Неточные совпадения
— Да как же, матушка! Раз,
что жар,
а другое дело, последняя станция до губерни-то. Близко, близко,
а ведь сорок верст еще. Спознишься выехать, будет ни два ни полтора. Завтра, вон, люди говорят, Петров день; добрые люди к вечерням пойдут; Агнии Николаевне и сустреть вас некогда будет.
—
А что ж у нас такое, красавица?
—
А, крупа поганая,
что ты, не видишь?..
— Как тебе сказать, мой друг? Ни да ни нет тебе не отвечу. То, слышу, бранятся, жалуются друг на друга, то мирятся. Ничего не разберу. Второй год замужем,
а комедий настроила столько,
что другая в двадцать лет не успеет.
— Не все,
а очень многие. Лжецов больше,
чем всех дурных людей с иными пороками. Как ты думаешь, Геша? — спросила игуменья, хлопнув дружески по руке Гловацкую.
—
А находите,
что нападать на институты не должно.
— Да, нахожу. Нахожу,
что все эти нападки неуместны, непрактичны, просто сказать, глупы. Семью нужно переделать, так и училища переделаются.
А то,
что институты! У нас
что ни семья, то ад, дрянь, болото. В институтах воспитывают плохо,
а в семьях еще несравненно хуже. Так
что ж тут институты? Институты необходимое зло прошлого века и больше ничего. Иди-ка, дружочек, умойся: самовар несут.
—
Что мне, мой друг, нападать-то! Она мне не враг,
а своя, родная. Мне вовсе не приятно, как о ней пустые-то языки благовестят.
— В
чем?
А вот в слабоязычии, в болтовне, в неумении скрыть от света своего горя и во всяком отсутствии желания помочь ему, исправить свою жизнь, сделать ее сносною и себе, и мужу.
— Да как же! Вы оправдываете, как сейчас сказали, в иных случаях деспотизм;
а четверть часа тому назад заметили,
что муж моей сестры не умеет держать ее в руках.
—
А что же?
Что же это такое? Я должна жить как мне прикажут?
—
А ты к
чему пристала, глядя на свет сквозь закрашенные стекла института?
— Потому,
что люди должны трудиться,
а не сидеть запершись, ничего не делая.
— От многого. От неспособности сжиться с этим миром-то; от неуменья отстоять себя; от недостатка сил бороться с тем,
что не всякий поборет. Есть люди, которым нужно, просто необходимо такое безмятежное пристанище, и пристанище это существует,
а если не отжила еще потребность в этих учреждениях-то, значит, всякий молокосос не имеет и права называть их отжившими и поносить в глаза людям, дорожащим своим тихим приютом.
— Вы сейчас обвиняли ее брата в том,
что он осуждает людей за глаза,
а теперь обвиняете его в том,
что он говорит правду в глаза. Как же говорить ее нужно?
— Совсем не того,
чего стоят все люди благовоспитанные, щадящие человека в человеке. То люди,
а то мещане.
— Это, барышня, в миру красоту-то наблюдают;
а здесь все равны,
что Феоктиста,
что другая какая.
— Пошлите, пожалуйста, нашу няню, — попросила Лиза белицу, после
чего та тотчас же вышла,
а вслед за тем появилась Марина Абрамовна.
—
Чего скучать, надо Богу молиться,
а не скучать.
— Нет, обиды чтоб так не было,
а все, разумеется, за веру мою да за бедность сердились, все мужа, бывало, урекают,
что взял неровню; ну,
а мне мужа жаль, я, бывало, и заплачу. Вот из
чего было, все из моей дурости. — Жарко каково! — проговорила Феоктиста, откинув с плеча креповое покрывало.
А мне то это икры захочется, то рыбы соленой, да так захочется,
что вот просто душенька моя выходит.
Люди теперь хлеба мало вкушают,
а ты
что задумала?
Только пробило одиннадцать часов, я и стала надевать шубейку, чтоб к мужу-то идти, да только
что хотела поставить ногу на порог,
а в двери наш молодец из лавки, как есть полотно бледный.
«
Что ты,
что ты, Герасим? — спрашиваем его с маменькой,
а он и слова не выговорит.
