что, вы какого мнения о сих разговорах? — спрашивал Розанов Белоярцева; но всегда уклончивый Белоярцев отвечал, что он художник и вне сферы чистого художества его
ничто не занимает, — так с тем и отошел. Помада говорил, что «все это просто скотство»; косолапый маркиз делал ядовито-лукавые мины и изображал из себя крайнее внимание, а Полинька Калистратова сказала, что «это, бог
знает, что-то такое совсем неподобное».
—
Не знаю, — в таком хаосе
ничего не заметишь; поищите, — лениво проговорила, оглядываясь по комнате, Лиза.
— И более
ничего о ней
не знаете?
— И
ничего о ней,
не знаете?
— Боже мой! Я
не узнаю вас, Белоярцев. Вы, человек, живший в области чистого художества, говорите такие вещи. Неужто вашему сердцу
ничего не говорит мать, забывающая себя над колыбелью больного ребенка.
— Ой,
не знаю, пане: смилуйтесь надо мною,
ничего я
не знаю.
— Нет,
ничего… Это мне показалось смешно, что я «с свинцом в груди»… да больно сделалось… А впрочем, все это
не то… Вот Лизавета Егоровна…
знаете? Она вас…
— Я
ничего в этом деле
не знаю. Я
знаю только, что Лизавета Егоровна была непочтительная дочь к своим родителям.
— Ну как же, важное блюдо на лопате твой писатель.
Знаем мы их — теплые тоже ребята; ругай других больше, подумают, сам, мол, должно, всех умней. Нет, брат, нас с дороги этими сочинениями-то
не сшибешь. Им там сочиняй да сочиняй, а тут что устроил, так то и лучше того, чем
не было
ничего. Я,
знаешь, урывал время, все читал, а нонче
ничего не хочу читать — осерчал.
Он не был ни технолог, ни инженер; но он был твердой души прохвост, а это тоже своего рода сила, обладая которою можно покорить мир. Он
ничего не знал ни о процессе образования рек, ни о законах, по которому они текут вниз, а не вверх, но был убежден, что стоит только указать: от сих мест до сих — и на протяжении отмеренного пространства наверное возникнет материк, а затем по-прежнему, и направо и налево, будет продолжать течь река.
Вот они и сладили это дело… по правде сказать, нехорошее дело! Я после и говорил это Печорину, да только он мне отвечал, что дикая черкешенка должна быть счастлива, имея такого милого мужа, как он, потому что, по-ихнему, он все-таки ее муж, а что Казбич — разбойник, которого надо было наказать. Сами посудите, что ж я мог отвечать против этого?.. Но в то время я
ничего не знал об их заговоре. Вот раз приехал Казбич и спрашивает, не нужно ли баранов и меда; я велел ему привести на другой день.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я
не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе
ничего и
не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Хлестаков. Черт его
знает, что такое, только
не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора,
ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше
ничего нет?
Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с
ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за ним, но, оборотившись, говорит с укоризной Бобчинскому.)Уж и вы!
не нашли другого места упасть! И растянулся, как черт
знает что такое. (Уходит; за ним Бобчинский.)
Подлее его
ничего на свете
не знаю.
Стародум. А того
не знают, что у двора всякая тварь что-нибудь да значит и чего-нибудь да ищет; того
не знают, что у двора все придворные и у всех придворные. Нет, тут завидовать нечему: без знатных дел знатное состояние
ничто.