Несколько минут лежали слуги, будто мертвые, не смея пошевелиться; но вдруг, по одному мановению своего господина, встали, затянув ему
громкую песню славы.
Я бегал по полю с солдатами вплоть до конца учения и потом провожал их через весь город до казарм, слушая
громкие песни, разглядывая добрые лица, всё такие новенькие, точно пятачки, только что отчеканенные.
Любимым его наслаждением было — заложить несколько троек лихих лошадей во всевозможные экипажи, разумеется, с колокольчиками, насажать в них своих собеседников и собеседниц, дворню, кого ни попало, и с
громкими песнями и криками скакать во весь дух по окольным полям и деревням.
На площади, против отворенной и освещенной двери лавки, чернеется и белеется толпа казаков и девок и слышатся
громкие песни, смех и говор. Схватившись рука с рукой, девки кружатся, плавно выступая на пыльной площади. Худощавая и самая некрасивая из девок запевает:
В оде «На отсутствие ее величества в Белоруссию» изменены только три фразы: вместо сладкой песни — поправлено:
громкой песни; вместо истина и совет — истина и совесть, и вместо с велелепием — в велелепии. Да еще поправлена опечатка: вместо совет напечатано зовет.
Неточные совпадения
Кирила Петрович ходил взад и вперед по зале,
громче обыкновенного насвистывая свою
песню; весь дом был в движении, слуги бегали, девки суетились, в сарае кучера закладывали карету, на дворе толпился народ. В уборной барышни перед зеркалом дама, окруженная служанками, убирала бледную, неподвижную Марью Кириловну, голова ее томно клонилась под тяжестью бриллиантов, она слегка вздрагивала, когда неосторожная рука укалывала ее, но молчала, бессмысленно глядясь в зеркало.
Мама, // Слыхала я и жаворонков пенье, // Дрожащее над нивами, лебяжий // Печальный клич над тихими водами, // И
громкие раскаты соловьев, // Певцов твоих любимых;
песни Леля // Милее мне. И дни и ночи слушать // Готова я его пастушьи
песни. // И слушаешь, и таешь…
Отец не сидел безвыходно в кабинете, но бродил по дому, толковал со старостой, с ключницей, с поваром, словом сказать, распоряжался; тетеньки-сестрицы сходили к вечернему чаю вниз и часов до десяти беседовали с отцом; дети резвились и бегали по зале; в девичьей затевались
песни, сначала робко, потом
громче и
громче; даже у ключницы Акулины лай стихал в груди.
Черевик заглянул в это время в дверь и, увидя дочь свою танцующею перед зеркалом, остановился. Долго глядел он, смеясь невиданному капризу девушки, которая, задумавшись, не примечала, казалось, ничего; но когда же услышал знакомые звуки
песни — жилки в нем зашевелились; гордо подбоченившись, выступил он вперед и пустился вприсядку, позабыв про все дела свои.
Громкий хохот кума заставил обоих вздрогнуть.
Все
громче, веселее под эту
песню проходят первые три фигуры всемирно известного танца.