—
Что, мол, пожар,
что ли?» В окно так-то смотрим,
а он глядел, глядел на нас, да разом как крикнет: «Хозяин, говорит, Естифей Ефимыч потонули!» — «Как потонул? где?» — «К городничему, говорит, за реку чего-то пошли, сказали,
что коли Федосья Ивановна, — это я-то, — придет, чтоб его в чуланчике подождали,
а тут, слышим, кричат на берегу: „Обломился, обломился, потонул!“ Побегли — ничего уж не видно, только дыра во льду и водой сравнялась,
а приступить нельзя, весь лед иструх».
А уж свекровь, бывало, как начнет: силы небесные,
что только она говорила!
А только мне даже лучше было,
что меня ругала маменька.
— Нет, спаси, Господи, и помилуй!
А все вот за эту… за красоту-то,
что вы говорите. Не то, так то выдумают.
—
А они, барышни, все слушали. Все про сны какие-то сказывала им,
что мужа видит.
—
А у матери Варсонофьи опять баталия была с этой с новой белицей,
что из дворянок, вот
что мать-то отдала.
— Я его и видеть не успела.
А ты сказала казначее, чтоб отправила Татьяне на почту,
что я приказала?
— Да ведь я и не докладала,
что она чем-нибудь тут причинна,
а я только…
— Нет, матушка, верно, говорю: не докладывала я ничего о ней,
а только докладала точно,
что он это, как взойдет в храм божий, так уставит в нее свои бельмы поганые и так и не сводит.
— Глядеть никому нельзя запретить,
а если другое
что…
— Не может этого быть, потому
что это было бы глупо,
а Агния дурить не охотница.
—
Что ты вздор-то говоришь, матушка! Алексей мужик добрый, честный,
а ты ему жена,
а не метресса какая-нибудь,
что он тебе назло все будет делать.
—
А ваши еще страннее и еще вреднее. Дуйте, дуйте ей, сударыня, в уши-то,
что она несчастная, ну и в самом деле увидите несчастную. Москва ведь от грошовой свечи сгорела. Вы вот сегодня все выболтали уж, так и беретесь снова за старую песню.
— Выпалить — ну
что же! Где я приказывал выпалить? — Я приказал салют сделать, как с моста съедут,
а вы…
Молодая, еще очень хорошенькая женщина и очень нежная мать, Констанция Помада с горем видела,
что на мужа ни ей, ни сыну надеяться нечего, сообразила,
что слезами здесь ничему не поможешь,
а жалобами еще того менее, и стала изобретать себе профессию.
Надо было куда-нибудь пристраиваться. На первый раз это очень поразило Помаду. Потом он и здесь успокоился, решил,
что пока он еще поживет уроками, «
а тем временем что-нибудь да подвернется».
А во второй раз, опять через год, она сказала ему,
что намерена освежить стены в доме новыми бумажками и потому просит его перейти на некоторое время в конторский флигель.
Но как бы там ни было,
а только Помаду в меревском дворе так, ни за
что ни про
что,
а никто не любил. До такой степени не любили его,
что, когда он, протащившись мокрый по двору, простонал у двери: «отворите, бога ради, скорее», столяр Алексей, слышавший этот стон с первого раза, заставил его простонать еще десять раз, прежде
чем протянул с примостка руку и отсунул клямку.
Та испугалась и послала в город за Розановым,
а между тем старуха, не предвидя никакой возможности разобрать,
что делается в плечевом сочленении под высоко поднявшеюся опухолью, все «вспаривала» больному плечо разными травками да муравками.
— Полно. Неш я из корысти какой!
А то взаправду хоть и подари: я себе безрукавочку такую, курточку сошью; подари. Только я ведь не из-за этого. Я
что умею, тем завсегда готова.
—
А что со мною будет, Николавна?
—
А ты-то
что со мной делала?
—
Что? не веришь?
А полисада-трава вон и совсем без корня.
Не успеешь сообразить, как далеко находится птица, отозвавшаяся на первую поманку, и поманишь ее потише, думая,
что она все-таки еще далеко,
а она уже отзывается близехонько.