Неточные совпадения
Ночь с ее голубым небом, с ее зорким сторожем — месяцем, бросавшим свет утешительный, но не предательский, с ее туманами, разлившимися в озера широкие, в которые погружались и в которых исчезали целые колонны; усыпанные войском горы, выступавшие посреди этих волшебных вод, будто плывущие по ним транспортные, огромные суда; тайна, проводник — не робкий латыш, следующий под нагайкой татарина, — проводник
смелый, вольный, окликающий по временам пустыню эту и очищающий дорогу возгласом: «С богом!» — все в этом ночном походе наполняло
сердце русского воина удовольствием чудесности и жаром самонадеянности.
Но если намерение его игрушка, прихоть, то она прихоть, основанная на верных расчетах ума, на тонком знании
сердца человеческого, особенно твоего, — понимаешь ли? — а не на
смелом, безрассудном желании удовлетворить одной любви к чудесности.
«Люди же, радостные и полные надежд, не заметили смерти его и не видали, что еще пылает рядом с трупом Данко его
смелое сердце. Только один осторожный человек заметил это и, боясь чего-то, наступил на гордое сердце ногой… И вот оно, рассыпавшись в искры, угасло…»
«Безумство храбрых — вот мудрость жизни! О смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью… Но будет время — и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни и много
смелых сердец зажгут безумной жаждой свободы, света!
Неточные совпадения
— Ну, а если эта красавица обратит на него внимание, несмотря на то что он так ничтожен, стоит в углу и злится, потому что «маленький», и вдруг предпочтет его всей толпе окружающих ее обожателей, что тогда? — спросил я вдруг с самым
смелым и вызывающим видом.
Сердце мое застучало.
Прекрасная Елена, // Хочу спросить у вас, у женщин, лучше // Известны вам сердечные дела: // Ужли совсем не стало той отваги // В
сердцах мужчин, не стало тех речей, // Пленительно-лукавых,
смелых взоров, // Которыми неотразимо верно, // Бывало, мы девиц и жен прельщали? // Прекрасная Елена, укажи, // Кого избрать из юных берендеев, // Способного свершить желанный подвиг?
Ее толкали в шею, спину, били по плечам, по голове, все закружилось, завертелось темным вихрем в криках, вое, свисте, что-то густое, оглушающее лезло в уши, набивалось в горло, душило, пол проваливался под ее ногами, колебался, ноги гнулись, тело вздрагивало в ожогах боли, отяжелело и качалось, бессильное. Но глаза ее не угасали и видели много других глаз — они горели знакомым ей
смелым, острым огнем, — родным ее
сердцу огнем.
Все это Калинович наблюдал с любопытством и удовольствием, как обыкновенно наблюдают и восхищаются сельскою природою солидные городские молодые люди, и в то же время с каким-то замираньем в
сердце воображал, что чрез несколько часов он увидит благоухающую княжну, и так как ничто столь не располагает человека к мечтательности, как езда, то в голове его начинали мало-помалу образовываться довольно
смелые предположения: «Что если б княжна полюбила меня, — думал он, — и сделалась бы женой моей… я стал бы владетелем и этого фаэтона, и этой четверки… богат… муж красавицы… известный литератор…
Чувство это было невольное уважение к Серебряному, которого
смелые поступки возмущали его самодержавное
сердце, а между тем не подходили под собственные его понятия об измене.