Неточные совпадения
Слез бедный Сафроныч с крыши, вошел в свое жилье, достал контракт со старым владельцем, надел очки — и ну перечитывать бумагу. Читал он ее и перечитывал, и видит, что действительно бедовое его положение: в контракте не сказано, что,
на случай продажи участка иному лицу, новый владелец не может
забивать Сафроновы ворота и калитку и посадить его таким манером без выхода. Но кому же
это и в голову могло прийти, кроме немца?
— Матушка, — говорит ей Сафроныч, — позволь мне к твоему забору лесенку приставить, чтобы через твой двор
на улицу выскочить. Так и так, — говорит, — вот что со мной злобный немец устроил: он меня
забил, — в роковую петлю уловил мои ноги, так что мне и за приказным слазить не можно. Пока будет суд да дело, не дай мне с птенцами гладом-жаждой пропасть. Позволь через забор лазить, пока начальство какую-нибудь от
этого разбойника защиту даст.
Неточные совпадения
Смотрел я, как махала хвостом
эта пегая пристяжная, как
забивала она одну ногу о другую, как доставал по ней плетеный кнут ямщика и ноги начинали прыгать вместе; смотрел, как прыгала
на ней шлея и
на шлее кольца, и смотрел до тех пор, покуда
эта шлея покрылась около хвоста мылом.
С Иваном поступили еще коварнее. Его разбудили чуть свет, полусонному связали руки и,
забивши в колодки ноги, взвалили
на телегу. Через неделю отдатчик вернулся и доложил, что рекрута приняли, но не в зачет,так что никакой материальной выгоды от отдачи
на этот раз не получилось. Однако матушка даже выговора отдатчику не сделала; она и тому была рада, что крепостная правда восторжествовала…
Верхний полукруг окна осветился выглянувшей из-за облака луной, снова померк… Часы бьют полночь. С двенадцатым ударом
этих часов в ближайшей зале
забили другие — и с новым двенадцатым ударом в более отдаленной зале густым, бархатным басом бьют старинные английские часы, помнящие севастопольские разговоры и, может быть, эпиграммы
на царей Пушкина и страстные строфы Лермонтова
на смерть поэта…
И отдалось всё
это ему чуть не гибелью: дядя-то Михайло весь в дедушку — обидчивый, злопамятный, и задумал он извести отца твоего. Вот, шли они в начале зимы из гостей, четверо: Максим, дядья да дьячок один — его расстригли после, он извозчика до смерти
забил. Шли с Ямской улицы и заманили Максима-то
на Дюков пруд, будто покататься по льду,
на ногах, как мальчишки катаются, заманили да и столкнули его в прорубь, — я тебе рассказывала
это…
— Не надо! — раздался в толпе сильный голос — мать поняла, что
это говорил мужик с голубыми глазами. — Не допускай, ребята! Уведут туда —
забьют до смерти. Да
на нас же потом скажут, — мы, дескать, убили! Не допускай!