Неточные совпадения
Это говорилось уже давно: последний раз, что я слышала от бабушки эту тираду,
было в сорок восьмом году, с небольшим за год до ее смерти, и я должна сказать, что, слушая тогда ее укоризненное замечание о том, что «так немногие в себе человека уважают», я, при всем моем тогдашнем младенчестве,
понимала, что вижу пред собою одну из тех, которая умела себя уважать.
Князь Лев Яковлевич
был этому чрезвычайно рад, но он находил невозможным, чтобы бедная дворянка бывала у его жены как будто какая-нибудь пришлая, не на равной ноге. «Через это люди не
будут знать, как ее
понимать», — рассудил он и тотчас же надел свой отставной полковничий мундир и регалии и отправился из своего Протозанова в деревню Дранку с визитом к бабушкиному отцу.
Тут нужно
было довольно тонкое проникновение, чтобы
понять: зачем этот как бы недовольный тон, и к кому именно он относится?
Бабушка, разумеется, во всем этом ни слова не
понимала, но прилежно слушала, сама рассматривала молодцов, из которых один
был другого краше.
— Как! — вскрикнула она. — Вы это так, Марья Николаевна,
поняли, что мне… может
быть противно?
Марья Николаевна, может
быть, не совсем
поняла, что это значит, но, вероятно, склонна
была бы этим немножко огорчиться, если бы бабушка тут же не отвлекла ее внимания одним самым неожиданным и странным замечанием: княгиня сказала дьяконице, что брат ее влюблен.
Профессорство это
было во мнении Марьи Николаевны такое величие, что она его не желала сменять для брата ни на какую другую карьеру. Притом же она так давно об этом мечтала, так долго и так неуклонно к этому стремилась, что бабушка сразу
поняла, что дело Ольги Федотовны
было проиграно.
И Патрикей Семеныч
понял это и смирился до того, что готов
был видеть «Николашку» за столом, но бабушка приняла против этого свои меры и тут же дала ему какое-то поручение, за которым он не мог присутствовать при обеде.
Мы ведь здесь русские, и вот друг мой Марья Николаевна… она по-французски и не
понимает, и может подумать что-нибудь на ее счет, и обидеться может…» И все говорит, бывало, этак чаще всего за меня, так что даже, право, мученье это мне
было при гостях сидеть; но огорчать я ее не могла и друзей через это приобретала: кого она этак хорошо с своими извинениями отчитает, сам же после этого над собою смеется.
Все умные люди
понимали, что лошади Дон-Кихота не могли
быть обыкновенными лошадьми и, зная, что Зинка мужик лукавый, охотнее верили другому сказанию, что они, то
есть Дон-Кихот и Зинка, где-то далеко, в каком-то дремучем лесу, чуть не под Киевом, сварили своих старых лошадей в котле с наговорами и причитаниями по большой книге и, повинуясь этим заклинаниям, из котла в образе прежних их лошадей предстали два духа, не стареющие и не знающие устали.
— Как! и вы
понимаете, что оно
есть?
— Вы
понимаете, что
есть три и они одно: они одно делают, одной стране служат, ее величие
поют, только один в верхнем регистре, другой — в среднем, а третий — в низшем.
— Опять тройка!
понял? Или лучше молчи и слушай: ты сказал государь… это так, — голова, она должна уметь думать. Кормит все — желудок. Этот желудок — народ, он кормит; а сердце кто? Сердце это просвещенный класс — это дворянин, вот кто сердце.
Понимаешь ли ты, что без просвещения
быть нельзя! Теперь иди домой и все это разбери, что тебе открыл настоящий дворянин, которого пополам перервать можно, а вывернуть нельзя. Брысь!.. Не позволю! В моем уме и в душе один бог волен.
Ярль Торгнир взял волос и по тонине его
понял, что высокого рода
была та девица, с головки которой упал этот волос…
— Ага! прекрасно, братец, прекрасно, я вижу, ты очень аккуратный человек: ты думаешь, что я кто-нибудь другой, а я тот сам и
есть, кого князь ждет: я Хлопов! Ты вспомни фамилию… она совсем не мудреная: Хлопов.
Понимаешь: Хлопов!
Один раз только мне это надо
было растолковать, а уж потом сама
понимать стала; он только шепнет...
«На тебе лекарства, и не топочи на одном месте и бежи куда надо». Он на лету мне ручкой сделает, а сам со всех ног так и бросится. Добрый
был мужчинка и очень меня уважал с удовольствием, а на других комнатных людей, которые его не
понимали, бывало, рассердится, ножонками затопочет и закричит...
