Это тоже была
истинная правда: Горданов, действительно, был сильно болен и в первый же день ареста требовал ампутации пораженной руки. Ввиду его крайне болезненного состояния допросом его не обременяли, но ампутацию сделали. Он был тверд и, пробудясь от хлороформа после операции, спокойно взглянул на свою коротенькую руку. Ввечеру осторожный смотритель сказал Горданову, что его непременно хочет видеть Ропшин. Горданов подумал и сказал...
Являясь на допросы, он то нес свой вздор и выставлял себя предтечей других сильнейших и грозных новаторов, которые, воспитываясь на ножах, скоро придут с ножами же водворять свою новую вселенскую правду; то вдруг впадал в какой-то раж покаяния и с азартом раскрывал все тайники своей души, и с неуместною откровенностию рассказывал
истинную правду обо всем, что он перенес в своей жизни от разных коварных людей и в особенности от Глафиры и от Горданова.
И ей казалось, что она действительно так думает и чувствует, но, в сущности, она думала только то, что всё то, что думает муж, то
истинная правда, и искала только одного — полного согласия, слияния с душой мужа, что одно давало ей нравственное удовлетворение.
—
Истинную правду говорю. А то начнут комедии представлять. Поставят старого барина на колени и заставят «барыню» петь. Он: «Сударыня-барыня, пожалуйте ручку!» — а она: «Прочь, прочь отойди, ручки недостойный!» Да рукой-то в зубы… А Фомка качается на стуле, разливается, хохочет…
Неточные совпадения
Имел он все, что надобно // Для счастья: и спокойствие, // И деньги, и почет, // Почет завидный,
истинный, // Не купленный ни деньгами, // Ни страхом: строгой
правдою, // Умом и добротой!
Потом опять бросался к Вере, отыскивая там луча чистоты,
правды, незараженных понятий, незлоупотребленного чувства, красоты души и тела, нераздельно-истинной красоты!
— N'est-ce pas? [Не
правда ли? (франц.)] Cher enfant,
истинное остроумие исчезает, чем дальше, тем пуще. Eh, mais… C'est moi qui connaît les femmes! [А между тем… Я-то знаю женщин! (франц.)] Поверь, жизнь всякой женщины, что бы она там ни проповедовала, это — вечное искание, кому бы подчиниться… так сказать, жажда подчиниться. И заметь себе — без единого исключения.
Мы видели еще сегодня здесь, в этой зале, что непосредственная сила
правды еще живет в его молодом сердце, что еще чувства семейной привязанности не заглушены в нем безверием и нравственным цинизмом, приобретенным больше по наследству, чем
истинным страданием мысли.
Так ведь тот, лежачий-то, мог рассердиться, и из-за одного только самосохранения поскорее объявить
правду истинную: оба, дескать, участвовали, только я не убивал, а лишь дозволил и попустил, от страху.