Блажен, кто верит счастью и любви,
Блажен, кто верит небу и пророкам, —
Он долголетен будет на земли
И для сынов останется уроком.
Блажен, кто думы гордые свои
Умел смирить пред гордою толпою,
И кто грехов тяжелою ценою
Не покупал пурпурных уст и глаз,
Живых, как жизнь, и светлых, как алмаз!
Блажен, кто не склонял чела младого,
Как бедный раб, пред
идолом другого!
Этим он не уничтожил хозяйку магазина церковной утвари. В блеске золота и серебра, среди множества подсвечников, кадил и купелей, как будто ожил древний золотоглазый
идол. И около нее — херувимоподобный отрок, похожий на Диомидова, как его сын.
— Поган есмь, а не свят. В кресла не сяду и не восхощу себе аки
идолу поклонения! — загремел отец Ферапонт. — Ныне людие веру святую губят. Покойник, святой-то ваш, — обернулся он к толпе, указывая перстом на гроб, — чертей отвергал. Пурганцу от чертей давал. Вот они и развелись у вас, как пауки по углам. А днесь и сам провонял. В сем указание Господне великое видим.
У ворот кумирни, в деревянных нишах, стояли два, деревянные же, раскрашенные
идола безобразной наружности, напоминавшие, как у нас рисуют дьявола.
Дворная собака лучше, чем безжизненный
идол в доме, и лучше, чем все полубоги, великий бог мира.