Отношения Gigot к другим лицам бабушкиного штата
были уже далеко не те, что с Ольгою Федотовною: чинный Патрикей оказывал французу такое почтение, что Gigot даже принимал его за обиду и вообще не имел никакой надежды сколько-нибудь с Патрикеем сблизиться, и притом же он совершенно не
понимал Патрикея, и все, что этот княжедворец воздавал Gigot, «для того, чтобы ему чести прибавить», сей последний истолковывал в обратную сторону.
Ничего не могло
быть забавнее того, что ни француз не знал, чем он оскорбил дьяконицу, ни она не
понимала, чего она испугалась, за что обиделась и о чем плачет.
— По-ця-лю-ем-ся?.. Ага,
понимай! Avec plaisir, avec plaisir, Marja Nicolaf! [С удовольствием, с удовольствием, Марья Николаевна! (франц.)]
— Извините, — молвила бабушка, — я не
понимаю, как человек может
быть слишком возвышен?
Занятая призванием Червева, княгиня не замечала многого, на что во всякое другое время она, наверно, обратила бы свое внимание. Упущения этого рода особенно выражались по отношению к княжне Анастасии, которая, не входя в интересы матери и не
понимая ее хлопот и нетерпения, находила в это время свой дом особенно скучным. На свет, конечно, нельзя
было жаловаться, свет не отрекался от княгини и посещал ее, но княжне этого
было мало: ей хотелось предаться ему всем своим существом.
Отсюда легко
понять, как больно ей
было, что душа этого человека все-таки
будет мучиться в аде, так как графиня по своей вере знала, что лютеран непременно сгонят в ад и в другое место мешаться не пустят.
Граф, к чести его сказать, умел слушать и умел
понимать, что интересует человека. Княгиня находила удовольствие говорить с ним о своих надеждах на Червева, а он не разрушал этих надежд и даже частью укреплял их. Я уверена, что он в этом случае
был совершенно искренен. Как немец, он мог интриговать во всем, что касается обихода, но в деле воспитания он не сказал бы лживого слова.
Но нет; вы ведь не шутите… не правда ли? давайте их сюда, давайте этих юношей Червеву, — он их с любовью научит
понимать достойное познанья и, может
быть, откроет им — как можно
быть счастливым в бедствиях.
— Там
есть кому подражать и
есть на чем дитя воспитывать, — вот, кажется, все, что она
понимала, усвоивая себе самое важное и существенное.
Княгиня прочитала в его глазах, что он
понял все, что она молча продумала, и нимало этому не удивился и не рассердился. Это ему, очевидно,
было за привычку: он словно ожидал того, что она ему сказала.
Он именно
был явление, и сам смотрел на себя как на странное явление. Странного в нем
было много, и, между прочим, то, что он не только
понимал в совершенстве себя и свое время, но даже превосходно судил о том, чего не
понимал вовсе.
Доклад
был в их пользу: как Яков Львович ни хорошо знал и
понимал дело и как он ясно ни чувствовал неправоту детей, он должен
был согласиться, что они мастерски скрыли концы и им нечего
было бояться закона: перед ним они
были правы.
Эта невзначай посетившая Александру Ярославовну мысль сослужила ей и дяде неоценимую службу, умирив их семейные отношения;
поняв необходимость известных соотношений к тому, что не свет, тетушка Александра Ярославовна почувствовала к этому самую неприятною гадливость и зато вместе с этим ощутила сострадание и дяде Якову Львовичу, который должен
был со всем этим ужасом ведаться.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Что тут пишет он мне в записке? (Читает.)«Спешу тебя уведомить, душенька, что состояние мое
было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие, за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)Я ничего не
понимаю: к чему же тут соленые огурцы и икра?
Городничий. Не погуби! Теперь: не погуби! а прежде что? Я бы вас… (Махнув рукой.)Ну, да бог простит! полно! Я не памятозлобен; только теперь смотри держи ухо востро! Я выдаю дочку не за какого-нибудь простого дворянина: чтоб поздравление
было…
понимаешь? не то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком или головою сахару… Ну, ступай с богом!
А если и действительно // Свой долг мы ложно
поняли // И наше назначение // Не в том, чтоб имя древнее, // Достоинство дворянское // Поддерживать охотою, // Пирами, всякой роскошью // И жить чужим трудом, // Так надо
было ранее // Сказать… Чему учился я? // Что видел я вокруг?.. // Коптил я небо Божие, // Носил ливрею царскую. // Сорил казну народную // И думал век так жить… // И вдруг… Владыко праведный!..»
Правдин. Удовольствие, которым государи наслаждаются, владея свободными душами, должно
быть столь велико, что я не
понимаю, какие побуждения могли бы отвлекать…
Один только раз он выражается так:"Много
было от него порчи женам и девам глуповским", и этим как будто дает
понять, что, и по его мнению, все-таки
было бы лучше, если б порчи не
было.